Фантастические рассказы и повести - Сергей Герасимов

- Посмотри на часы, что с ними?

И оно смотрело на часы. Правда, после нескольких таких опытов оно перестало реагировать, но я-то знал, что оно понимает меня, и пытался пытался, пока ему это не надоело.

- Перестань, пожалуйста, - сказало оно, - перестань меня обманывать.

- Хорошо, - ответил я, - скажи, почему ты молчал.

- Я стесняюсь, - ответило оно.

- Но ты говоришь очень хорошо.

- Не очень. Но я научусь.

Со временем я привык к тому, что оно разговаривает. Я не задумывался о том, насколько высок уровень интеллекта этого существа, пока не произошло одно событие, о котором я собираюсь рассказать.

Все три моих стола завалены книгами и разным хламом, порой довольно неожиданным: всякими батарейками, сломанными карандашами, паяльниками, старыми ключами, какими-то тумблерами и вообще бог знает чем. При этом, все, что может лежать вверх ногами или дном, так и лежит. Поэтому мы пообедали на табуретках и сейчас мирно сидели, болтая о вещах совершенно абстрактных и к жизни не имеющих ни малейшего касательства. Я вышел в кухню за компотом. Животное сидело там; оно прислушивалось к радионовостям.

- Как тебе нравятся мои друзья? - спросил я, наливая из банки.

- Все трое молодцы. Но тот, который Боря, кажется, влюблен.

- К сожалению, - ответил я. - Она его не замечает. Он для неё только друг. Тут ничего не поделаешь; сердцу не прикажешь.

- Иногда можно приказать. Предложи сыграть в карты, - сказало оно.

- Зачем?

- Попробуй, сегодня это поможет.

Я попробовал. К моменту моего возвращения разговор уже достаточно усох и едва струился. Тогда я и предложил колоду карт. За окном шел дождь, по телевизору ничего, все выпито и съедено, говорить надоело. И мы стали играть в обыкновеннейшего пошлого дурака.

Cвободного стола у меня не нашлось. Единственным подходящим предметом была широкая картонка, которая в свое время служила коробкой для монитора. Мы сели на табуретках и картонку положили на колени. Алена села рядом со мной и, чтобы картонка не упала, ей пришлось прижаться ко мне коленками. Это было не совсем то, чего я хотел, но я собирался понять, чем это кончится и как это кончится.

Мы начали играть и Денис сразу стал жульничать: в картах он жульчичает просто невыносимо. Он жульчичает не ради выгоды, а просто потому что иначе не может. Обман - это его стиль жизни, при этом он не желает никому зла и, если бы мы играли на деньги, он играл бы более-менее честно. Но просто так он честным быть не способен.

Ее коленки все плотнее прижимались к моим, сильнее, чем того требовала игра. Кажется, она нервничала. Что-то происходило. Но это закончилось ничем. Когда жульничество Дениса ей надоело, она просто встала, перевернув картонку и рассыпав карты. Потом Денис ушел курить на балкон, а я к нему присоединился.

Мы молчали.

- Ты слишком правильный, - сказал он наконец, - люди такими не бывают. Тебе никогда не хотелось сделать что-нибудь неправильно?

Мне постоянно этого хотелось, но я не стал объяснять. Он бы не поверил, если бы я сказал, как сильно и как часто мне этого хотелось.

- Ты хочешь быть хорошим. Но зло тоже бывает полезно, - сказал он.

- Например?

- Например, у меня нет ногтя на указательном пальце. Когда мне было четыре года, мой отец собрался уйти от матери. Он уже собрал чемодан и вышел за порог. Тогда мать, она была умная женщина, вставила мне пальцы в дверь и прищемила изо всех сил. И честное слово, она придавила от души, с размахом, так сказать. Такое вот неожиданное решение. Слышал бы ты, как я орал! Тогда он её ударил, но остался. У меня слезло три ногтя, а один так и не восстановился. Зато у меня остался отец. Потом у меня родился брат получается, что за его жизнь я заплатил всего одним ногтем. Это немного.

- У тебя нет брата, - сказал я.

- Согласен, все наврал. Но не в этом дело. Попробуй сделать что-нибудь плохое - и тебе сразу станет лучше. Хватит быть памятником, будь человеком.

Увы, я не мог быть человеком.

Когда я вернулся, я сразу услышал её смех, необычный смех - так смеются девушки, которым нравится ухаживание. Ухаживание, а не приставание, - ничего пошлого не было ни в ней, ни в её смехе, как не может быть ничего пошлого в любви или симпатии. Пошло лишь их отсутствие, а так - ведь все мы живые люди, даже те, кто похож на памятник.

Остаток вечера они не отходили друг от друга, а я не очень понимал, что произошло, и причем здесь карты. Когда гости ушли и я вымыл посуду, мое животное уселось на моем плече.

- Может быть, ты объяснишь? - спросил я.

- Их нужно было подтолкнуть, - сказало оно.

- И?

- И ты их подтолкнул. Когда она появилась, - продолжало оно, - она была возбуждна. Такое с женщинами бывает - всякие мысли, о том, об этом.

- С мужчинами тоже, - заметил я.

- Вот. А в карты в твоей комнате можно было сыграть только на картонке. Когда её нога прижалась к твоей, ей понравилась. Чем дольше она сидела, тем больше ей нравилось. Но ты не тот человек, который ей нужен. Наконец, она не выдержала и встала. Но она слишком возбудилась. Ты ей не подходил, Денис - тоже, поэтому она остановилась на Боре, она впервые посмотрела на него как на мужчину. Первого раза оказалось достаточно. У него ведь все написано на носу.

- На лбу, - поправил я.

- Нет, на носу. Он морщит нос, когда смущается.

- Это нельзя было просчитать заранее, - возразил я.

- А разве были варианты?

И тогда я догадался. Я сходил на балкон и выкопал из-под хлама кубик Рубика.

К кожалению, в его лапках не было достаточно силы, чтобы этот кубик крутить. Я показал ему как это делается.

- Двадцать четыре поворота, - сказало оно, - есть интересный вариант в двадцать четыре поворота. Давай, ты поворачивай, а я буду подсказывать.

Я стал поворачивать и после двадцати четырех поворотов кубик был собран.

- Научи меня читать, - поросило оно.

- Ты до сих пор не умеешь?

- Нет, я ведь не знаю кода.

Код я ему объяснил. Вначале оно читало медленно, повторяя вслух слоги, но это длилось всего несколько часов. Оно читало всю ночь, а к утру я нашел его спящим на моем столе, среди груды книг. Во сне оно вздрагивало и попискивало, дергало усиками и его глаза были приоткрыты. Ему что-то снилось. Последние семь лет мне снятся только схватки, преследования и кровь. Ни одной ночи без кошмаров, а днем постоянная перспектива сорваться. Постоянный танец на лезвии ножа. Мне абсолютно запрещено зло, даже самое малое, даже относительно невинное зло, может быть, я родился порочным, может быть, все люди таковы, может быть, зло насколько свойственно нам, что отказ от зла равносилен болезни? Я хочу зла как утопающий хочет вдохнуть воздух или как умирающий в пустыне хочет глотнуть воды. Эти годы воздержания меня совершенно измучили - настолько, что мне даже не снятся красивые женщины, мне снится лишь зло, снятся кошмары. А что снится ему?