Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. - Гаралд Граф

К вечеру на рейд вышел ещё миноносец «Громкий», имея, однако, всего лишь несколько человек команды; идти в Севастополь он не собирался, а вышел из гавани лишь с целью затопиться.

Несколько позже выхода «Громкого» на «Волю» прибыли представители от команды «Свободной России». Эти представители просили команду «Воли» не действовать разрозненно и дать им последний категорический ответ: идёт ли она в Севастополь или нет, так как если пойдёт «Воля», то к ней присоединится и «Свободная Россия». На это один из матросов машинной команды «России» тут же заметил, что на них надеются напрасно, так как в Севастополь они не пойдут. «Воля» категорически ответила, что своего решения она всё равно не изменит и пойдёт в Севастополь, хотя бы в единственном числе.

Съёмка с якоря и выход в море были назначены только в 10 часов вечера, потому что командующий всё ещё рассчитывал взять с собой и «Свободную Россию».

В 10 часов вечера снялись «Дерзкий», «Поспешный», «Беспокойный», «Пылкий», «Живой» и «Троян», имевший на буксире «Жаркого». На предложение начальника Минной бригады (брейд–вымпел на «Дерзком») взять «Громкий» на буксир последний, поблагодарив, заявил, что и сам дойдёт до того места, куда ему надо. Некоторое время «Воля» задержалась ещё на рейде, поджидая выхода из гавани других судов.

На «Россию» был командирован флагманский инженер–механик генерал–майор Берг [57] (плававший на «Дерзком»). Когда окончательно выяснилось, что машинная команда «Свободной России» не идёт, а разбегается, то командующий сделал последнюю попытку спасти этот корабль, приказав всей оставшейся команде стать к котлам и механизмам, а капитану транспорта Добровольного флота «Херсон» Родзянко взять во чтобы то ни стало «Россию» на буксир. Однако это приказание исполнено не было, так как команда «Херсона», подговоренная к тому, по всем данным, Кремлянским, отказалась повиноваться.

Необходимо отметить, что незадолго до этого Кремлянский приказал всем транспортам и пароходам коммерческого флота спустить кормовые транспортные флаги и поднять красные с золотою надписью «Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика». Этот флаг был недавно признан Германией как русский кормовой флаг для военных и коммерческих судов, но на флоте о подъёме его никто и не заикался.

В ночь на 17 июня (по новому стилю) линейный корабль «Воля», нефтяные миноносцы «Дерзкий», «Поспешный», «Беспокойный», «Пылкий», угольные миноносцы «Живой», «Жаркий» и вспомогательный крейсер «Троян» под флагом временно командующего флотом капитана 1–го ранга Тихменева ушли в Севастополь. Несколько позже к отряду присоединилась ещё база быстроходных катеров посыльное судно «Креста».

Линейный корабль «Свободная Россия», нефтяные миноносцы «Калиакрия», «Гаджибей», «Фидониси», «Керчь», «Пронзительный», угольные — «Лейтенант Шестаков», «Капитан- лейтенант Баранов», «Стремительный», «Сметливый», посыльное судно «Лётчик» и около восьми быстроходных катеров–истребителей остались для самоуничтожения на Новороссийском рейде. Кроме того, там же осталось большое количество транспортов и пароходов.

После ухода части флота в Севастополь в Новороссийск прибыл Раскольников, который совместно с Глебовым–Авиловым, Вахрамеевым и Кукелем руководил взрывами и потоплением судов. Посещая суда, Раскольников произносил демагогические речи, доказывая, что к заключению позорнейшего Брестского мира Россию привели кадровое офицерство и дворянство. Личному составу флота приходится теперь уничтожать свои суда, благодаря исключительно тому же кадровому офицерству. Особого впечатления эти речи на матросов не производили, и ни один офицер в Новороссийске не был тронут.

Только Раскольников приказал арестовать флагманского механика генерал–майора Берга за то, что он во время одной из речей Раскольникова на «России» громко крикнул: «Не кадровое офицерство привело Россию к позору, а такие мерзавцы и сволочь, как Вы и прочие комиссары». К счастью, генерал Берг вовремя успел на катере уйти из Новороссийска в Керчь.

Миноносцы топились на большой глубине, на внешнем рейде, посредством открытия кингстонов и небольших взрывов механизмов. Один или два миноносца, слишком медленно тонувшие, были взорваны миноносцем «Керчь». «Свободная Россия», выведенная на буксире на глубину в 26 сажен, была взорвана минным залпом того же миноносца.

Сама «Керчь», после потопления всех судов, под командой Кукеля ушла в Туапсе, где и была потоплена, после чего Кукель с командой уехал по Армавир–Туапсинской дороге. Есть основание предполагать, что «Керчь» ушла в Туапсе потому, что в Новороссийске население было слишком озлоблено против неё за январь 1918 года, когда её командой были расстреляны офицеры Варнавинского пехотного полка и произведено много грабежей и других насилий.

Кроме военных судов по настоянию своих консулов на Новороссийском рейде были ещё потоплены иностранные пароходы, которые были застигнуты войной на Чёрном море и зачислены в транспортную флотилию, а именно: французский «Оксус», английский «Тревориан», бельгийский наливной «Эльбрус» и итальянские «Женероза» и «Сербия».

