Ледяной ветер Суоми - Свечин Николай

Лыков вручил смотрителю тюрьмы тысячу марок наградных за участие в отыскании Бобыля. И сыщики вернулись в Гельсингфорс. Вихтори чувствовал себя вполне удовлетворительно. Крови он потерял немного, рана неопасная… Герой шлялся по городскому управлению, щеголяя повязкой, и устал давать разъяснения коллегам.

Криминал-комиссар остался доволен. Предатель наказан самими финнами. Заодно еще прихлопнули бандитскую шайку. Чем плохо? У русского нет больше поводов оставаться здесь, он вот-вот уедет домой. И пусть катится.

Статский советник отстучал очередной экспресс в Департамент полиции. Похищенные деньги, как известно, найдены, а теперь убийца кассира приказал долго жить. Можно возвращаться. Получил ответ от Белецкого: «ДАВНО ПОРА».

Алексей Николаевич сворачивал свои дела в Гельсингфорсе. Он пригласил в ресторацию генерала Новикова и действительного статского советника Марченко. И за бутылкой горькой английской рассказал им о последних событиях. Обычно ироничные, на этот раз собеседники были серьезны и поддержали сыщика. Молодец! Сделал что мог. А им выпало оставаться тут и ждать войны.

После этого статский советник прихватил Юнаса с Вихтори и отвез их в Гельсингенский парк. Маленький и ухоженный, тот славился своими купальнями. Сейчас они были закрыты – сезон закончился. Но работал салон-ангар по продаже моторных лодок. Гостей встретил сам хозяин и показал все лучшее. Финны-полицейские охали и ахали, осматривая лодки на любой вкус. Кетола приценился к большой шестиместной посудине с мотором в семьдесят лошадиных сил. Узнал, что цена ей – тысяча триста марок, и сразу поскучнел. Вихтори облюбовал себе лодку поскромнее, четырехместную, тридцатисильную. Она тянула на восемьсот марок – тоже немало. Русский дал обоим финнам погоревать, затем картинным жестом извлек из кармана две пачки банкнот:

– От имени купца первой гильдии Смирнова награждаю вас за содействие в возвращении ему похищенных средств. Расписка не нужна.

– И сколько тут? – желчно поинтересовался генеральный комиссар, держа руки в карманах.

– У тебя две тысячи рублей, у Вихтори тысяча. На лодку хватит и еще останется на обмыть.

Нотариус, недолго думая, принял деньги и вежливо поблагодарил. Кетоле ничего другого не оставалось, как тоже взять свою долю. Оба тут же купили выбранные ими моторки и отправились в ресторан «Капелла» на Северной Эспланаде спрыснуть радостное событие. Съели на троих горного тетерева и кучу белых куропаток, которыми так славилась Финляндия. И выпили несметное количество водки.

Расслабившись, обладатели судов маломерного флота даже спели хором пару национальных песенок нескромного характера. Алексей Николаевич поддел их:

– Чему вы больше рады – покупкам или моему отъезду? Теперь меня долго не увидите!

Главный сыщик столицы ответил:

– Почему долго? Вскоре и приедешь. Давать на суде показания, как ты отстреливал добрых финских парней.

Юнас оказался прав. Жизнь пошла своим чередом, время от времени преподнося сюрпризы. Двадцать шестого октября в Ливадии внезапно, от разрыва сердца, скончался дворцовый комендант генерал-адъютант Дедюлин. Ему стали искать замену, и многие предлагали государю Джунковского. Владимир Федорович все еще лечился в Меране, на юге Франции. Узнав о том, куда его сватают, генерал заволновался. Соглашаться или нет? Насколько слухи достоверны? Зная капризный характер монарха, а особенно его жены, он решил отсидеться – авось пронесет? Белецкий же, наоборот, держал кулаки, чтобы его начальник переместился в другое кресло… Тем временем отпуск подошел к концу. Двадцатого ноября Джунковский вернулся в Петербург и сразу поехал в Ливадию представляться Его Величеству. А уже 24 ноября, полный сил, товарищ министра появился на службе. Войдя в дела, он вызвал было к себе Лыкова – как там поживают украденные из банка тысячи. Но ему доложили, что статский советник отбыл в Або, давать показания в суде над остатками банды Иллиеви.

