Английская болезнь - Билл Буфорд

Хиллсборо: самый известный стадион на земле. Что-то изменилось во мне после этого. Мне казалось, что было что-то неизбежное, бесконечно логичное в том, что я включил радио в тот день, который стал днем смерти девяноста пяти человек. Я почувствовал, что достиг крайней точки. Круг замкнулся.

В толпе заключена огромная, могучая сила. Фашисты и революционеры понимали это. Национальный Фронт знает, на что способна толпа, и как сложно держать ее под контролем. Маленькая деталь: позднее мне стало известно, что Муссолини и Густав Ле Бон, создатель «истории толпы», состояли в переписке: Муссолини каждый год перечитывал книгу Ле Бона, а Ле Бон восхищался «железной волей» Муссолини и его способностью воздействовать на толпу. Муссолини понимал толпу и знал, что ее силу нужно уважать. И только футбол – его чиновники, его хозяева, культура «парней», возникшая вокруг него – не понял толпу и не понял, что ее ужасная, всепоглощающая сила способна убивать.

Диджей вернулся из Греции на следующий день, в воскресенье. Мы созвонились и договорились в следующие выходные пойти на футбол. «Вест Хэм» дома играл с «Миллуоллом».

Мы встретились в «Билдерс Амс», паб был переполнен. Диджей познакомил меня с некоторыми своими друзьями, но было видно, что сам он чувствует себя не в своей тарелке. Он провел девять месяцев в тюрьме на острове в Средиземном море. Он похудел. Он отвык от друзей. Он отвык от своих лондонских привычек. Он решил держаться сегодня подальше от неприятностей – они были, в такой день их все равно не избежать. Он не хотел так сразу возвращаться в тюрьму.

Диджей предложил купить билеты на сидячую трибуну. Меня это обрадовало. Девяносто пять человек погибли неделю назад на стоячей. Я люблю сиденья. Смотреть спортивные состязания сидя – оптимальный способ.

Перед началом игры объявили минуту молчания. В тот день минута молчания была объявлена перед каждым матчем, но единственным местом, где ее нарушили, было именно это.

Минута казалась такой же длинной, как сам Аптон Парк.

Началось все с малого: несколько суппортеров «Миллуолла» затянули свое «Никто нас не любит, но нам наплевать». Потом заряд подхватили другие. Вскоре уже вся трибуна «Миллуолла» – тысяч пять, наверное – скандировала свой лозунг. Пять тысяч человек словно говорили: девяносто пять человек погибло – а нам наплевать, мы футбольные хулиганы, пошли вы все куда подальше. Скандирование разозлило фанов «Вест Хэма», они принялись жестикулировать и свистеть в адрес суппортеров «Миллуолла». Секунд через пятнадцать те поменяли «Никто нас не любит» на более простое «Пошли на уй, мудаки!» И это они повторяли, пока не кончилась минута молчания.

Диктор поблагодарил зрителей за проявленное уважение.

Вечером было пати в честь Диджея – кислотная вечеринка на каком-то пустующем складе, куда были приглашены все из «Билдерс Амс». Был приглашен и я, но решил не идти. Летом Диджей и Мишель собирались играть свадьбу, но я решил, что и на нее не пойду.

В «Дороге к Уиганскому Пирсу» Джорджа Оруэлла описывается жизнь на севере Англии тридцатых годов. Стоит привести целый абзац. Это описание типичного дома рабочего. Оруэлл приглашет нас в гостиную – зимним вечером. Сразу после чая. Это время,

когда огонь в очаге разгорается и отбрасывает отблески на стальную решетку; когда отец в рубашке с коротким рукавом сидит в кресле-качалке и читает результаты скачек, мать занята вязаньем, дети играют, пес спит, свернувшись клубком на своем коврике – это хорошее место, в котором не просто приятно находиться, но приятно думать, что ты к нему принадлежишь.

Знакомая картина: рабочая семья (не только находиться, но и принадлежать), огонь в очаге, кресло-качалка, собачий коврик – тепло, традиции, семейные ценности. Эту же картину можно увидеть в фильмах, или иногда в рабочих клубах или даже домах где-нибудь на том же севере.

