Пламя одержимости - Майк Омер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что произошло дальше? – спросила Дилайла, уже зная ответ.
Гретхен мрачно уставилась на груду битого стекла на полу.
– Мы крестили того мужика. Моя сестра могла уже больше его не бояться. И я была рада. Это было правильно. – Губы у нее задрожали. – Верно?
Дилайла хотела сказать ей, что она права, но слова словно застряли у нее на губах.
– Этот человек не должен был так поступать с твоей сестрой. Это чудовищно.
– Да. – Гретхен вытерла щеку тыльной стороной ладони и продолжила убирать со стола. Губы у нее подрагивали, дыхание судорожно прерывалось.
Дилайла, опять принявшись подметать осколки, прокашлялась, отчаянно пытаясь разрядить обстановку.
– Так что… А ты давно замужем?
– Что-что? – Гретхен недоумевающе заморгала. – Я… я не замужем.
– О! – У Дилайлы внутри все сжалось. Как такое возможно? – Я просто подумала… прошлой ночью я видела, гм… Я, наверное, все неправильно поняла. Забудь, что я сказала.
Кровь бросилась ей в лицо.
– Прошлой ночью… Так это ты видела нас с Отцом? – прошептала Гретхен. – Мне показалось, будто я кого-то заметила…
– Да, гм… Но это не мое дело. В смысле, если у вас двоих отношения… Я уверена, что Отец знает, что делает.
– У нас нет отношений, – сказала Гретхен.
– О… – Дилайла перестала подметать, уставившись на крошечную кучку осколков вперемешку с пылью.
– Это было Божье дело, – добавила Гретхен. – То, чем мы занимались.
– Божье дело, – эхом повторила за ней Дилайла. То же самое сказала и Роуз. – В каком это смысле?
– Для войны. Нам нужно подготовить наше войско.
Ничто из того, что говорила девушка, не имело никакого смысла.
– Какое еще войско? Какое это имеет отношение к тому… к тому, что произошло прошлой ночью?
– Я думала, ты знаешь… – Гретхен обеспокоенно посмотрела на нее. – Это не я должна рассказывать тебе об этом.
– Рассказывать о чем? – спросила Дилайла, крепко сжимая ручку метелки.
– Грядет великая война, – сказала Гретхен. – Конец света.
Дилайла настороженно посмотрела на Гретхен. До сих пор та представлялась ей довольно неглупой девушкой. Иногда Дилайла могла мельком углядеть в ней саму себя – ту, какой она была много лет назад, когда ее еще переполняли надежды, мечты и амбиции. Но последняя фраза была для Гретхен настолько нехарактерна – слова, которые скорее услышишь от пьяного бомжа в большом городе… Она не ослышалась?
– Конец… чего?
– Через несколько лет. У нас не так много времени. Прости – должно быть, ужасно услышать это от меня. Отец объясняет это гораздо лучше. Потому что мы будем спасены.
Дилайла припомнила, как Отец говорил о конце света, но предполагала, что он выражался иносказательно – или, может, имел в виду что-то, что произойдет в каком-то необозримо далеком будущем. Она тогда не стала особо вслушиваться, заключив, что речь идет о Судном дне. Могла ли Гретхен буквально воспринять эти его слова? Может, она слегка туповата?
– Но… ты упомянула про какое-то войско?
– Да. Из кровных отпрысков Отца. Кровных отпрысков Мессии. Отпрыски Отца защитят нас. Они будут нашими ангелами-хранителями. – Гретхен слабо улыбнулась ей. – Так что тебе не о чем беспокоиться. И я надеюсь, что прошлой ночью мне был дарован мой собственный ангел.
– Что-то я не пойму… Так вы с Отцом… Он пытался сделать так, чтобы ты забеременела? Для этой войны?
– Второе крещение – это святой момент. Лучший момент для зачатия ангела.
По груди Дилайлы пробежал холодок.
– Выходит, всякий раз, когда происходит это… крещение, вы с Отцом занимаетесь этим?
– Нет, ну конечно же нет! – Гретхен нахмурилась. – Не только я.
У Дилайлы закружилась голова.
– Были и другие?
Гретхен коснулась ее руки.
– Такое трудно с ходу уложить в голове. Поначалу я тоже до конца этого не понимала. Но не спеши. Отец объяснит это гораздо лучше меня.
Дверь столовой открылась, и вошел Ричард, который непонимающе уставился на обеих.
– Отец вот-вот начнет проповедь. Вы идете?
Дилайла оперлась о метлу, чувствуя, что не держат ноги.
– Через минуту придем, – ответила ему Гретхен.
– Да, – глухо произнесла Дилайла. – Тут у нас битое стекло. Нужно его убрать, иначе кто-нибудь может пораниться.
Глава 29
Дот прожила на этом свете уже шестьдесят семь лет, и за все эти годы накопила великое множество поводов для сожаления. Сожаления о тех временах, когда чуть не баллотировалась на пост мэра, но струсила. Сожаления о том, что дважды изменила своему мужу, хотя тот так и не узнал об этом. Она до сих пор сожалела, что сказала своей подруге Ванде, что не сможет полететь с ней в Японию, поскольку это слишком дорого. Сожалела о том, что опоздала на одно из балетных представлений своей дочери, пропустив ее соло. Обо всем этом и о многом другом.
А чем больше времени проводишь наедине со своими сожалениями, тем сильней сживаешься с ними. Поскольку хорошее сожаление – это как хороший фильм, который бесконечно гоняют по телику. Так и ты раз за разом проигрываешь его в голове. Представляя себе, как бы все сложилось, если б ты поступила по-другому. В каком-то смысле поводы для сожаления – это почти что твои друзья, с которыми ты встречаешься глубокой ночью, или на закате в выходные, или за бокалом вина.
И вот теперь у Дот появился новый повод для сожалений. Станет ли он тоже ее другом? И тоже так и будет беспрерывно прокручиваться у нее в голове?
Не надо было врать помощнику шерифа Морину прошлой ночью…
Когда он появился с обезумевшим лицом, весь такой внезапный и суматошный, с бессвязной историей о том, как люди из церкви напали на какую-то женщину из Нью-Йорка, она мгновенно заняла оборонительную позицию. Дот и без того уже представляла собой сплошной комок нервов из-за последних нескольких недель, когда все эти люди жили в молодежном приюте. А кроме того, они ведь уже уехали, так зачем поднимать шум? Она без запинки ответила, что никогда не видела тех двоих, о которых он упоминал, – Ричарда и Анну. Из его сбивчивых объяснений следовало, что все это не более чем какое-то досадное недоразумение. А потом, позже, когда позвонила полиция, Дот удвоила эту свою ложь, поскольку это именно то, что вы делаете, единожды солгав. Вот что влечет за собой любая ложь, верно? Ты врешь еще больше, чтобы прикрыть старое вранье, поскольку ее мать всегда говорила ей, что нет ничего хуже, чем выглядеть лгуньей. И Дот понимала, что та имела в виду:
