Спорим, моя? (СИ) - Шантье Рошаль

— Я слушаю, — прерываю молчание, когда парочка подходит ближе.

Гадать не стала и компания их меня не привлекает. Так что, чем ближе к делу, тем лучше.

— Как дела, прекрасная Арина? — спрашивает с ехидством.

— Просто замечательно. Тебе в подробностях?

— О, подробности я и так уже знаю! Их мы сейчас и обсудим! — Вот так заявочки на успех! Излишне громким тоном, к стати.

Студенты, снующие мимо, а теперь заинтересованные столпотворением, оглядываются; некоторые, не скрывая любопытства, даже останавливаются и подходят ближе, поглядывая на нас.

— Скажи мне, интересная, настоящая, удивительная Арина, — его голос излишне слащавый и совершенно не соответствует задорному блеску в глазах. Мое сердце, что-то явно ощутив, делает кульбит, но я все так же стервозно продолжаю улыбаться Мише, — ты правда поверила?

— Латаев, все вопросы к Ветрову. Он скоро приедет и тогда ты спросишь у него, что пожелаешь. Но только если ему вопрос не понравится, он тебе врежет, как тогда, в кинотеатре.

Я показательно щелкаю языком и, по идее, он уже должен наблюдать как я уверенно шествую в противоположную от него сторону, вот только что-то удерживает меня на месте.

Его глаза пестрят гневными искрами, он сглатывает мой выпад, но отвратительная ухмылка с лица не слазит, еще и Даяна выжидающе закусывает губу. Конечно, я на нее не смотрю, но замечаю периферийным зрением. И ее реакция заставляет меня нервничать. Ну не просто так она приперлась ко мне после своего позора в Ветровой квартире. Я хочу уйти отсюда, но почему-то не могу.

— А Макар хороший актер! — хмыкает Латаев, разыгрывая представление, — Надо было не в адвокаты идти, чтобы компанией управлять, а в театральный! Знаешь, сколько таких, как ты, Туманова? — он прямо-таки хохочет, а я никак не могу понять почему. Будто есть что-то важное, о чем я не знаю. И это связано именно со мной и ими.

— Таких, как я больше нет, Михась, — невозмутимо вскидываю бровь, хотя на самом деле, внутри меня ураган, способный снести на своем пути, что угодно. Даже сердце своей владелицы, — А вот профессию он выбрал, какую хотел и он очень преуспеет в этом деле. Не завидуй, Миша, если компания его отца развалится…

— Компания отца! — Мишка и компания разве только по полу от смеха не катается, — развалится?! Туманова, ты просто волшебная дура! Ты хоть знаешь кто его отец?!

А я не знаю. Ну, бизнесмен какой-то. Какая мне разница чей он сын? Я ведь его люблю, а не…

Они стоят и насмехаются надо мной. Даже Даяна закинув голову смеется. Просто ржут мне в лицо, а я перед ними ошарашенная и растерянная. Я! Арина Туманова и словно язык проглотила! Нет… он же не врал мне… Это они его не знают, а я…

Толпа немного расступается, и я вижу его. Любимые голубые глаза смотрят на меня со знакомым теплом.

— Что здесь происходит? — спрашивает Макар, вот только выражение его лица резко меняется. Невооружённым взглядом видна эта секунда, когда, щелчок, и все переменилось. Он будто… понимает все… То, чего никак не удается понять мне…

— Да деваху твою просвещаем! Хватит с тебя этого театра абсурда, брат! Вот, держи, ты выиграл! Красавчик, Макар! Я бы не вывез! Три порции долмы она тогда умяла.

«— Ты первая женщина, которую мне нравится кормить. Никаких выпендрежей, типа сена в тарелке» …

События полугодичной или сколько там точно прошло, давности, как непрошенные гости, сами всплывают воспоминаниями.

Мишка достает деньги. Много крупными купюрами и сует их Макару. Деньги падают, а сам Ветров смотрит на меня. Вокруг свистят, улюлюкают.

Внутренний ураган угрожает достичь критически опасного четвертого уровня разрушений моих чувств, нагнав Гарви. Совсем как Гарви разрушал город за городом, так кусок за куском с каждым сказанным словом наживо отрывали по куску от моего сумевшего полюбить сердца. Я сглатываю, во все глаза глядя на того, кого люблю.

«Скажи, скажи, что это не правда» — мысленно прошу я. Практически умоляю. Я. Арина Туманова. Но никто не дает мне и минуты на исцеление.

— А я же хотел с тобой, Таисия, замутить, но препод бы меня прикопал, — Мишку уже несет на откровения.

«— А я буду крутым бизнес-аналитиком!

