В мире поддлунном... - Адыл Якубов

Глаза служанки улыбались. Загадочно улыбалась она и когда открывала ему двери комнаты в центре длинного, богато украшенного коридора-, сюда они — уже без сановника — поднялись из вестибюля по мраморным ступеням.

— Пожалуйте, мавляна!

У Бируни сильней застучало сердце.

Хатли-бегим сидела, облокотясь на огненно-красные шелковые подушки. Круглый стол перед нею ломился от кушаний. Просторную комнату, будто солнце, озаряли бесчисленные свечи, расставленные по кругу на специальных подставках. Все сверкало — дорогие ширазские ковры на полу, свисающие со стен шелковые сюзане, расшитые цветами персика и миндаля, пиалы, янтарем и рубином полыхающие на полках, серебряные подносы, причудливые шкатулочки слоновой кости. И сама Хатли-бегим, укутанная в золотые ткани, излучала такой яркий свет, что казалось, не живая это женщина сидит, а еще одна литая из золота богиня, — таких скульптур здесь было несколько, и они придавали особо роскошный вид и без того роскошно убранной комнате.

Бируни поклонился. «Золотая богиня» ожила. Протянув смуглые руки — в кольцах, браслетах, сапфирах, — изысканно любезно пригласила ученого занять место рядом с собой.

Бируни сразу почувствовал: бегим сегодня совсем иная, чем в тот раз, когда приходила к нему домой. И наряд, и белила, и румяна на лице, и кружащий ему голову смешанный запах мускуса, амбры и пудры, шелковое платье, золотисто-синие тона которого радовали глаз вместе с красным цветом бархатного халата-безрукавки, накинутого на плечи, и блеск жемчугов на диадеме, надетой на голову поверх нежного платка-кисеи, — о, все это было неспроста, все было продумано тщательно, все имело некую цель!

Смуглое лицо Хатли-бегим было напудрено густо, и сурьмы положила она к узким глазам лишку, как и блестящей темной краски на зубы. Бируни опустил глаза. Вспомнил не только недавнюю встречу с Хатли-бегим у себя в лачуге, но и ту, давнюю, тайную, у озера в Синде. Тогда голову его кружили такие же запахи, и Хатли-бегим тогда тоже была разодета и раззолочена. Но… тогда молодой смуглой бегим все шло, все подходило — золоченое платье, белила и румяна, узкие глаза, резко подведенные сурьмой, даже зубы, отполированные темной краской. А теперь… Маска, вроде тех, что надевали индийские жрецы, застылая маска, на которой, правда, живо блестели глаза — блестели, просили, требовали, завлекали — все вместе.

«Если весьма смуглая женщина напудрится без меры… то получается… котел, обсыпанный мукой». От этого сравнения Бируни вдруг успокоился.

— Вина или шербета, мавляна?

— Шербета, госпожа, только шербета, — Бируни тотчас заметил ироническую искорку в глазах Хатли-бегим. — Что ж делать, река жизни так быстро течет… и так далеки уже времена молодости, когда мы пили вино, бегим…

Перламутровая улыбка была ответом. Кокетливо прищуренные глаза женщины засияли озорством:

— Наоборот, теперь-то вы как раз в полной славе и… силе…

— Благодарю, бегим.

— …Видно, говорю, что вы — ив силе: жалуетесь, что прошли молодые годы, а дома у вас живет молодая роза, еще не раскрывшийся бутон!.

Бируни быстро взглянул на бегим.

«Злая ведьма! Это она погубила Садаф-биби!»

— Извините за женское любопытство, мавляна… Та красавица, которую я видела у вас, она вам… родственница, служанка или…

— Я понял ваш вопрос, госпожа. Бедная эта девушка была рабыней. Я купил ее, потому что она происхождением из родного края вашего покорного слуги. С этой девушкой меня сближали воспоминания о родине и мой родной язык!.. Но произошло… случилась несправедливость, госпожа… — Бируни с трудом подбирал слова. — Когда ваш покорный слуга сам находился в темнице… ко мне в дом ворвались сарбазы, они украли, куда-то увезли бедную девушку, бегим!

Стало тихо и тягостно.

Хатли-бегим не без злорадства переспросила!

— Ворвались сарбазы? И украли вашу любимую служанку?.. А зачем вы рассказываете это мне, мавляна?

— Простите меня, госпожа, но те сарбазы были, оказывается, из дворца…

— Моего?

— Нет, вашего брата.

— А жалуетесь мне? Вот странно. Состояние здоровья султана, благодетеля нашего, вам известно. Да принесет аллах исцеление моему брату!.. Так подумайте, нужна ли нам ваша служанка, мавляна? Гарем султана полон такими красавицами, что ваша… любимица там выглядела бы невзрачным камешком среди жемчужин.

Колкости Хатли-бегим не погасили сомнений в душе Бируни, напротив, сильней разожгли их. «Она виновата, она!»

