Ледяной Сфинкс - Жюль Верн

Почва у нас под ногами была донельзя иссушенной. На ней невозможно было вырастить и крохотной былинки, поэтому нас вряд ли ожидала встреча с живыми существами — даже с дикарями. Выжить здесь не смог бы никто, ибо единственная найденная нами чахлая колючка заставила бы пренебрежительно фыркнуть самое неприхотливое из жвачных животных. Если бы этот островок стал последним прибежищем для Уильяма Гая и его спутников после гибели «Джейн», то все они давно бы уже погибли от голода.

Взойдя на невысокий холм в центре островка, мы оглядели этот клочок суши. Нигде ничего!.. Но, быть может, где-то сохранился отпечаток человеческой ноги, остатки очага с пеплом, обломки хижины, какие-то вещественные свидетельства пребывания здесь людей с «Джейн»?.. Решив удостовериться, так ли это, мы побрели по берегу, собираясь обойти остров кругом, начиная от бухты, где стояла наша шлюпка.

Спустившись с холма, Хант снова встал впереди группы, словно проводник. Мы последовали за ним к южной оконечности острова. Остановившись на мысу, Хант огляделся, присел и указал на полусгнивший кусок дерева, валявшийся среди камней.

— Помню, помню! — воскликнул я. — Артур Пим рассказывает о б этом деревянном обломке, похожем на носовую масть каноэ, а также о следах резьбы.

— …среди которых мой брат как будто различил изображение черепахи, — закончил за меня Лен Гай.

— Верно, — отвечал я, — однако Артур Пим не нашел особого сходства. Главное — обломок находится на том самом месте, где ему положено быть согласно повествованию, следовательно, на остров Беннета после ухода «Джейн» не сходил ни один экипаж. Думаю, мы теряем время, занимаясь здесь бесплодными поисками. Разгадка ждет нас на острове Тсалал…

— Да, на острове Тсалал…— отвечал капитан.

Мы повернули к бухте и запрыгали по камням, еще влажным от отхлынувшего моря. Кое-где поднимались остовы будущих коралловых рифов, трепангов же было вокруг такое множество, что можно было забить ими весь трюм шхуны.

Хант шагал все так же молча, не поднимая глаз от камней. Мы же смотрели в морскую даль, подавленные этим бескрайним и пустынным простором. Пейзаж оживляли лишь мачты «Халбрейн», качавшейся к северу от нас на невысокой волне. На юге же не было заметно никакой земли, хотя мы и не рассчитывали разглядеть остров Тсалал, ибо он был расположен в тридцати минутах, или в тридцати морских милях, от острова Беннета.

Мы находились на восточной оконечности острова, когда Хант, ушедший вперед на несколько десятков шагов, внезапно остановился и настойчиво поманил нас рукой. Мы подбежали к нему.

Прежний деревянный обломок не вызвал у Хаита удивления, однако совсем иначе он вел себя теперь, опустившись на колени перед изъеденной червями доской. Он гладил ее своими огромными ладонями, ощупывал все ее шероховатости, словно в покрывающих ее царапинах мог скрываться какой-то смысл…

Эта дубовая доска имела футов пять-шесть в длину и шесть дюймов[97] в ширину и когда-то была, видимо, частью обшивки крупного корабля. Раньше она была выкрашена черной краской, теперь ее покрывал толстый слой грязи. Боцман предположил, что это кусок обшивки кормовой части корабля.

— Да, да, это с кормы, — согласился капитан .Лен Гай.

Хант, так и не вставший с колен, кивнул своей громадной головой, подтверждая их слова.

— Но, — вмешался я, — эта доска могла попасть на остров Беннета только в результате кораблекрушения! Должно быть, ее подхватило в открытом море течением и…

— А если это?.. — проговорил капитан Лен Гай. Видимо, нас обоих посетила одна и та же мысль.

Каково же было наше удивление — хотя правильнее сказать, что мы были поражены, как ударом молнии, — когда Хант показал нам на семь-восемь букв, выбитых на доске! Их еще можно было нащупать пальцем…

Нам не составило большого труда разобрать, что на доске красовались когда-то два слова в две строчки, от которых теперь оставалось лишь вот что:

ЕЙ

ЛИ Е ПУ Ь

«Джейн» из Ливерпуля! Шхуна капитана Уильяма Гая!.. Что с того, что море стерло часть букв? Разве не достаточно было оставшихся, чтобы понять, как назывался корабль и к какому порту он был приписан?.. «Джейн» из Ливерпуля!

.Леи Гай вцепился в доску и прижался к ней губами, не замечая, что из его глаз катятся крупные слезы.

Перед нами был осколок шхуны «Джейн», разнесенной на куски чудовищным взрывом, либо прибитый к берегу течением, либо приплывший сюда на льдине… Я не говорил ни слова, решив дать капитану время успокоиться. Что до Хаита, то мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы его соколиные глаза загорались таким огнем и чтобы он с такой жадностью пожирал ими южный горизонт.

Леи Гай выпрямился. Хант, так и не вымолвивший ни слова, взвалил доску на плечо, и мы тронулись в путь. Завершив обход островка, мы вернулись в бухту, где оставили шлюпку, и в половине третьего дня возвратились на шхуну.

Капитан приказал стоять на якоре до утра, надеясь, что задует северный или восточный ветер. На это же надеялась вся команда, ибо буксировать «Халбрейн» шлюпками до самого острова Тсалал было бы немыслимым делом. Пускай нас подхватило бы течение, пускай ему помог бы прилив — все равно для того, чтобы преодолеть подобным способом тридцать миль, у нас ушло бы более двух дней.

Итак, отплытие было назначено на следующее утро. В три часа ночи задул легкий бриз, и появилась надежда, что шхуна скоро достигнет цели путешествия.

Двадцать третьего декабря в шесть тридцать утра «Халбрейн» подняла паруса и, отойдя от острова Беннета, взяла курс на юг. Не вызывало сомнений, что нам в руки попало новое и весьма убедительное доказательство катастрофы, разразившейся у берегов острова Тсалал.

Ветер, который должен был донести нас до этих берегов, был совсем слабым, и паруса то и дело висли вдоль мачт, не в силах уловить его дуновение. К счастью, брошенный за борт лот подтвердил, что течение медленно, но верно относит нас к югу.

Весь день я внимательно наблюдал за водой, цвет которой показался мне далеко не таким темно-синим, как писал Артур Пим. Нам, в отличие от команды «Джейн», не пришлось подбирать в этих водах ни куста с красными ягодами, напоминающего боярышник, ни неизвестного сухопутного животного в три фута длиной и в шесть дюймов высотой, коротконогого, с длинными когтями кораллового цвета, с туловищем, покрытым шелковистой белоснежной шерстью, с крысиным хвостом, кошачьей головой, обвислыми, как у собаки, ушами и ярко-красными клыками… Откровенно говоря, я всегда с подозрением воспринимал подобное обилие деталей, на которые щедр Артур Пим, и относил их на счет его непомерно пылкого воображения.