— Как Аланьев, чтоли? У них, кстати, с твоей подружкой серьезно?» …

Я не верю! Он не мог! Но мне не нужны слова. Макар уверял, что я его знаю. Да, знаю и прекрасно вижу, что выглядит он виноватым и рассерженным. Смотрит на меня и одновременно сквозь. Надо же, кажется, что я прямо сейчас должна разучиться чувствовать, но напротив. Ощущения обостряются и став радаром, улавливаю эмоции стоящего напротив Ветрова. Ветрова, который не прячет глаза, но от этого ему не менее стыдно.

— Значит, правда, да? — не знаю откуда силы берутся, но ни слез, ни дрожащего голоса. Ничего.

— Арина. Я правда тебя люблю.

Этот голос, ставший любимым. Тот, что совсем недавно шептал пошлые, возбуждающие словечки, подначивая общую страсть. Тот, который залюбливал признаниями, убеждая в любви.

Лживый голос. Голос ознаменовавший своим звуком трусость. Голос Макара Ветрова.

— Никогда не произноси это слово, — резко вздергиваю подбородок и до боли сжимаю челюсть, как и Макар, стоящий напротив меня, — Слово «правда» из твоего рта звучит отвратительно. И не ходи за мной. Хотя, зачем? Ты ведь уже денег получил, а? С пола подними.

Я прохожу мимо него. Такой уверенной походкой, держа спину настолько прямо, как только «Ангелы» Виктории Сикрет умеют. И дойдя до женского туалета, влетаю в кабинку, падаю на закрытый унитаз и реву.

Закидываю ноги сев по-турецки, когда слышу хлопок двери. Закрываю рот рукой, стараясь не издать ни звука.

— Вы видели, как обалдела эта Туманова? Выскочка! Вот наш Макарчик ее и спустил на землю.

Федорова смакует мое фиаско, отвратительно присыпает позор специями отвратительного злорадного смеха.

— Ну не знаю, Ксюх, — сомнительно отвечают ей. Наверное, это её закадычная подруга Таня, хотя сейчас едва ли не каждый перемывает мне кости, — Он Мише потом лицо просто всмятку превратил, — ахает, будто это сейчас происходит, — Ты не видела, что ли? А как орал? Его даже Брукс оттащить не смог.

Брукс — Захар Бруксин — надежда бокса, будущий Кличко. Огромный, как Скала. Сильно, значит, Ветров взбесился. Разозлился, что без него начали? Не хотел, видимо, шоу пропускать. Какой же все-таки… урод…

Попутный.

Ночевать остаюсь у Таси. Она нашла меня в туалете и вызвав такси, отвезла к себе. С мамой моей сама говорила, лепила ей что-то, чтобы не сильно волновалась. Меня не особо волновал их разговор. Куда больше я не могла поверить, как это могло произойти со мной? Я же умная… Дура!

Ураган достиг четвертого уровня опасности и остановился, оставив за собой кровоточащие борозды. Гарви повлек разрушения, но я знала, что справлюсь с последствиями.

На следующий день мы универ прогуляли. Ага, прямо вдвоем с Таськой. Я сначала порывалась пойти, но, как сказала одна мудрая женщина:

«Дай себе время поумирать. К примеру, неделю. Лежи, не мой голову, не вылазь из постели, плачь, но спустя эту неделю вставай и живи.»

Недели у меня не было, поэтому я взяла себе этот вторник. И уже в среду, как и учила меня Жанна Бадоева, Арина Туманова встала и с гордо поднятой головой пошла в университет. Отрывать языки и головы тем, кто посмел меня обидеть. Обрушать на них свой внутренний ураган, заслуживший имя разрушительного Гарви.

Эпилог

Мне кажется, я прихожу в себя. Когда сижу с родителями за ужином уже не выныриваю из разговоров надолго. Я говорю, смеюсь, улыбаюсь, но часть меня, будто рассыпалась. Мой первый мужчина, моя первая настоящая любовь… Все вранье.

Я Арина Туманова использованная, выброшенная и как итог, униженная. Мое грязное белье перебирают, в нем роются, выуживая из бельевой корзины сплетен новое, придуманное. Пусть.

Все белье у меня брендовое, омытое моими слезами, но только глубоко-глубоко внутри. Снаружи я кремень. Никто не осмелился заявить мне что-то в лицо. Никто, включая Сашу Сомину и Ксюшу Федорову. Они обсасывали мои кости, обгладывали, как волки, исключительно за спиной. Когда я оборачивалась — делали вид, что ничего не происходит и иногда мне самой казалось, что все случившееся просто сон, а остальное только кажется.