Игра в людей - Василий Кнежин

Настала пауза. Аста замерла, но я не стал продолжать, и она задумчиво опустила голову. Я обнял ее, прижал к себе и поцеловал в макушку, постаравшись с поцелуем передать свое ощущение. Она подняла глаза и спросила:

— Что было дальше?

— Мы побежали.

— Куда?

Я пожал плечами.

— Мы бежали от грозы, вместе с теплым ветром туда, где еще лето. Спотыкались в темноте, падали, раздирали об асфальт коленки и ладони, смеялись. На нас смотрели, как на сумасшедших, а мы бежали дальше и дальше. Ледяные потоки ветра пулями проносились мимо. Мы забежали во двор, окруженный с трех сторон домами, и остановились. Понятно было, что дальше пути нет, возвращаться и огибать дома бессмысленно, да и устали. Полил резкий дождь, и пришла осень. Друзья разошлись по домам, а я повалился на песочницу, раскинул руки и лежал так до тех пор, пока не замерз. Скажи мне, Аста, сейчас что, тоже конец лета? Осень — пора собирать плоды своих трудов и отходить к зиме, то есть умирать. Великая Мать спрашивала, готов ли я вернуться к Ней. Сейчас, чувствуя тебя рядом, и то тепло, что я называю жизнью, я понимаю, что хочу жить.

Аста испуганно распахнула глаза. Все мои попытки вызнать, что в моих словах является причиной этого испуга, провалились. Меня тянула эта тайна, и можно было войти в комнату соблазнителя: уж он бы точно все у нее узнал. Но я решил не спешить: Аста со мной и надо теперь завершить и отбросить дела с сектами, наказыванием девушек и разобраться с Константином. После выиграть пари у босса…

От стольких планов у меня захватило дух. На все про все две недели и отсчет пошел. Начать я решил с Эльвиры. Простившись с Астой, я вызвонил красавицу и попросил приехать к полудню ко мне. Она упиралась, но я нажимал на то, что для нее будет нечто потрясающее. После двадцати минут разговора она согласилась. Заряженный энергией жизни под завязку, я написал для Эли письмо на бумаге. Потом осмотрел свое ранение: оно практически затянулось, оставив узкую красную полоску на боку. Странно, что Аста не поинтересовалась, откуда он. С ней вообще все странно.

Ближе к полудню я оделся во все белое, вплоть до носков и туфель. Во дворе меня встретили тучи, пыльный ветер и воспоминание о вчерашних девочках. Я огляделся в поисках врагов, но все тихо.

Эля подкатила на машине, опоздав на десять минут. Я галантно подошел к водительской двери. Эля улыбается и призывно выгибает шею. Я открыл ее дверь, не успели мы поздороваться, как я зацеловал ее. Я забрался к Эле в машину, без лишних разговоров разложил ей и себе кресло. Она сделала круглые глаза и стала сопротивляться: "что это ты делаешь!" Но я вошел в раж, мне стало фиолетово на ее сопротивление и то, что шатающаяся машина привлекает внимание.

— Ты… невероятен. — Она прикусила край губы и опустила голову. — Я даже сейчас боюсь того, что ты можешь делать со мной все захочешь, а я буду от этого получать удовольствие. Ты страшный человек.

Мы поехали кататься, ради дела я пересилил свой страх переднего сиденья. Я сказал ехать в Тропаревский парк. По приезду я выпроводил ее из машины первой, а сам быстро достал из кармана письмо и положил на водительское сиденье. Мы оставили машину неподалеку, и пошли узкими дорогами к природному амфитеатру. На полпути она спохватилась:

— У меня в машине фотоаппарат есть, надо за ним вернуться.

Я обомлел. Если она увидит записку раньше, чем надо, все накроется.

— Мы вернемся сюда еще раз, обещаю.

Она топнула каблуком и надула губы.

— Я хочу сейчас. — С этими словами Эля взяла меня под руку и потащила назад.

— Нет. Я не терплю фотографий на мыльницу. Если уж делать фото, то на хороший объектив.

— Да…у тебя хороший объектив… — Она взяла меня за промежность свободной от сумочки рукой. Я не заметил, как ее язычок оказался у меня во рту. Расцеловав, я как танк двинулся к амфитеатру. По сути, это огромная яма в центре парка. Рядом такая же яма, но при наличии воды гордо именуется прудом. Амфитеатр в свое время решено было осушить, пустить по склонам ряды скамеек, а в центре построить сцену с полусферическим куполом.

Мы спустились к асфальтированной площадке перед сценой. Людей по скамейкам немного, но и этой публики хватит. Я повел Элю за сцену. Здесь укромное место, видное только со стороны парка. Но в той стороне нет тропинок, поэтому никто туда не ходит. Я поставил Элю перед собой и спросил:

— Ты хочешь меня?

Она полезла целоваться, но я оттолкнул ее. Она сказала:

— Да… мне нравится, когда меня берут сильные мужчины!

— Ты мне тоже нравишься. У тебя хорошее тело. Не надо мне его показывать, скоро у тебя будет для этого возможность. — Я врал напропалую, а потом завел шарманку, элементы которой часто слышал из размышлений за жизнь от Влада. — Проблема в том, что я могу общаться только с сильными людьми. Слабых я не терплю, в решающий момент они оставят твою спину открытой. В тебе есть намек на то, что ты сильная личность, но я не уверен до конца. Если ты окажешься слабой, я тебя брошу. Прямо сейчас. Ты будешь страдать по мне, стучаться в мой дом, но я не открою.

— Ты серьезен… и что я должна сделать, чтобы доказать тебе свою силу?

— Я уверен, что тебе легко дастся то, что я задумал. Видишь ли, мне нравятся те, кто не боится себя показать. Показать свою силу, а это самое страшное в нашем мире. Потому что, едва завидев сильного человека, на него начинают кидаться. Если станешь действительно сильной, на тебя сразу же кинется всякая мразота. И сила будет нужна, чтобы ответить по достоинству.

Перед финальным аккордом я поцеловал Элю в губы. Она растаяла в моем объятии как маленькая девочка в сильных руках отца. Я отстранил ее от себя, положил ладони на ее худенькие плечи. Я посмотрел ей в глаза и сказал:

— Ты сейчас разденешься, оставишь свою одежду здесь и выйдешь на край. Там ты произнесешь речь о вреде курения. Я буду ждать тебя здесь и смотреть.

Она испуганно отшатнулась.

— Что? Зачем мне это делать?

— Я буду видеть, что ты не боишься себя показать. И не боишься признать свою привычку неправильной. — Сказал я, посуровев лицом. Мой голос стал жестким. — Покажешь себя куче балдеющего народа. Не бойся, никто из сидящих не посмеет даже подойти к тебе. Они все скромняги.

Эля задумалась. Кожа на лбу сложилась в морщинки. Большие глаза потускнели, отчего стали еще милей. Мои руки задрожали, хотят обнять это растерянное создание, провести пальцами по длинным волосам. Чтобы не искуситься, я спрятал руки за спину.

Она сказала:

— Хорошо. Я сделаю это.

— Раздевайся тут, и выходи туда, голая. Произнесешь речь на пять минут и возвращайся.