Что касается быстроходных катеров–истребителей, то они почти все были отправлены по железной дороге на север с целью переброски их на Волгу.

Отряд судов, вышедший в Севастополь, заблаговременно известил по радио германское командование о времени своего подхода к этому порту, а также число и названия идущих кораблей. Кроме того, было сообщено, что остальные суда по техническим причинам, отсутствию команд и буксиров пришлось оставить в Новороссийске.

На этом переходе, благодаря недостатку команд, главным образом машинных, пришлось взять на буксир почти все миноносцы, и под своими машинами дошли лишь «Дерзкий» и «Живой». Благодаря этому, отряд шёл самым малым ходом. К счастью, погода была штилевая, и он благополучно пришёл в Севастополь».

Кто же был вдохновителем этого злого дела? По чьему наущению был уничтожен целый ряд совершенно новых, только что вошедших в строй кораблей?

Незадолго до рокового конца Черноморского флота из Москвы в Петроград, между прочим, приехал начальник большевистского Морского генерального штаба. Он пригласил к себе «посоветоваться» относительно положения на Чёрном море нескольких, пользовавшихся большим авторитетом, высших морских чинов, которые в то время уже находились в отставке. Скорбя за судьбу родного флота, они согласились принять участие в совещании.

По словам начальника генерального штаба, положение вещей представлялось совершенно безнадёжным. Выходило, что отстоять Дон и Новороссийск от захвата немцами было невозможно, а благодаря этому вопрос о судьбе Черноморского флота приобретал особую остроту. «Бывшие союзники, — сказал он, — категорически заявили, что наши корабли не должны попасть в руки немцев, и настаивают на их потоплении. Уступая их требованиям, Совет народных комиссаров уже поручил Троцкому принять соответствующие меры, но боится, что в решительный момент, как это всегда было, команды начнут слушаться офицеров, а тогда вопрос о потоплении будет всецело зависеть от них. Поэтому важно иметь документ, который мог бы повлиять на офицеров, чтобы и они согласились уничтожить корабли».

Первое заседание кончилось ничем. После него один из участников совещания, капитан 1го ранга С. Кукель, отправился в английскую и французскую миссии, чтобы непосредственно убедиться в таком требовании со стороны союзников. Там ему

подтвердили, что Черноморский флот действительно должен быть уничтожен и, таким образом, не стать добычей немцев. В противном случае они угрожали, что события на юге России могут иметь самые печальные последствия.

Через несколько дней состоялось второе заседание. После долгих дебатов наконец было вынесено решение, что, если англичане и французы подпишут протокол о том, что флот уничтожается в их целях и по их настоянию, то один из членов совещания будет послан в Новороссийск к командующему флотом, чтобы ознакомить его с мнением совещания, скреплённым подписями союзников. Против такого решения восстал только один из присутствовавших. Он сказал, что если большевики настаивают на потоплении кораблей, то значит здесь дело нечисто и, кроме вреда, ничего России не принесёт; что же касается требований союзников, то с ними считаться не следует. Он один отказался подписать протокол.

Союзники согласились подтвердить своё требование в протоколе, и с его копией в Новороссийск был отправлен лейтенант Вербов. К счастью, он приехал туда, когда часть флота уже перешла в Севастополь.

Как свидетельствовал впоследствии временно командовавший тогда флотом капитан 1–го ранга А. И.Тихменев, он, не задумываясь, потопил бы весь флот, если бы получил такой протокол.

Данный случай очень характерен, ибо он показывает, как стремились союзники к уничтожению Черноморского флота и насколько ловко содействовали им в этом большевистские руководители. Как объяснял их начальник Морского генерального штаба, они далеко не были уверены в том, что команды подчинятся такому требованию, а потому изыскали способ повлиять и на офицеров. План был несложен, но очень хитёр и увенчался полным успехом: скреплённый авторитетом видных чинов флота протокол о необходимости потопления кораблей служил тому ярким доказательством. Участники заседания, совершенно не знакомые ни с общим политическим положением, ни с обстановкой на Чёрном море, поверили тому, что говорил начальник Морского генерального штаба, старый морской офицер, раньше пользовавшийся известным влиянием. Проверили в миссиях — всё сошлось. Кроме того, тогда среди офицеров господствовало полное убеждение, что Россия должна непременно выполнить все свои обязательства по отношению к союзникам. Всё это, вместе взятое, и убедило их в действительной необходимости уничтожения Черноморского флота. Больше же большевикам ничего и не требовалось. Как упоминалось выше, только один из участников как бы чутьём угадал, что в деле есть какая‑то нехорошая закулисная сторона, но, не имея никаких данных, он не мог переубедить остальных. Ясно, что уничтожение Черноморского флота, судьбу которого, безусловно, уже выяснял Брест–Литовский договор, было важно не большевикам: всё равно, если бы флот и подлежал выдаче, им было бы очень рискованно нарушить условия мира; если же он оставался в их руках, то топить его не было никакого смысла, потому что он находился в их полной зависимости. И если они его потопили, то только в силу требования союзников, предъявленного в тяжёлый момент.