Алексей Николаевич в Або сразу не поехал, а остановился на одни сутки в Гельсингфорсе. Он нарочно прибыл раньше, чем этого требовала судебная повестка. Генерал-майор Новиков пригласил Лыкова на Георгиевский праздник, который отмечался в зале офицерского собрания Третьего Финляндского стрелкового полка. Допускались все, имеющие ордена Святого Георгия, Георгиевское оружие и Знаки отличия Военного ордена.

Праздник начался в одиннадцать часов утра. От частей гарнизона в собрании были выставлены знаменные взводы с хорами музыки. Явились еще дополнительно взводы от Шестого полевого жандармского дивизиона, Двадцать второго саперного батальона, Первой батареи Первого Финляндского стрелкового полка и от Отдельного казачьего оренбургского дивизиона. Эти части в гарнизон не входили, но стояли поблизости и тоже захотели участвовать в торжестве.

Командовал парадом знаменных взводов командир Третьего стрелкового полковник Кракин. Принимал парад генерал-губернатор Зейн. Из зала собрания после молебна к Успенскому собору отправился крестный ход. В соборе была провозглашена здравица государю и всем георгиевским кавалерам.

После официальной части небольшая группа генералов и старших офицеров уединилась в гарнизонном офицерском собрании. Возглавил ее корпусный командир генерал-лейтенант фон ден Бринкен. Он был награжден Золотым оружием за Русско-японскую войну. Такое же оружие за поход в Китай имел и Новиков. Статский советник Лыков со своим весьма уважаемым всеми военными солдатским Георгием занял в компании почетное место. Седовласые мужчины пили аккуратно и вспоминали боевую молодость. Алексей Николаевич, любивший армию и считавший себя ее частью, пригрелся в дружеском кругу. Но ему надо было уходить. Дело в том, что генеральный криминал-комиссар Кетола позвал его кататься на своей лодке. Полицейские собирались сплавать в шхеры восточнее Гельсингфорса, славившиеся живописностью.

Однако в планы приятелей-сыщиков вмешалась погода. Все время, пока шел парад, а затем крестный ход, море бушевало и натворило немало бед. В Сандвикской гавани разбило пристань, местами обвалилась набережная. Полотно железной дороги у паровой лесопилки и у корабельного дока размыло, шпалы уплыли в залив. По всему берегу лежали сорванные с привязи лодки. Купальня в Брунспарке рассыпалась, как карточный домик.

Досталось и Южной гавани. Залило водой даже Железнодорожную площадь, а также Грасвикскую набережную. У многих прибрежных домов оказались сорваны крыши, множество телефонных проводов были оборваны. Такого сильного шторма не случалось уже больше тридцати лет…

В результате командированный так и не покатался по шхерам. Когда ветер пошел на убыль, он явился в ресторан гостиницы «Сосьетэ», что напротив вокзала. Кетола и Коскинен уже дожидались его там.

– Увы, господа, не судьба мне испытать ходовые качества ваших эсминцев. Жаль. Лодки-то хоть целы, в море не унесло?

– Не унесло, – успокоил приятеля Кетола. – На обратном пути из Або покатаешься.

Но статский советник разочаровал его:

– Не могу. Джунковский вышел из отпуска по лечению. Три месяца поправлял здоровье и, говорят, поправил так, что от подчиненных искры летят. Надо их выручать.

– А чем ты их выручишь?

– Доложу, что вернул деньги старика Смирнова. В отсутствие других хороших новостей сойдет и эта. Расскажу, как вы с Вихтори обогатились один на семьдесят лошадей, а второй на тридцать. Пускай порадуется за вас.

– Ему на меня наплевать, – заявил комиссар, – так же, как и мне на него. А пока прими от нас подарки.

И протянул Лыкову ожерелье из весьма необычного жемчуга, мелкого, но красивого. Ожерелье крепилось к большой золотой застежке.

– Это чисто финляндский презент. Жемчуг выловлен в обмелевших реках Лапландии…

– У вас есть жемчуг? Никогда не слышал.

– У нас много чего есть. В том числе и драгоценные металлы. Застежка изготовлена из финляндского золота, добытого в реке Луттоиоки. Подари от нашего имени Ольге Дмитриевне.

– Спасибо!

С другого бока подступил Вихтори и вручил статскому советнику нож в кожаном чехле: