Это другое 3 - Иван Солин

— Эй ты, мордатый, бери с собой этих троих и — за борт всех зеленозадых, кроме толстого, — ловко срезав своим дивным клинком оковы с нескольких звероухих, особенно зло поглядывавших на поработителей, проинструктировал этих прям «медведей» рыжий мечник, заодно указав и на сложенное оргами оружие.

После чего как ни в чем ни бывало улетел точно так же зачищать ещё четыре «галеры» и прицепленные к ним баржи с клетками. Пустыми, но не без обслуги с плетьми, готовой было вот-вот принять живой груз, но теперь так бесславно закончившей свой жизненный путь со всеми присутствующими здесь соплеменниками.

Кроме, как и упоминалось, толстопуза в полосатом халате, которого сердитые на него Круглоухие вскоре выковыряли-таки из-под стола и, слегка побив, связали для допроса вскоре вернувшимся освободителем. К тому времени уже легко очистившим прочие суда флотилии от более не подкрепленных шаманской мощью зеленокожих.

— Эй, это вы чего удумали? Зачем и её утопить хотите? — поинтересовался слегка офигевший Силин, по возвращении указав на бледную Длинноухую, хоть и невысокую, но с роскошными формами, и которую, даже не став насильничать, озверевшие звероухие мужики уже собирались отправить за борт. Дикари!

— Так это ж подстилка жирного!

— Ну, и?

— Так она ж не просто, чтоб душонку свою спасти и жрать послаще, при нём устроилась. Она и над нашим братом небрезговала измываться, чтоб быстро не наскучить веселившемуся от того зеленопузому. Вон, Буне глаз выколола ради забавы этого урода, когда паря огрызнулся, а надсмотрщики услышали. Тут-то жирный и завизжал, мол, наказание треба. А эта шкура сама вызвалась исполнить, да не просто так, а повеселив хозяина. Ни и, вон той двурогой штукой... таво. Ткнула, сука! — указав на вилку, кое-как изложил причины народного негодования один из «медведей».

— А эту — чего ж не трогаете? — указав на притихшую и старающуюся не отсвечивать «кошку» с фингалом, поинтересовался Силин.

— Так Сизоухая обиды нам и не чинила. За что ж её-то? Да и сама она регулярно бита была за непокорность. А как хотели её на потеху отдать, так едва не выдрала глаза зеленорожим, вот ее жирный и забрал себе. Сказывал, мол, продаст в зверинец какой-то, где таких бойких ценят. А как она и ему не далась, то посадил на цепь да поколачивал изрядно. Всё больше ради забавы, конечно, ведь без членовредительства. Ну и от Длинноухой она також натерпелась, — встал один из Круглоухих на защиту «сияющей» своим бланшем среброволосой полосатохвостой девицы с огромными синими глазами.

Одним, ибо второй — всё ещё заплывший.

— А, ну ясно. Глаз, как говорится, за глаз. Решайте сами тогда. А я полетел, — и, подхватив скрученного по рукам да ногам жирдяя, Силин хотел было уже взмыть в небо, как заметил дополнительный груз. — А ты куда собралась? Пусти, хвостатая. Отцепись, говорю. Вот упрямая! Эй там, заберите её. Чё вы скалитесь? Ничего смешного. Да ну вас.

— Позволь, господин, и нам за тобой! — прерывая довольно комичную сценку, вдруг спросил самый, если не рослый, то степенный из «медведей», когда Силин, уже собирался отбыть, смирившись с довеском в виде упрямой Сизоухой, которую никак не струсить, а на побои она, уже ясно, весьма стойкая. Ну не убивать же её.

— Куда? — ошалело выдал Кру, который, если так подумать, легко бы мог усыпить с помощью Круа «кошку», но предпочел так себе отговорки и наигранное закатывание глаз.

— В твоё селение, господин.

— А вам не надо... ну не знаю, спасать из полона своих, там, или ещё куда? Вон, пять гребных судов вам с полными экипажами гребцов. Баржи только отсоединить и плыви, куда только вздумается, — а узрев эти морды крирпичем, и когда только успели сговориться, нахмурился. — Или ты, старый хрыч, думаешь, что раз вы под мою руку пойдете, то я в благодарность рвану на своих светящихся крыльях спасать ваших жен да детей? Не сильно нагло?

— Попробовать стоило, — всё также флегматично пожал плечами степенный Круглоухий.

— Гребите, вон, за тот поворот. Там на холме — селение моё, — спустя некоторое время задумчивости, ответил наконец раздраженный Силин. — Оружие всё оставить на борту! Ясно? Вот и ладно. Я же — толстого поспрашаю, что там у них, да как, а там и решим. Всё, полетел я. Да отцепись ты от моего пленного, хвостатая. Вот же ж. Ладно, крепче держись.

****

На рассвете следующего дня, Холмск.

— Не спится, Двиня? — внезапно кто-то спросил, тихо подойдя к костерку, где с задумчивым видом как раз сидел упомянутый, самый, пожалуй, крепкий из числа освобожденных с «галер» коренастых богатырей Круглоухих.

— Не спится, — ответил «мыслитель», посмотрев на вопрошающего. Коим оказался тот самый «переговорщик», что просился под руку к Силину, в юные годы не уступавший своему собеседнику ныне седовласый «медведь». А когда старик уселся рядом, молодой продолжил. — Никак в толк не возьму, Следа, от чего ты решил, что за этим задохликом наше будущее.

— Молод ты ещё, и на уме у тебя... что и положенно в твои года, — будто что-то зная, ухмыльнулся и вправду к своим годам многое повидавший да узнавший, судя по всему, не последний представитель звероухого народа, чье племя от Буроухих, деже самых крепких их представителей, отличалось куда более могучим телосложением, эдакой вальяжной степенностью, собственно строением ушей, совсем махоньким хвостом-висюлькой, ну и, пожалуй, образом жизни, ибо кормились они преимущественно дарами леса, их же и выменивая на сельхоз продукцию у соседей, хотя и земледелие «медведям» было не чуждо.

— Пусть, — упрямо кивнул, видно, несогласный Круглоухий, нервно при этом одернув вместо прошлого тряпья по прибытию в Холмск выданную сразу после бани добротную тунику. — Но неужто лучше нам тут осесть, чем уйти в леса, подальше от реки да от оргов проклятых? Разве не вернее было бы тишком забрать все те добрые топоры и диковинные пилы, коими вчерась мы лес весь день валили по указке, да уйти с этим добром подальше от этого шамана страшного? Кто — обживаться в дремучей глуши, а кто и — вызволять родных из полона, вооружившись теми же топорами. Неужели ты и вправду, Следа, думаешь, что крылатый помчит спасать наших? Мыслю: не добре это! Молодые — все також считают.

— В том и дело, Двиня, что — крылатый! — как-то даже по отечески ласково