Картина убедительная, но даже во времена Оруэлла довольно сентиментальная, и он сам пишет дальше, что хотя ее можно наблюдать во многих английских домах, в будущем она будет встречаться все реже и реже. Дальше Оруэлл описывает жизнь, какой она будет в социалистической «Утопии» двести лет спустя:

Картина совершенно иная. Вряд ли там будет что-то из знакомых нам вещей. Тогда не будет физического труда, все будут «образованными», и трудно себе представить, что отец все еще будет большим человеком с сильными руками, что он будет сидеть в кресле-качалке в рубашке с коротким рукавом и спрашивать «ну как там, на улице-то». И вряд ли там будет камин, скорее какой-нибудь невидимый источник отопления. Мебель будет из резины, стали и стекла. Если даже еще будут существовать вечерние газеты, то в них явно не будет отчетов о скачках, азартные игры станут бессмысленны в мире, в котором нет собственности, а сами лошади давно исчезнут с лица земли. Собак также уничтожат – в целях гигиены. И детей будет гораздо меньше, потому что рождаемость будет строго контролироваться.

Фантазии Оруэлла всегда были грандиозны; впрочем, нам вовсе не нужно отправляться на двести лет вперед. Людей физического труда практически нет уже сейчас. Сыновья тех, кто работал на фабриках и заводах, не идут по стопам отцов, потому что практически не осталось фабрик и заводов в привычном понимании этого слова. Они идут в «сферу обслуживания». Они работают курьерами, водителями, экспедиторами, а скорее всего сидят в офисах – банках, страховых компаниях, юридических консультациях, фирмах-IT.

И жвут они не там, где жили их отцы. Мрачный рабочий дом с камином, магазином на углу и туалетом во дворе канул в лету; на смену ему пришел веселый, жизнерадостный коттедж в пригороде, с садом, где летом можно жарить шашлыки. И «невидимым» центральным отоплением. Внутри – музыкальные центры, цветные телевизоры, CD, видеомагнитофоны, компьютерные игры, портативные телефоны; дом теперь действительно состоит из «резины, стали и стекла», и с помощью этих устройств поддерживать контакт с внешним миром неизмеримо легче, чем раньше. Скачки остались – тут Оруэлл не угадал, но место их действительно заняли другие вещи, только не социалистические новости, а «Сан».

И мне пришло в голову следующее. Я живу в Англии с 1977 года, и хорошо запомнил, что здесь считается дурным тоном рассуждать о рабочем классе, если сам к нему не принадлежишь. Нельзя критиковать его или говорить о том, что это такое – быть частью рабочего класса. Может, это и правильно. Но из-за этого практически никто не обращает внимания, что самого рабочего класса уже нет. Само по себе это не столь уж и примечательно – в конце концов, Англия не единственная промышленно развитая страна в мире. Зато это многое объясняет в поведении моих «приятелей», первого «нерабочего» поколения рабочего класса: их «рабочие» повадки, как у Тома Мелоди и его друзей из Ист-Энда, стали более вычурными, более агрессивными, потому что за ними больше ничего не стоит. Им не к чему больше принадлежать, разве что к самому определению «рабочий класс»; поэтому-то и лезут из них такие вещи, как этот неприкрытый мачизм, карикатурный патриотизм, агрессивный национализм, да еще несколько антисоциальных привычек. И больше это скучное, пустое, декадентское поколение ничего из себя не представляет. «Субботняя культура» настолько скучна, что ей нужно насилие, чтобы разбудить себя. Она колет себя иглами, чтобы почувствовать себя живой, и прижигает свою кожу, чтобы ощутить свой запах.

ТУРИН

В аэропорт я приехал в пять утра – я был готов стоять в очередях бесконечно, хотя мне и сказали, что журналистов так много, что все места на рейсы в ближайшие три дня забронированы. Фотографы – с привязанной к телам аппаратурой – спали прямо на полу. Несколько журналистов лежали налейте, по которой выезжает багаж. Сидеть было негде. Но каким-то образом я сумел купить билет и все-таки прилетел домой, за дальнейшим выступлением сборной Англии решив наблюдать по телевизору.

Несмотря на неудачный старт, команда играла неплохо, от матча к матчу улучшая игру. Были и беспорядки – 247 суппортеров арестовали в курортном городке Римини – но суппортеры говорили, что беспорядки спровоцировала итальянская полиция. Были и другие стычки. Иногда крайне жестокие. Один английский болельщик погиб, попав под машину, когда убегал от двоих итальянцев. Были ножевые ранения. Было и нечто совсем уж невообразимое: в четвертьфинале англичане попали на Камерун. Если бы англичане выиграли, в полуфинале они выходили на Германию, чьи суппортеры такие же агрессивные, как и английские. Но хуже всего было то, что полуфинал должен был играться в Турине.

Внимание к английским хулиганам выросло. Еще больше журналистов отправилось в Италию – фотографов, репортеров. Откуда их вообще столько? Мне позвонил друг, журналист. Он рассказал, что невозможно найти номер в гостинице. Как будто шли выборы президента, или война, или стихийное бедствие: в город хлынули все.