Николай I - Дмитрий Олейников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам Николай, работавший в окружении людей, которых трудно назвать ретроградами и консерваторами (Сперанский, Уваров, Канкрин, не говоря о Киселёве, Воронцове и «либеральных бюрократах», о которых ещё пойдёт речь[302]), понимал, насколько трудно вести Россию по пути даже «постепенных усовершенствований». Как писала дочь Дмитрия Блудова: «Скажут, дурно исполняется всё это, медленно идёт вперёд; но в исполнение не он приводит, а мысль ему принадлежит»[303]. Взросление наследника Александра убедило Николая в том, что «нужно думать о будущем», а не только ремонтировать настоящее, нужно готовить работу поколения, которое придёт на смену. Вот почему он начал говорить: «Это сделает сын мой, а я уж стар, чтобы вводить изменения»[304]. Вот почему столько внимания он уделил воспитанию Александра Николаевича, как будущего «профессионального императора».
Глава двенадцатая.
ВОСПИТАНИЕ НАСЛЕДНИКА
Старший сын, можно сказать, сделал Николая императором. Ведь именно его рождение — рождение первого внука императора Павла — показало Александру I, по какой линии пойдёт дальше наследование российского престола. Россия испытала редкий шанс: получить императора, профессионально подготовленного к своей высочайшей «должности».
Наставник для шестилетнего Саши был выбран лично Николаем, тогда ещё великим князем. В подчинённой ему школе гвардейских подпрапорщиков он обратил внимание на ротного командира капитана Карла Мердера, некогда гусарского офицера, спасшего своего полкового командира в трагическом Аустерлицком сражении и получившего тогда тяжёлое ранение. Мердер был воспитанником Первого кадетского корпуса, а потом долгие годы служил там воспитателем. Он дорожил своей работой, изучал педагогическую литературу и не только любил детей, но и умел их воспитывать («Он был знаток детства», — отмечала А.О. Смирнова-Россет[305]). Николай бывал в Школе подпрапорщиков ежедневно — и сделал свой выбор, хотя и удивил им петербургскую публику.
Выбор оказался очень удачным. Едва научившись писать, «маленький Саша» вывел: «Люблю Мердера моего». Как вспоминала сестра Александра Ольга Николаевна: «Он <Мердер> не признавал никакой дрессировки, не подлаживался под отца, не докучал матери, он просто принадлежал Семье».
Жуковский отзывался о Мердере с восхищением: «В данном им воспитании не было ничего искусственного; вся тайна состояла в благодетельном, тихом, но беспрестанном действии прекрасной души его… Его питомец… слышал один голос правды, видел одно бескорыстие… могла ли душа его не полюбить добра, могла ли в то же время не приобрести и уважения к человечеству, столь необходимого во всякой жизни, особливо в жизни близ трона и на троне…» К тому же на страже авторитета Мердера стоял сам Николай. Однажды, узнав о резком ответе сына на замечание воспитателя, он вспылил: «Уходи! Ты недостоин подойти ко мне после такого поведения; ты забыл, что повиновение есть долг священный и что я всё могу простить, кроме неповиновения»[306].
Однако не военному, даже такому преданному и авторитетному, как Мердер, было поручено общее руководство образованием наследника. Сам Николай говорил в 1826 году: «Я хочу воспитать в моём сыне человека прежде, чем сделать из него государя»[307]. Для достижения такой цели был приглашён давний друг семьи поэт Василий Андреевич Жуковский.
Жуковский стал учителем юного Александра Николаевича вследствие цепочки случайностей. Как знаменитый поэт, «певец во стане русских воинов», он был приглашён в просвещённое окружение императрицы Марии Фёдоровны. По её рекомендации, уже как преподаватель русского языка, он в 1817 году вошёл в окружение будущей императрицы, супруги Николая Александры Фёдоровны, и приобрёл в глазах царственного семейства учительский авторитет. Летом 1826 года Жуковский был приглашён — поначалу временно — дать восьмилетнему Саше несколько начальных уроков.
Опыт оказался удачным, и Жуковскому была поручена разработка подробной программы образования «Монарха великой империи». Император Николай внимательно просмотрел программу — и утвердил. Идеи Жуковского об «образовании для добродетели», о том, чтобы военные игры проходили только во время каникул и «не вмешивались в остальное ученье», о необходимости дать наставнику (то есть Жуковскому) «и право, и полную свободу действовать» нашли полное одобрение самодержца. Николай изменил только два положения: отменил преподавание латинского языка (вспомнив, как сам мучился с ним в детстве) и отказался от идеи создания «потешного полка» по примеру молодого Петра. Вместо «потешных» он повелел определить Александра в число кадет Первого кадетского корпуса, но к занятиям приступить только через два года (когда Саше исполнится 11 лет). В 1833 году сам Николай, вспомнив свои подростковые учебные увлечения, разработал для наследника план изучения военных наук: не мелочных подробностей вроде парадов и смотров, но фортификации и артиллерии: «Хотелось бы мне видеть его занимающимся этим делом, как я им занимался в его лета».
Работать с наследником должны были преподаватели, уже имевшие педагогический опыт и авторитет. Многие из них обрели мастерство в знаменитом пансионе пастора Муральта, ученика одного из классиков педагогики — Песталоцци. В феврале 1828 года Николай собрал специальный комитет, обсуждавший, кому поручить преподавание наследнику. «Для истории, — сказал он, — у меня есть надёжный человек, с которым я служил в Инженерном училище, — Арсеньев. Он знает дело, отлично говорит и сыну будет полезен». Критерии Николая по отношению к Константину Ивановичу Арсеньеву — чистый, честный, надёжный, знающий дело — были применены и при отборе других кандидатов.
Воспитывая человека прежде, чем правителя, Жуковский действовал достаточно самостоятельно. Он был убеждённым противником доминирования военного образования в воспитании человека и государя. «Воинственные игрушки не испортят ли в нём того, что должно быть первым его назначением? — писал он императрице. — Должен ли он быть только военным, действовать в сжатом горизонте генерала? Когда же будут у нас законодатели? Когда будем смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность? Государыня, простите моим восклицаниям: но страсть к военному ремеслу стеснит его душу: он привыкнет видеть в народе только полк, в Отечестве — казарму. Мы видели плоды этого: армии не составляют могущества государства. Если царь занят одним устройством войска, то оно годится только на то, чтобы произвести 14 декабря. Не думайте, государыня, что я говорю лишнее, восставая с таким жаром против незначащего, по-видимому, события. Нет, государыня, не лишнее! Никакие правила, проповедуемые учителями в классах, не могут уравновеситься в силе с впечатлениями ежедневной жизни».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});