Хатли-бегим изменила предмет разговора:

— Повелитель правоверных, надеюсь, высказал вам свое желание, мавляна?.

— Высказал, госпожа… Но я понял, что достопочтенный Ибн Сина уже в пути.

Хатли-бегим нетерпеливо покачала головой:

— А вы хорошо знаете этого знаменитого исцелителя? В лицо знаете?

— Как же не знать, бегим? Еще в Хорезме, во дворце Мамуна Ибн Мамуна, мы пять лет вместе занимались науками.

— Слава аллаху! — голос женщины зазвучал менее резко. — У меня к вам просьба, мавляна… — Хатли-бегим подвинулась поближе к собеседнику, положила свою руку на руку Бируни. — От вас у меня нет никаких тайн, мавляна… Вчера я получила письмо от эмира Масуда. Кстати, вашего ученика, вы его когда-то обучали… Вам известно, что наследник сейчас с войском в Исфахане… — Хатли-бегим на мгновение замолчала. Почему-то прослезилась. Коротко всхлипнув, продолжала: — Так вот, этот ученик написал нечто удивительное. Что, мол, почтенный Ибн Сина до сих пор скрывается в Хамадане! Не хочет ехать в Газну!

Бируни исподлобья взглянул на Хатли-бегим. Словно подтверждая сказанное, женщина вытащила из-под скатерти письмо, сложенное вдвое, тут же спрятала обратно.

— Да, эмир Масуд, представьте, это и написал… Я теряюсь в догадках, что происходит на самом деле. Я боюсь коварства Али Гариба и этого непотребного Абул Хасанака, красавчика с бабьим задом, о… У этих двух воронов — я чувствую — зловещие намерения. Они хотят… Если султан, мой брат, наш повелитель, оставит этот бренный мир и, осиротив его, отойдет в мир вечный, эти два злодея лишат трона Масуда — законного наследника, посадят Мухаммада. А он всецело в их руках. Вам понятно, что я говорю, мавляна?

— Да, госпожа. О визирях — да. Но при чем тут почтенный Ибн Сина?

— Я тем поражена, мавляна, что теперь на свете, кажется, не один Ибн Сина. Один отказался приехать в Газну и скрывается в Хамадане… Но тогда откуда взялся тот Ибн Сина, о котором говорят султану, что он в пути? Подумайте: где отыскался этот великий исцелитель? В Тегинабаде, мавляна!

Бируни схватился за воротник[79].

— Вот так загадка с разгадкой!.. Вы хотите сказать, бегим, что вышедший из Тегинабада Ибн Сина — не Ибн Сина, а подложный Ибн Сина, так?

Хатли-бегим глубоко вздохнула:

— Не знаю, мавляна! Ничего я не знаю… Если бы я его видела в лицо… настоящего Ибн Сину! Но вы-то знаете его в лицо, и потому вы единственный можете разгадать эту загадку.

— Хорошо! Допустим, что так. Но подумаем, какова цель данного маневра двух визирей: вместо настоящего Ибн Сины подставить султану ложного. Что может сделать им полезного ложный Ибн Сина? — спросил Бируни, уже захваченный анализом этой тайны, этой логической задачи.

— Ох, мавляна! Человек с таким умом… Их цель, визирей, — погубить повелителя, так? А ложный Ибн Сина будет «лечить» султана, так? То есть его рукой они и уберут султана! — Хатли-бегим настороженно посмотрела на дверь, потом на онемевшего от неожиданности ученого.

В самом деле: какой бы там ни был Ибн Сина, он нужен султану как врачеватель. А как он будет «лечить» — в том султан несведущ.

Что же теперь делать ему, Бируни?

Этого он не знал. Он понимал, чего хочет от него Хатли-бегим. Но зачем ему попадать в это скрещение чужих страстей, чего хотеть ему? Вот чего он не знал. И потому сидел не в силах проронить ни слова.

Как он был рад услышать весть о приезде Ибн Сины в Газну, — теперь эта радость угасла, как костерок от ливня, и место ее заняли старые горькие думы: «Зачем мне все это — борьба, интриги, чужие интересы?»

Его, мирного человека, ученого, чьи помыслы заняты лишь наукой, хотят вмешать в грязные дела, а он… он втягивается, помимо воли, но втягиваясь в них, он подчиняется людям низменным и страшным, тем, кто из-за жажды власти, во имя того, чтобы господствовать над себе подобными, не останавливается ни перед чем, ни перед какой бы то ни было низостью и подлостью.

«Быть подальше от этих людей, от их склок, оставшуюся жизнь посвятить знаниям и науке, но как, как это сделать, как уйти в сторону?»

Хатли-бегим, будто угадав ход его мыслей, с поспешностью поднялась:

— Итак, договорились, мавляна… Обо всем остальном вам скажет глава дивана. Для вас все приготовлено: и лошади, и слуги, и сарбазы… Может ведь случиться, что лекарь, найденный в Тегинабаде, и есть… настоящий Ибн Сина, тот, кого вы знали еще в Хорезме.