Верность - Адриан Романовский

— А завтра?

— Завтра что-нибудь пр-ридумаем!

— Как ты попал в Шанхай? Ведь ты был в Японии?

Добровольский отвечал по-французски:

— Я должен рассказать об этом несколько позже, но не сейчас. Не сейчас! В настоящий момент, перед прекрасными женщинами, нужно пить! Не правда ли, сударыня?

Жаннетта, до этого не понимавшая ни слова, обрадованно улыбнулась и ответила, забавно надув губки:

— Я достаточно уже выпила, но Мишелю нужно налить двойную порцию за опоздание.

Протянув штурману руку для поцелуя, она, извинившись, вышла к поманившей её Нине Антоновне.

— Тогда тр-ройную! — Мичман снова перешел на русский язык и, проливая коньяк на скатерть, налил себе и штурману по полному фужеру: — Ну давай, Мишка! За почетную морскую службу! Она ведь опасная?

— Опасная, — ответил штурман, выпил коньяк одним духом и, не поморщившись, стал закусывать яблоком. — Ну ты всё-таки хоть не подробно, но объясни, что ты делаешь в Шанхае? С дипломатической миссией приехал, что ли?

— Пр-риехал тебя сменить…

— Уж не с Хрептовичем ли?

— Ты угадал…

— Конечно, угадал. Только не выйдет у вас ничего. Такие шутки, как с «Патроклом», не повторяются. Зачем ты ввязался в эту авантюру?

— Зачем? Чтобы расстаться с Владивостоком, одуревшими генералами и адмиралами. А отсюда поеду дальше… Официально участвую, а практически не намерен. Не хочу быть застреленным или заколотым в абордажной схватке. Я жить хочу! Роскошно, на полную катушку! И Нина Антоновна обещала мне помочь. А в случае необходимости — спрятать.

Из сада послышался шум подъехавшего автомобиля. «Значит, собираются взять нас на абордаж. Очень интересная новость. Не зря я сюда приехал», — подумал штурман и ответил:

— Благоразумно рассуждаешь, Юрочка. Убить можем запросто, если только своевременно не сдашься в плен.

Вошла Нина Антоновна с летним пальто на руке:

— Ну, мальчики, давайте выпьем по последней и поехали!

— Я не могу, Нина Антоновна, — запротестовал Беловеский, — в полночь мне на вахту.

— Михаил Иванович! Как вам не стыдно! Ведь вы очень хотели побывать в Ханчжоу! Не портите нам поездки, не тратьте времени на спор: ведь всё равно поедете! Если уж так хотите, приеду с вами обратно к вашей вахте, а их оставим там ждать восхода солнца в «павильоне семи звезд»!

— Даете слово?

— Даю, даю, упрямый мальчишка! Пейте — и пошли!

Жаннетта вошла первой в блиставший свежим лаком «линкольн». Добровольский сел посредине, Беловеский рядом с шофером, чтобы показывать дорогу, как сострила Нина Антоновна, устроившаяся за его спиной. Машина тронулась и покатила по асфальту. Мелькнул Бэнд, французская концессия, Наньдао, и, наконец вырвавшись из города на шоссе, «линкольн» развил скорость.

«Как жаль, что я не принял предложения Полговского», — думал штурман, ощущая на щеке вместе с упругим потоком воздуха трепещущий локон Нины Антоновны.

Был ясный и слегка прохладный день начала осени. Навстречу бежали рисовые поля, закопченные деревеньки, пропахшие бобовым маслом, грядки огородов. Мелькали рощицы тутовых деревьев, лимонов, мандаринов. Невозделанной земли видно не было. Как цветы, сверкая яркими куртками и соломенными шляпами, сотни человек копошились в зелени, убирая урожай. Вдали синели горы.

Беловескому захотелось взглянуть на удаляющееся дымное облако Шанхая, и он оглянулся назад. Добровольский, откинувшись на подушки сиденья и обняв Жаннетту, спал. Она, недовольно надув губки, смотрела в сторону.

Нина Антоновна со смехом сжала ладонями голову штурмана.

— Смотрите вперед, а то ещё потеряем дорогу, — пошутила она.

— Скажите, откуда он взялся? Чем намерен заниматься здесь? Ему, наверно, нужны деньги?

— Понятия не имею. Но денег у него сейчас достаточно. Не миллионер, конечно, но не нуждается.

— Откуда же это?

— Спросите у него. Два раза у него были какие-то коммерсанты. Француз, потом португалец. Считали деньги. По-моему — опиум.

— А от меня чего он хочет?

— Сейчас не спрашивайте. Позже, когда мы будем одни, всё расскажу. А сейчас любуйтесь природой. Смотрите, какая красивая скала. И сосны на ней каким-то чудом выросли. Непонятно, как их до сих пор не сдул тайфун.

Ханчжоу очаровал Беловеского чисто китайской прелестью, седой стариной. Тысячелетия назад он был крупнейшим торговым центром юга китайского государства, конечным пунктом прорытого лопатами через всю страну Великого канала, а теперь стал единственным в своём роде городом-спутником. Теперь это было место отдыха и развлечений шанхайских богачей, где взоры их ласкали с детства милые пейзажи одного из самых живописных уголков Чжецзяна и вместе с тем — в собственных виллах — окружал чужеземный комфорт, к которому они успели привыкнуть и без которого уже не могли обойтись.

Сначала показалась изумрудная гладь озера Сиху. С трех сторон его окружали горы, прорезанные долинами речек и поросшие уже принявшими красноватый оттенок лесами. Посреди озера, как шапка утопленного в нем великана, зеленела заросшая сливовыми деревьями гора Ку-Шан. Отражение её контуров дрожало в зеркале воды. Заросли лотоса у берегов, бесшумно скользящие лодки с золочеными резными драконами, ивы, окружившие берега пышной зеленью, — всё это создавало незабываемую картину. Беловескому вспомнилась китайская пословица: «На небе рай, на земле Ханчжоу».

Машина повернула к городу. После дымных лачуг предместий засверкали позолоченные изгибы крыш, эмаль облицовок, лакированное дерево. Над ансамблями восточной архитектуры из камня и дерева, созданными давно ушедшими в историю поколениями, как венец творчества, царила тринадцатиярусная пагода Лю-хо.

Проехав через город, автомобиль покатился по усыпанной гравием аллее вдоль озера, вдоль коттеджей и вилл. Беловеского поразило смешение стилей: готические шпили и порталы, византийские крыши, венецианские сводчатые окна, швейцарские горные хижины. Чего только тут не нагородили желания нуворишей и фантазии наемных архитекторов всех национальностей!

Наконец машина остановилась у ресторана со странным названием — «Островок железных башен».

Узкая и неопрятная Янцзе-Пу-роуд тянется между японскими текстильными фабриками, пересекает грохочущий трамваями Бродвей и упирается в реку. Здесь она обращается в зловонное ущелье между рядами трехэтажных доходных домов. Здесь живут китайские докеры, металлисты, плотники, котельщики, машинисты и прочий люд, связанный с огромным портом и его техническим обслуживанием. Тротуаров здесь нет. Там, где улица упирается в мутную ширь Ванпу, на покрытых тиной и мазутом сваях построена пристань. От неё день и ночь отходят сампаны в Путу, на другой берег. Большие пассажирские и грузовые сампаны, плашкоуты для мелких партий груза, деревянные паровые катера и прочие, главным образом гребные, плавучие средства — собственность мелких хозяев — от случая к случаю отдаются внаем рабочим, едущим на отдаленный причал. Как и везде в Шанхае, предложение здесь превышает спрос. Ровно на столько, чтобы работающие на сампанах и плашкоутах могли существовать, а хозяева получать достаточную для ведения дела прибыль.

Только что пробили полночь. Начался прилив. Ночь безлунная, пасмурная. Магазин «Труд» белоэмигранта Головачевского был давно заперт, но внутри горел свет и было шумно. Вокруг поставленного перед прилавком стола на скамейках и стульях сидела почти вся «особая боевая группа» во главе с её начальником капитаном 2 ранга Хрептовичем. Здесь были старшие лейтенанты Гедройц и Евдокимов, сотник Лисицын, корнет Рипас, жандармский вахмистр Шутиков, прапорщик Трутнев, капитан Нахабов и ещё около десятка белоэмигрантов. Стол был уставлен стаканами, полными и пустыми бутылками, завален кусками кое-как нарезанного хлеба, ломтями колбасы и вскрытыми консервными банками. Все, кроме Хрептовича, который сидел в отглаженном летнем костюме, были одеты в синие нанковые робы, много пили и ели, говорили, не стараясь слушать друг друга. Только Хрептовпч и Лисицын пили мало и молча наблюдали происходящее.

— Трутневу больше не наливайте, — строго заметил Хрептович, — он совершенно пьян. Выведите его на воздух, облейте холодной водой.

На его слова никто не обратил внимания, и скоро Трутнев, потеряв равновесие, рухнул под стол, где его стошнило. Гедройц с брезгливой гримасой подобрал ноги.

В этот момент раздался условный стук в дверь. По знаку Головачевского китаец-бой впустил в магазин новое лицо.

Это была женщина, высокая блондинка в черном плаще, синем берете, черных с красным кантом офицерских галифе и щегольских хромовых сапогах. В руке она держала стек.

Все притихли. Она окинула собравшихся насмешливым взглядом: