Секс с учеными: Половое размножение и другие загадки биологии - Алексенко Алексей

В этой главе решались следующие задачи: во-первых, рассказать о теории Вигена Артаваздовича Геодакяна и, во-вторых, никого не обидеть, но и не ввести в заблуждение. Теперь, когда эти задачи, я надеюсь, решены, можно с облегчением продолжить повествование.

Боринская С. А. Эволюционная теория пола // Биология в школе. 1995. № 6. С. 12–18.

Геодакян В. А. Теория дифференциации полов в проблемах человека // Человек в системе наук. – М.: Наука, 1989. С. 171–189.

Геодакян В. А. Эволюционная логика дифференциации полов // Природа. 1983. № 1. С. 70–80.

Геодакян В. А. Эволюционная логика функциональной асимметрии мозга // Доклады АН. 1992. Т. 32. Вып. 6. С. 1327–1331.

Два пола. Зачем и почему? Эволюционная теория пола В. А. Геодакяна / Сост. и ред. С. В. Геодакян. – М.: б/и, 2012.

Глава двадцать третья, в которой супруги не сошлись характерами

Конфликт полов

Мы подошли к критической точке нашего рассказа о разделении существ на два пола. Эта тема вызывает чрезвычайно большой интерес у публики и эмоциональную неприязнь у автора, и ее можно условно назвать «антагонизмом полов».

Причины моей антипатии следующие. В давние советские времена была такая присказка, основанная на цитатах из работ В. И. Ленина: «Наука всегда партийна». Ну и искусство тоже, и мораль, и всё что угодно тогда было партийно. Существовал даже анекдот: «Почему, как только из продажи исчезли яйца и сливочное масло, ученые сразу же нашли в них вредный холестерин? – Потому что наука всегда партийна». В те наивные времена идея соврать на благо властей родной страны еще казалась уморительно смешной.

Но анекдот анекдотом, а науке и правда свойственно разделять общие интересы общества и искать в объективной реальности обоснования для наиболее популярных – или прогрессивных на данный момент – идеологических конструкций. Во второй половине ХХ века с легкой руки Андреи Риты Дворкин и Мэрилин Френч в философские словари вошло выражение «радикальный феминизм», а к 1990-м уже были написаны главные книжки и эссе на эту тему, и сама идея – что женщины должны изо всех сил противостоять миру мужской гегемонии, а возможно, и взять некоторый реванш – стала достоянием мейнстрима. По счастливому или несчастному совпадению в биологии как раз к этому времени утвердились понятия из теории игр, о которых шла речь в тринадцатой главе. Таким образом, были созданы все предпосылки, чтобы увидеть природу через призму конфликта полов. В чем именно состоит этот конфликт, каждый мог судить в соответствии с мерой собственного невежества и ангажированности.

В четырнадцатой главе мы упоминали о понятии «родительского вклада», предложенном Робертом Триверсом: это те ресурсы, которые отец и мать вкладывают в одного потомка. Материнских и отцовских генов в потомка вложено поровну, а вот затраченных сил и убитых нервных клеток – не обязательно. Если отец сможет на этих потомках немного сэкономить, то останется еще и на других потомков – от другой самки. Его генам такое выгодно, и они, конечно, подталкивают бедолагу к тому, чтобы начать ловчить. При этом его генам желательно, чтобы мать не следовала такому дурному примеру, а полностью вложилась в потомство именно этого самца, – тогда отцу удастся наэкономить больше. То есть надо как-то заставить мать быть добродетельной. А у матери, как вы понимаете, все наоборот – в идеале хорошо бы выжать этого самца как тряпочку, а потом пожить для себя. Вот и фундамент конфликта.

У природы и правда есть такая странная манера – решать проблемы, создавая конфронтацию на ровном месте. Если у вас две бригады плотников строят два крыла дома и вам хочется, чтобы дом был симметричным, можно, конечно, заставить тех и других следовать проекту, а каждое утро перед работой обсуждать свои планы на общем собрании двух бригад. А можно раздать бригадам автоматы Калашникова, и пусть они поливают друг друга длинными очередями, чтобы симметрия дома возникла как следствие обретенного в борьбе равновесия. Для нас второй способ выглядит глуповато и неэкономно, но у природы часто в распоряжении есть только такой вариант.

Но ближе к делу: в 1980-х Уильям Райс из Университета Санта-Крус в Калифорнии провел интересные опыты с плодовыми мушками. Эти опыты обеспечили Райсу упоминание в книгах Роберта Сапольски и Мэтта Ридли – больших любителей усматривать в природе нечто, апеллирующее к эмоциональной сфере читателя (говорю об этом не в укор: популяризатору действовать иначе и нельзя). Речь о том, что в сперме самца плодовой мушки есть много веществ – белков и пептидов, призванных обеспечить верность самки. Часть из них убивают сперму прочих самцов, другие снижают у самки охоту спариваться. Интересы самки, естественно, в расчет не принимаются – это эгоистичная мужская манипуляция в чистом виде. Подобные вещества, видимо, есть в сперме самых разных существ, включая и нас с вами. Но у дрозофилы все настолько жестко, что для некоторых самок сперма может оказаться смертельно токсичной. Самкам дрозофил приходится эволюционировать, вырабатывая в себе устойчивость к этим факторам спермы, то есть способность сопротивляться манипуляции.

В самом наглядном варианте своего опыта Райс заставил одну линию мух много поколений размножаться в условиях строгой моногамности: один самец, одна самка. В результате необходимость в самцовых манипуляциях отпала, и сперма этих самцов подрастеряла свои волшебные свойства, а у самок, соответственно, снизилась сопротивляемость ей. Другую линию растили в условиях веселого промискуитета, и здесь наращивание арсеналов шло полным ходом. Когда затем самки из первой линии встретились с самцами второй, это закончилось катастрофой: некоторые из них просто отдали концы после контакта с токсичной спермой. В своей знаменитой статье Райс делает отсюда далеко идущий вывод: половой антагонизм – двигатель эволюции.

В другой статье Райс вместе с Бреттом Холландом идут еще дальше, ставя под сомнение механизмы полового отбора, обсуждавшиеся биологами в ХХ столетии (точнее, переформулируя их в собственных терминах). Почему у павлина такой огромный хвост? Павлин таким способом пытается манипулировать самкой, заставляя ее спариваться только с собой. Самка сопротивляется манипуляции – ей важно сохранить за собой контроль за частотой спаривания – и развивает в себе устойчивость к этакой красоте. Самец вынужден растить хвост еще пышнее и краше.

Я, честно говоря, не знаю, есть ли во всем этом реальный биологический смысл, и не рискну вводить в заблуждение уважаемых читателей. Спросить бы у биологов-теоретиков, но опять же непонятно у кого (я бы, например, рекомендовал поискать такого, кто очень счастлив в браке). Все же мне кажется, что, если отделить мух от котлет, будет понятнее и вкуснее. Опыты Райса – о том, как у одного пола могут развиться адаптации, которые другому полу наносят вред. А «антагонизм полов» – просто антропоморфизм, который облегчает работу воображения, но ничего не добавляет к пониманию сути явления. Примерно как в физике: есть точные уравнения квантовой механики, а есть ее более или менее расплывчатые «интерпретации», которые очень хороши, чтобы увлечь студентов, но при этом сами по себе не позволяют ничего рассчитать. Если идеи Райса и Холланда помогут кому-то понять что-то важное в биологии, честь им и хвала. Но лично мне хочется думать, что самка дрозофилы действительно любит своего самца (или своих самцов), и эта любовь скрашивает ей краткие дни мушиной жизни, а токсичная сперма или, например, большой хвост с переливающимися глазками – это просто гаджеты.

Есть в биологии еще одна интересная штука, которую принято связывать с антагонизмом полов. Она называется геномный импринтинг. Суть в том, что в организме, развивающемся из оплодотворенной яйцеклетки, некоторое время сохраняется память о том, какие хромосомы в каждой паре получены от отца, а какие от матери. Эта память сохраняется на уровне отдельных генов. В одной паре генов будет работать только материнский, а отцовский будет выключен (это делается обычно с помощью химической модификации – на ДНК или на белки хромосом навешиваются особые химические группы, например метильные, мешающие работе гена). В другой паре генов – наоборот. В этом бы не было ровным счетом ничего мировоззренческого, если бы не одно обстоятельство: часто в рабочем состоянии остаются гены того родителя, которому их работа «выгодна».