Недотрога в моей постели - Яна Невинная

— Нет, ерунда, — помотал я головой, отрицая фантастическое предположение дяди Саши. Друзья, желающие меня убить, да еще втихую, из-за того, что бескровно из бизнеса вышел и им свою долю продал за бесценок? Бред чистой воды.

— А вот насчет девушки не понял. — Плечи напряглись, а руки непроизвольно сжались в кулаки. — Турок не видел Илону, сто процентов. Не понимаю… — пробормотал я скорее себе, чем дяде Саше, и тут до меня дошло, кого похотливый засранец моей девушкой назвал. — Понял! Вот сучара старый. Со мной Тая была, когда он подъехал, вот он ее и принял за мою девушку, — не желая вдаваться в подробности, коротко объяснил я дяде Саше, но он и не думал спускать эту тему на тормозах.

— Бориска очень уверенно говорил, что она девушка твоя. Да и я не слепой, Максимка. Ты же не знаешь, как она убивалась, пока ты без сознания валялся. Кинулась на тебя, когда с охоты принесли с пулей в боку и скорую ждали, причитала, слезы лила. Неравнодушна к тебе девочка. Это видно невооруженным взглядом.

Ходить вокруг да около я посчитал бесполезным занятием. Кажется, происходящее между мной и Таей не смогло укрыться от взоров родных и близких, да и я, собственно, не намерен был скрывать наши зарождающиеся отношения. Пусть только попробует кто-то что против сказать.

— Осуждаете, дядь Саш? — спросил коротко, потому что выражение лица друга семьи казалось непроницаемым. — У меня намерения только серьезные.

— Не скажу, что одобряю, но дело молодое. Что я, старик, могу против иметь? Сами разбирайтесь. Тем более твоя мамзель укатила по подиуму жопой трясти, а Таечка рядом — это многое значит. Я сейчас на другом сосредоточен. Итак, не Турок, не бизнес-партнеры твои — хотя последних я бы по-тихому проверил. Кто еще? — вопрошал он задумчиво, вперив в меня тяжелый взгляд из-под нахмуренных, будто у совы, бровей.

— Не знаю, дядь Саш. Вы лучше скажите, где Тая? Может, знаете? Людмила говорит, что дома она, но почему ко мне не приходит?

— Как же не приходит?.. — искренне удивившись, дядя Саша уставился на меня. — А ты что, не в курсе, что она по ночам у тебя сидит, когда батальон родных и друзей через тебя пройдет? Еще у меня попросила, чтобы выбил ей палату рядом с твоей, чтобы там ночевать. Странно всё у вас происходит, я тебе скажу…

Фразу ему договорить не удалось, поскольку за дверью послышался дробный стук каблучков, будто кто-то несется по коридору в нашем направлении, и мы оба повернули голову на этот звук, ожидая появления в дверном проеме спешащего как на пожар визитера.

Дверь распахнулась, и на пороге остановилась, будто врезавшись в невидимое препятствие, Тая. С растрепанными волосами, в распахнутом влажном пальто, из-под которого виднелся белый халат. Лицо бескровное, губы настолько бесцветные, что почти слились цветом с кожей и стали незаметными на лице, глаза красные, воспаленные.

От ее вида забилось быстрее сердце, мониторы отразили повышение жизненных ритмов истошным пиканьем, и в палату ворвалась медсестра, протискиваясь мимо Таи, чей сумасшедший взгляд метался от дяди Саши ко мне.

— Девушка, что же вы так носитесь по коридорам? Чуть с ног не сбили! — упрекнула она, глядя на Таю вполоборота и одновременно проверяя показатели приборов и мягко укладывая меня обратно на подушки. — Лежите, больной, лежите, нечего вскакивать, а то швы разойдутся.

— Извините, — пробормотала Тая.

— Барышня, — дядя Саша поднялся из кресла и заинтересованно поглядел в лоток со шприцем и ампулой. — Укол делать будете? Мы тогда в коридоре подождем, — кивнул он Тае и, подойдя к ней, осторожно взял под локоток и вывел наружу.

Мысленно чертыхаясь, я позволил ворчащей медсестре сделать необходимые манипуляции, сцепив зубы от злости. До того хотелось выскочить вслед за Таей, приволочь ее на стул и заставить рассказать всё как на духу. Объяснить свое состояние. Она выглядела больной, и это спокойствия не добавляло.

Когда моя мучительница ушла и ее шаги затихли за стенами палаты, я прислушался, ожидая, кто зайдет ко мне следом. Тяжелая мужская поступь сигнализировала, что дядя Саша ретировался, наверняка решив продолжить обсуждение покушения на меня позже.

Тая стояла за дверью, в этом я не сомневался ни на минуту, чувствуя ее незримое присутствие. Еще бы секунда, и, наплевав на предостережения врачей, вышел бы в коридор и затащил в него свою упрямицу.

И вот наконец она просочилась в палату, тихо как мышка, и одновременно со всплеском радости я злился. Она пришла ко мне последней. И я прекрасно осознавал, что послужило причиной ее позднего появления.

Пропустила вперед себя беспокойных отца и Ромку, Людмилу, висящую на руке у пепельно-серого папы с мольбами не тревожиться и принять чертовы таблетки.

Пребывающую в истерике растрепанную маму, прискакавшую с криками: «Угробили мне ребенка!» — и тщательно сторонящуюся новой жены отца. Илону, приклеившуюся к моей койке со скорбным видом будущей вдовы, а потом упорхнувшую на Неделю моды вместе с итальянцем, чему я был искренне рад.

Вся эта шумная причитающая братия порядком потрепала нервы. И хотя забота родных была приятна, больше всего я желал видеть Таю, а она всё не приходила, вынуждая меня расспрашивать о ней и беспокоиться.

Измучился ожиданием и чутко реагировал на каждое открытие двери. Каждый раз надеялся, что это она, а когда убеждался, что пришел кто-то другой, ощущал стойкое чувство потери. Отчего-то она стала необходима как воздух.

Вот только это чувство, кажется, не было взаимным. Может быть, мне показалось, но на бледном лице мелькнуло выражение досады оттого, что я не сплю и ей придется пообщаться со мной.

Какого хрена тогда пришла, раз не хотела? Мама заставила? Или природное чувство вежливости победило нежелание меня посещать? Я перестал ее понимать, лежа тут весь день и теряя надежду ее увидеть.

Такая маленькая и тихая, она прокралась бесшумно к изголовью моей койки, стоящей в центре палаты в окружении пикающих мониторов и осторожно уселась на краешек стула, будто не просто присела, а заняла чье-то место.

Поджала губы, пальцы сцепила в нервный замок, опустила