Криминальные сенсации (Часть 2) - Гюнтер Продьоль

- Ну, так прямо мне этого не сказали, я, скорее, сам предположил.

- И поделились своими предположениями с фройляйн Косси?

- Да, - ответил фон дер Хейде, - во время нашего первого разговора...

- Значит, вы все-таки оказывали на нее давление! - заявил адвокат.

- Не знаю... Возможно, что фройляйн Косси восприняла это именно так.

- Тогда повторите нам дословно, что же все-таки вы сказали фройляйн Косси.

- Я сказал: "Если вы не признаетесь, то отправитесь в тюрьму вслед за вашей матерью".

- И что же, фройляйн Косси после этого согласилась пойти в полицию?

- Ну, в общем, да, она решила это сделать.

Трудно сказать, насколько повлиял на Сильвию Косси этот первый разговор с фон дер Хейде, но, как бы там ни было, 8 ноября 1961 года она пришла в специальную комиссию и рассказала, что ее мать 8 июля 1961 года во время разговора о происшествии в Пёкинге призналась ей, что убийство совершила она с Фербахом.

Понятно, что уголовной полиции этого было мало. Столь кратких показаний для суда явно не хватало. И полицейские передали двум журналистам следственные документы, чтобы те подробно ознакомили Сильвию Косси с официальной версией преступления. Поэтому вскоре Косси уже смогла рассказать о деталях двойного убийства, о которых она якобы узнала от матери. По ее показаниям. Вера Брюне вместе с Фербахом 14 апреля 1960 года приехали на "фольксвагене" в Пёкинг. В то время как Брюне осталась ждать перед виллой, Фербах отправился к дому и предъявил экономке известное "голубое письмо", после чего Эльфрида Клоо впустила его внутрь. В подвале он застрелил экономку, а затем в столовой дождался возвращения из Мюнхена доктора Прауна и, как только тот вошел в дом, выстрелил в него. Праун тут же рухнул на пол. Чтобы быть уверенным в его смерти, Фербах с близкого расстояния сделал еще один выстрел.

Сотрудники специальной комиссии были довольны своим главным свидетелем: показания Сильвии Косси полностью подтверждали их версию убийства. Чтобы застраховать себя от всяких случайностей, они заставили девушку повторить ее показания перед судебным следователем. Теперь, если она вдруг вздумает отказаться на суде от своих слов, ее можно будет привлечь к ответственности за дачу ложных показаний судебному следователю.

Для того чтобы и общественность наконец узнала об успехе уголовной полиции, журналы "Штерн" и "Квик" опубликовали серию статей о преступлении, в которых ход событий излагался в соответствии с документами расследования. Ничего не подозревающий читатель, естественно, поверил, что благодаря следственной работе уголовной полиции удалось однозначно установить, будто Вера Брюне и Йохан Фербах совершили двойное убийство. Лишь немногие догадывались, какая игра ведется за закрытыми дверями служебных кабинетов.

Правда, оставалось еще навесить убийство на сидящего в одиночке слесаря-монтажника Йохана Фербаха. У него не было бесхарактерной дочери, подходящей для такого дела, поэтому к игре подключили имевшего семь судимостей мошенника и афериста Зигфрида Шрамма, который уже много раз выступал в роли полицейской подсадной утки, покупая себе таким образом досрочное освобождение.

После того как комиссия подробно ознакомила Шрамма с показаниями Сильвии Косси и содержанием журнальных статей, он перед самым Рождеством был направлен в камеру Фербаха. Удивленному Фербаху сказали, будто это сделано из гуманных побуждений, чтобы он, мол, не проводил праздничные дни в одиночестве. Полицейский шпик времени даром не терял и вскоре преподнес комиссии недостающее признание Фербаха. В отличие от Сильвии Косси, он с бахвальством, весьма многословно и подробно рассказал судебному следователю, как Фербах возле маленькой рождественской елочки признался в том, что Вера Брюне поручила ему убить доктора Прауна и его экономку.

"Сначала Фербах сказал только, что вот уже несколько недель не может спать, потому что во сне его преследуют кошмарные сцены убийства. Я ему ответил, что это, наверно, ужасно, ходить с таким камнем на душе, и посоветовал облегчить совесть чистосердечным признанием - тогда и сон вернется, и на душе станет спокойнее... Фербах на это сказал, что, если бы речь шла о нем одном, он бы давно уже это сделал, но в деле замешана женщина, которую он безумно любит и ради которой готов на все... Он, мол, не может ее предать. До тех пор, пока она не сознается в убийстве, он тоже будет молчать. Я рассказал Фербаху, что во время моего последнего допроса слышал, будто дочка Брюне пришла в полицию и показала, что мать призналась ей в убийстве. Однако Фербах все никак не мог решиться на признание. Только когда в камеру зашел вахмистр и на полчаса зажег свечи на рождественской елке, в Фербахе что-то сломалось. На глазах у него появились слезы, и я почувствовал, что ему нужен кто-то, кто выслушал бы его исповедь.

