Стеклянные тайны Симки Зуйка - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Симка запоздало сдернул фуражку, положил на колени.
Теперь самое время было спросить про бутылку: откуда она и что в ней?
Но Станислав Львович сказал сам:
– Там еще мы совершили такое дело… некий обряд. Нашли в беседке пустую бутылку (видать, пьяницы оставили), спустились к воде, вымыли посудину и закупорили глиной. А когда вернулись в каюту, сменили глину на сургуч, и Женька запечатал пробку своим пятаком. Пятак, помню, был новый, того года выпуска…
– А зачем это? – спросил Симка с непонятной опаской.
– Зачем… Женька сказал: сохраним навсегда воздух этой ночи. На память о детстве, которое когда-нибудь кончится… Он был такой, с некоторой… торжественностью в душе, что ли…
– Ты мне про это не рассказывал. Про бутылку… – ревниво сказал Мик.
– Разве? Значит, не пришлось как-то…
– А где та бутылка? – не отставал Мик.
– Ох, ты и спросил… Полвека прошло. Знать бы, где сам Женька Монахов, живой ли… – И Станислав Львович повернулся к Симке. – Раскидало нас в разные стороны, когда началась Гражданская. Он учился в Москве, в университете, хотя поступить туда после реального училища было ох как непросто. Историком думал стать. А я – в технологическом, в Петербурге. Когда начались военные события, потеряли мы друг друга, не виделись больше…
Симка встал, нервно почесываясь (то ли от возбуждения, то ли от одеяла). Он – знал! Ну, конечно, не про Женьку Монахова, но про бутылку-то знал! И желание выложить все про разгадавшуюся тайну жгло язык… Но открылась дверь, и в комнату просунула голову широколицая веснушчатая девица с косой.
– Эй, мальчишки! Там осталась еще куча жареных карасей. Хотите?
– Хотят, хотят, Алёнушка! – почему-то обрадовался Станислав Львович. – Забирай этих друзей к себе. А я вздремну…
Мик подозрительно посмотрел на деда. А Симка… он вдруг понял, что да, очень хочет жареных карасей. Обед тети Капы был, как всегда, скудноват и, кажется, успел перевариться. А бутылка… никуда она не денется за полчаса, если ждала полсотни лет!
Они съели в похожей на кухню Алениной комнатушке карасей, сказали спасибо, вытерли о штаны пальцы, и тогда наконец Симка решительно заявил:
– А теперь ко мне!
– Зачем? – удивился Мик. – Мы же все принесли.
– Нет, не все.
– А что еще?
– Придешь – увидишь. Это такая тайна, что просто… ты обалдеешь
– Симка, скажи! – взвыл Мик.
– Придешь – увидишь, – опять пообещал Симка.
– Снова в такую даль тащиться… – заныл Мик.
– Зато не пожалеешь!
Пока они босиком (обувь все еще сохла) торопливо шагали по логу вдоль ручья и Туреньки, Мик стонал, чтобы Симка немедленно рассказал про тайну. А Симка делал таинственный и дурашливо важный вид. Мик даже надулся слегка, но сразу засмеялся. И бросил в Симку мячом, который снова тащил с собой:
– Ладно. Ты меня это…
– Что?
– За-ин-три-го-вал.
– То-то же…
Дома, когда Симка выволок на свет ранец и бутылку, Мик округло приоткрыл рот, и его глазки стали в два раза больше.
– Это… та самая?
– Конечно! Смотри, пятак отпечатан, как раз того года, тысяча девятьсот десятого… И ранец, наверно, его… Жени…
– Дед обалдеет! Давай покажем ему прямо сейчас!
– Не покажем, а отдадим. Это же его …
Станислав Львович дремал на кровати, когда Мик и Женька снова появились в его комнате.
– Дед, проснись! – бесцеремонно потребовал Мик. – Смотри, что у нас!
– М-м…
– Не «м-м», а смотри!.. Узнал?
Севший на кровати дед узнал . Посидел, опираясь о кровать узловатыми кистями рук, поглядел, прищурившись, заулыбался (снова знакомо, как Мик), протянул руки. Побаюкал бутылку, как девочки баюкают любимую куклу. Поднял на мальчишек глаза.
– Где взяли-то?
– Там же, где план… – сказал Симка. И теперь он подробно, не скрывая даже ночных страхов («Ну, как-то не по себе стало в одиночку»), поведал Станиславу Львовичу и Мику историю про тайник.
– Надо же… – Станислав Львович погладил бутылку, как живую.
– Ранец, наверно, Жени Монахова… – заметил Мик.
– Скорее всего… Хотя не помню, какой у него был…
– А картину помните? – спросил Симка.
– И картину не помню. Наверно, она случайная какая-то. Женька живописью не занимался, мама его, как вы понимаете, тоже… Надо было чем-то закрыть тайник, вот он и прибил…
– Но неужели ты и про тайник не знал? – не отставал Мик.
– Не знал… Насколько я помню, бутылка стояла всегда у Женьки на полке. Думаю, он спрятал ее позже. Наверно, когда уезжал в Москву…
– И ничего тебе не сказал?
– Возможно, постеснялся… Мы, когда подросли, стали немного другими. Он всегда оставался этаким… с некоторым восторгом в характере. А я строил из себя трезво мыслящего технаря…
– Станислав Львович… А в бутылке, значит, так и остался воздух той ночи? Как в машине времени?
– Выходит, что так…
– Будешь открывать? – осторожно спросил Мик.
– Да с какой стати! И вообще… вы, ребята, забирайте-ка эту штуку себе. Она теперь ваша добыча. Так сказать, по наследству…
Симка хотел заспорить, но Мик глянул на него: не надо.
– Дед, я спрячу ее у себя. И ранец… – и опять посмотрел на Симку: – Можно?
– Конечно!
– Это будет наше общее, – шепнул он уже одному Симке, и у того шевельнулось внутри пушистое тепло.
Но все же Симку покусывала тревога. И он решился на вопрос:
– Станислав Львович, а вы, хотя и сделались разные, все равно дружили? Пока не разъехались?
– Разумеется! Я и сейчас Женьку помню, будто вчера расстались. Думаю, и он меня… также…
– А найти друг друга никак было нельзя?
– Старался… Увы… Я уверен в одном: клятву нашу он не нарушил. Как и я… То есть мерзавцами мы не стали…
Сделалось какое-то неловкое молчание. На несколько секунд. Станислав Львович покашлял опять, положил бутылку на одеяло и, не глядя на ребят, проговорил:
– Потому что у настоящей дружбы есть закон. Возможно, это даже закон природы… Там прочная ось, которая не меняет направления в пространстве… Мик, ну-ка крутани свой мяч…
Мик с готовностью взял мяч на поднятый указательный палец, хлопнул его раз, другой, третий… Мяч завертелся на пальце и… не упал! А Мик все подгонял его вращение.
– Как в цирке! – искренне восхитился Симка.
– Это нетрудно, – объяснил Мик. – Если мяч вертится быстро, он не упадет…
– Потому что действует закон гироскопа, то есть вертящегося волчка, – растолковал Станислав Львович с важностью, словно сам изобрел этот закон. – Ось гироскопа не меняет своего положения, как бы ни мотало всю Вселенную…
– Это как движение маятника Фуко! Да? – обрадовался Симка.
– Именно, именно… Смотри-ка, тебе известно про маятник Фуко!
– Я его видел в Ленинграде, когда мы с тетей Норой ездили…
– С кем, с кем?
– С Норой Аркадьевной, с моей тетей…
– Голубчик, а как фамилия у Норы Аркадьевны?
– Селянина… Вы ее знали?
– Еще бы! Она… да, как же не знать. Когда были у меня неприятности, она весьма и весьма старалась мне помочь. Не очень получилось, правда, но тут уж не ее вина… Постой, Серафим! Ты сказал знали ?
Симка зашевелил пальцами босых ног. Щекотнуло в гортани.
– Она умерла зимой…
– Господи боже ты мой… – как-то по-женски выговорил Станислав Львович. Посидел, согнувшись, несколько секунд, встал, мимо Симки и Мика прошел к окну, стал смотреть на двор. Локоть его шевельнулся, и Симка понял: Станислав Львович быстро перекрестился.
Потом он сказал, не оглянувшись:
– Ладно, братцы, вы идите, играйте… Я еще передохну…
Мик осторожно взял с постели бутылку, спрятал в ранец, а ранец поставил рядом с этажеркой. Потом он и Симка спустились во двор. Мик оглянулся на открытые окна мезонина.
– Сейчас, наверно, опять приложится к четвертинке. Он ведь уже… Ты не заметил, а я-то сразу чувствую…
– Не надо было говорить про тетю Нору, да?
– Разве такое скроешь, – умудренно вздохнул Мик.
Полуботинки Симки и сандалии Мика уже просохли на солнышке. А намотанная на бревно фанера была, конечно, сырая. Мик похлопал по трубе.
– Подождем до завтра, да?
Симка, нагнувшись, завязывал шнурки.
– Мик… А те неприятности, когда помогала тетя Нора, это из-за стихов, да?
– Думаю, что да…
– Мик, а какие были стихи? Не Пастернака?
– Нет. Они называются «Капитаны». Хорошие, мне дед читал. Даже непонятно, что в них нашли такого … Наверно, потому, что поэт запрещенный. Как тот писатель, у твоей книжки…
– Мик, а какой поэт? Я никому… Или ты не помнишь?
– Помню. Гумилёв.
Симка выпрямился. Он даже не удивился. Все сошлось в одну точку. Словно так и должно было быть.
