Судный день - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Насчет остальных агентов советской разведки никаких приказов не поступало, но это лишь потому, что для их ликвидации особого приказа не требовалось. В каждом случае агенты действовали в соответствии с ситуацией. Лишних трупов на территории чужой страны плодить не следовало, чтобы не привлекать к себе внимания, но если уж случится, лишать званий и отдавать под трибунал исполнителей спецзадания не станут.
У дома мадам Дюбуа они рассредоточились, каждый занял заранее оговоренную позицию. Старший группы выдвинулся вперед, остановившись под освещенным окном, выходящим во двор. Там, в центральной комнате собралась группа советских разведчиков, и ему нужно было определить благоприятный момент для штурма дома. Как и начальник военной разведки, он считал советских агентов серьезным противником, недооценивать которых по меньшей мере глупо.
А в гостиной дома мадам Дюбуа происходил серьезный разговор. Члены спецподразделения «Дон» решали две задачи: как поступить с агентом МОССАДа Ашрафом Марваном и что делать с полковником Шилкиным. Никто из присутствующих представления не имел, что все они находятся под наблюдением, настолько захватили их события последних дней.
С Марваном в Монруже в тот день, когда завербованный агент был пленен, остался Дубко. Казанец и Богданов вернулись в Париж к семи утра. Полковник Шилкин к их приезду только-только начал отходить от убойной дозы снотворного, которое скормил ему Дорохин. Поняв, что он связан, полковник был так поражен, что сначала даже не мог возмущаться.
– Дорохин, что все это значит? – еле ворочая языком, спросил он.
– Дождемся возвращения подполковника Богданова, тогда и поговорим, – отрезал Дорохин и вышел из комнаты.
Богданов и Казанец приехали через десять минут. Все это время Шилкин смирно лежал на кровати, стреноженный и обескураженный. Когда Богданов вошел в комнату, Шилкин попытался изобразить гнев:
– Ты что себе позволяешь, подполковник? Забыл, с кем имеешь дело?
– Да нет, скорее, узнал, – спокойно ответил Богданов, присаживаясь на стул возле кровати. – Долго же ты водил нас за нос!
– Развяжи меня немедленно, тогда я, может быть, не стану указывать об этом инциденте в своем докладе, – Шилкин гневно сверкнул глазами, но в глубине их Богданов прочитал настоящий страх.
– Что указывать в докладе, а что нет, буду решать я, – все так же спокойно произнес Богданов. – А теперь к делу: когда, кем и как ты был завербован израильской военной разведкой АМАН?
– Что? Ты в своем уме? – Шилкин попытался говорить с возмущением, но вышло лишь жалкое шипение. – Кто тебе напел этот бред?
– Повторяю вопрос еще раз: когда, кем и как ты был завербован?
– Это ложь. Я никогда не служил никому, кроме советской разведки!
– Каково твое задание здесь, в Париже? – Богданов на крик Шилкина не отреагировал. – Кому ты должен был передать документы, изъятые у Марвана? В этом заключалась твоя задача?
– Слава, подумай сам, – Шилкин сменил тактику. – Отбор в сотрудники государственной безопасности СССР проходят единицы из сотен тысяч. Я его прошел, так к чему сейчас этот фарс? Думаешь, начальник Первого главного управления генерал-лейтенант Мортин не смог бы вычислить завербованного агента у себя под носом?
– Этот вопрос мы еще обсудим, – заметил Богданов. – Сейчас меня больше интересует текущее дело. Так что отвечай на вопросы, задавать их у тебя больше полномочий нет.
– Да с чего ты взял, что я работаю на АМАН?
– Коля, включи запись, – попросил Богданов.
Дорохин покрутил что-то на своих часах, извлек оттуда небольшой передатчик и с помощью нехитрых манипуляций подключил его к радиоприемнику. Какое-то время из динамика слышался монотонный шум, потом отчетливо зазвучал голос Шилкина. Его разговор с агентами АМАНа записался не целиком, на это в устройстве Дорохина не хватило ресурсов, но и того, что было записано, хватило бы с лихвой и для военного трибунала, и для гражданского суда. Шилкин дослушал запись до конца, лицо его при этом приобрело оттенок старой плесени, но голос, когда он заговорил, прозвучал ровно.
– Не знаю, зачем вы сфабриковали эту запись, – заявил он. – Меня никто и никогда не вербовал против нашей страны. Но если вы настаиваете на обвинении, я требую, чтобы меня судили на Родине. Больше я не скажу ни слова, делайте со мной что хотите.
После этого он действительно не сказал больше ни слова. До позднего вечера Богданов предпринимал попытки разговорить Шилкина, но тот закрыл глаза и просто игнорировал присутствие подполковника. Он отказался от еды и пил лишь воду. К полуночи Богданов и вся его группа оказались в замешательстве, так как картонный прямоугольник, страховка для непредвиденных случаев, исчез, а связаться с Москвой они не могли.
За это время они несколько раз сменили дежурство у дома в Монруже, где точно так же беззвучно и одиноко проводил время Ашраф Марван. Казанца сменил Дорохин, его, в свою очередь, – Богданов. Последним на дежурство заступил Дубко.
Все это время они не переставали искать клочок картона с шифром. В поисках страховочного прямоугольника они перерыли весь дом и все вещи Шилкина. Оставалось надеяться только на то, что Шилкин сам расскажет, куда он его спрятал. В полночь они собрались в гостиной, чтобы решить вопросы, на которые не смогли найти ответ за сутки.
Это случилось в ночь с 3 на 4 октября. В дом ворвались четверо в масках и с пистолетами. Богданов как раз только начал излагать план дальнейших действий. Когда это случилось, он оказался ближе всех к двери, через которую ворвались сразу двое. Третий влетел в окно, выбив при этом деревянную раму. Четвертый пробрался через соседнюю комнату, где два окна располагались одно напротив другого.
– Всем лежать! – закричал тот, что ворвался в дверь. – Лежать, я сказал!
Богданов отреагировал мгновенно. Он сделал короткий шаг в сторону, прикрывая спину, и тут же ударил нападавшего по руке, в которой тот держал пистолет. Оружие отлетело в угол. Второму он нанес ощутимый удар ногой по коленной чашечке, что заставило его отпрянуть вглубь дверного проема.
– Юра, твой у окна, – быстро скомандовал Богданов. – Коля – дверь.
Дорохин и Казанец вступили в схватку с нападавшими. Тот, что выронил пистолет, бросился на Богданова, что-то быстро прокричав второму. Слов Богданов не понял, зато смысл уловил.
– Коля, бросай
