ВьЮжная Америка - Александр Романенко

Правда, мир так широк, что дурак все равно находится. Вот, например, я. Хоть и не полный остолоп, но иностранец, иначе говоря, гуманоид, пока еще не вполне въезжающий в эквадорские особенности по причине краткого здесь пребывания. И на таких, как я, можно что-то поиметь, а именно те самые тридцать долларов разницы, ради которой жадина хозяин готов ждать хоть год, хоть два (упрямо теряя несколько сотен, а нередко и тысяч долларов; и спрашивается, кто тут остолоп?).

Господин Кардосо, к которому я имел честь явиться, принадлежал как раз к этой категории сеньоров упрямцев…

Нет, вот все же никак не могу себя отучить считать деньги в чужом кармане. Уж очень увлекательное это занятие. Давайте посчитаем. Тем более что это не сложно.

Итак, прекрасный господин абокадо Х. Кардосо имеет восемь локалей. Замечательно. Каждый локаль можно сдать в аренду в среднем по сто пятьдесят «зеленых» в месяц. Но! Не спешите умножать! Это лишь эфемерная возможность, а не константа. В лучшем случае одновременно сдано шесть локалей — это девятьсот долларов. Негусто, прямо скажем, но вроде бы можно жить. Однако мы снова торопимся. Давайте вычтем четверть — это подоходный налог, а вместе с ним еще несколько процентов, которые неизбежно уйдут на выплаты хозяевам торговых центров и прочие мелочи. Итого, треть вылетает в трубу. Остаток — шестьсот. Совсем уж маловато, скажете вы. Постойте, послушаем, что вы скажете через минуту.

Внимание! Господин Кардосо держит секретаршу. Впечатляет? Учтите, меньше двухсот платить ей он никак не может. Скорее, даже больше платит, но будем милостивы, согласимся на двести. А теперь внимание еще раз: Кардосо снимает (!) двухкомнатный офис с туалетом, кухонькой и сигнализацией. Ему, конечно, повезло. Его офис обходится ему всего в сотню. Что осталось? Правильно, триста долларов. Триста! Вдумайтесь, дорогой читатель, в это число. Кто из нас идиот — мы с вами или господин Кардосо? Имея в валовом выражении девятьсот, он в остатке получает жалкие триста. Да московский мойщик окон не позавидует этому Кардосо!

Несмотря на свое блестящее образование, о чем ярко свидетельствуют разнообразные дипломы на стене над столом, этот адвокат не умеет даже скрыть свои доходы, хотя бы часть. И к тому же он настолько безнадежный сноб, что не удержался от аренды отдельного офиса, расположенного в чисто адвокатском доме, то есть где адвокаты и слева, и справа, и сверху, и снизу. И все как один — родные братья сеньора Кардосо, все нищета нищетой, но с безграничным гонором, апломбированная интеллигенция.

Однако в этой каше я разобрался несколько позднее, а пока я просто сижу в «приемной» (четыре квадратных метра, отделенных от остальной комнаты фанерной перегородкой). И пока я сижу, и пока мне строит глазки подозрительно юная секретарша (мы не будем лезть в чужое грязное белье, думается, оно уж слишком грязное), в это время дон Кардосо громко и театрально говорит что-то в трубку отключенного радиотелефона. Стучат выдвигаемые ящики стола, шуршат бумаги, дон абокадо спорит с несуществующим оппонентом — прокручивается хорошо отработанная имитация крайней занятости. Театр двух актеров, а зритель — ваш покорный слуга. К счастью, пьеса одноактная — всего через пять или семь минут темный бархатный занавес падает и касается подмостков. Иначе говоря, дон Кардосо освободился и позволяет мне приблизиться.

Не буду описывать мою с ним беседу. Скажу только, что Кардосо запросил цену, которая меня вполне устраивала, и я совсем не торговался. Но абокадо обнаглел и стал звонить в какие-то занюханные банки, пока не нашел такой, где обменный курс был наименьшим из всех возможных. Торжественно, с плохо скрываемым злорадством объявив мне сумму, он явно был уверен в проявлении злобы и мелочности с моей стороны, но я снова не принял вызов и торговаться не стал. На этой сделке абокадо Кардосо выиграл аж (!) два доллара. Он был счастлив. Я просто любовался им: такой пример скаредности мне никогда еще не приходилось видеть.

Сто сорок восемь долларов в месяц. На том и порешили. Я достал деньги, отсчитал. Но не тут-то было. Дон Кардосо — не торгаш какой-то, он адвокат, а это звучит гордо! Он вызвал секретаршу. Привыкшая к выходкам босса, но еще не научившаяся всем его гнусностям девочка выбежала из-за перегородки. В ее беленькие ладошки адвокат вложил стопку разношерстного бюрократического папируса, который весь подлежал перепечатыванию, регистрации и оформлению.

Мелкий торговец играл роль адвоката и никак не мог выйти из образа. Вместо того чтобы подписать простейший договор об аренде, я был вынужден ознакомиться с дюжиной двуязычных документов. Впрочем, подписал-то я все равно только один из них, то есть именно договор. Ничего другого я, конечно, подписывать и не стал бы.

Пичинча — космическая девчонка

Ух, как хорошо, как свежо и чисто на улице!

Как только ключи от моего будущего фотопавильона (который мы дома высокостильно называли студией) зазвенели у меня в кармане, я почувствовал облегчение и расслабление. Собственно, это был последний прыжок в длинном забеге, теперь можно всего лишь работать и работать. Нет ничего приятнее, чем работа, которую ты создал сам. Я знаком с этой истиной не понаслышке, и потому предстоящие труды по созданию студии никак не пугают меня. Все в наших руках — вот девиз наступившей недели.

Мы — русские люди. Всякое новое дело мы начинаем с обращения ко Всевышнему, ибо все в его воле. И конечно, с обмывания. Русский человек не слишком суеверен, по крайней мере, намного меньше, чем латиноамериканцы, но все же он твердо знает: даже самое обещающее дело будет безнадежно загублено стихиями и обстоятельствами, если его вовремя не обмыть.

Причем коньяки и виски не в счет. Только водка, желательно русская. Таковая без труда обнаруживается на всеобъемлющих стеллажах «Супермакси». Правда, дороговато, около восьми долларов. Тогда как «финка» в основном по шесть и ниже. Но ради случая мы не скупимся. По моей идее мы устраиваем русский ужин: пельмени, вареная курица, соленые помидоры, горчица, колбаска типа «докторская» и, естественно, шпроты атлантические. Ничего экзотического. И кристалловского завода белая идет под вышеперечисленные яства удивительно мягко.

А наутро с совершенно свежей головой (вот что значит настоящий «Кристалл», а не армавирский) я вдруг решаю взобраться-таки на Пичинчу, которая дразнит меня своими заманчивыми изгибами каждый раз, когда я нечаянно гляжу в окно. Наша высота над уровнем моря две восемьсот (даже выше — мы живем на холме). Пичинча — еще почти тысяча. Итого — четыре километра. Чтобы оказаться на высоте четырех километров, нужно пройти каких-то несколько сот метров.