Я никогда в жизни не забуду его тихого, дрожащего голоса, когда он рассказывал мне, как застрелил доктора Прауна. Я это запомнил почти дословно. Вот что он сказал: "С фрау Клоо у меня не было никаких хлопот. Первый же выстрел уложил ее наповал, это было сразу видно... А когда в дом вошел Праун, я стрелял от двери столовой и рука от волнения дрогнула. Пуля попала ему в голову, но не убила. Он свалился, его шляпа упала на пол... Когда он попытался встать, мне стало совсем не по себе. Пришлось еще раз выстрелить. Второй выстрел был смертельным. После этих жутких секунд я настолько растерялся, что совсем забыл о письме, которое мне дала Брюне, чтобы попасть на виллу, и которое надо было обязательно забрать с собой. Я выбежал из дома, и уже никакая сила не могла меня заставить туда вернуться..."

Да, не всякий писатель смог бы так душещипательно изложить признание, сделанное в тюремной камере...

Такие показания вполне устраивали полицию: теперь можно было готовить обвинительное заключение и направлять дело в суд. Общественное мнение осудило обоих подозреваемых еще до того, как начался процесс. Журналы "Штерн" и "Квик" провели своеобразный судебный процесс на своих страницах: из номера в номер они публиковали материалы, которые демонстрировали миллионам людей, как Вера Брюне и Йохан Фербах убивали свои жертвы, хотя к этому времени подозреваемым даже не было предъявлено обвинение. Поскольку представленные полицией улики не всем журналистам показались достаточно убедительными, "Квик" придумал еще одно, дополнительное, доказательство, которое у многих вызвало возмущение. Западноберлинский "Курьер" язвительно писал по этому поводу: "Один шустрый мюнхенский журнал отличился тем, что устранил последние сомнения в виновности подозреваемых, даже если они у кого-то из читателей и оставались. В одном из последних номеров были опубликованы портреты Брюне и Фербаха, разрисованные всякими стрелками, эллипсами, скобками и цифрами. В комментарии объясняется, что прочитала редакция на этих двух лицах.

Например, прекрасный цвет лица Веры Брюне, оказывается, свидетельствует не о триумфе современной косметики, а о неспособности обвиняемой к глубоким переживаниям. Промежуток между бровями и висками выдает холодную расчетливость, выступающая верхняя губа - властолюбие и эгоизм. Форма крыльев носа говорит о ее чувственности. Торчащие уши Фербаха являются для редакции этого скорого на выводы журнала доказательством эмоциональной глухоты и бесхарактерности. Взгляд его выдает затаенную хитрость, а верхняя часть лба свидетельствует о недостаточной нравственной силе. Итак, теперь всем и каждому вручен надежный способ, как разоблачить предполагаемого преступника... Журнал вершит правосудие. Дожили!.."

Даже западногерманский совет журналистов презрительно отозвался об этой публикации и выступил с протестом: "Германский совет журналистов порицает корреспонденции по делу об убийстве доктора Прауна, появившиеся в журналах "Штерн" и "Квик", так как они тенденциозно приписывают преступление людям, вину которых суд еще не установил. Эти корреспонденции оскорбляют человеческое достоинство и препятствуют суду в поисках истины и вынесении справедливого приговора..."

Однако этот протест никак не повлиял на упомянутые журналы, и они продолжали раздувать на своих страницах шумиху вокруг дела Брюне, невзирая на то, оскорбляет это человеческое достоинство или нет. Миллионы людей их читали и верили, что убийцы найдены. Застраховав себя таким образом, власти 25 апреля 1962 года начали судебный процесс.

Как ни старались уголовная полиция и прокуратура тщательно подготовить процесс и заранее затушевать все спорные обстоятельства, от внимательного наблюдателя не ускользнуло, что на суде больше скрывают, чем вскрывают, и прокуратура озабочена скорее защитой подлинных виновников преступления, чем их обвинением.

Уже само обвинительное заключение объемом всего каких-нибудь четырнадцать страниц выглядело на фоне длительного судебного расследования, как мышь перед слоном. Его вещественное содержание можно было без труда рассмотреть за полдня. Однако суду присяжных для этого понадобилось шесть недель.