Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии - Роза Шотаевна Джарылгасинова

две партии. Когда кто-нибудь из начинающих драку побит, то за побитого выходят отомстить из его партии, и партии еще больше и больше умножаются. Иногда выходят для стычек к деревне Манхо. Эти драки происходят на кулаках, палках и камнях и кончаются иногда убийствами. Обыкновенно прекращаются распоряжением властей»[494].

Еще в начале XX в. в горах сохранялся обычай кидания горящих факелов в ночь полнолуния. Для этого соперничавшие деревни собирались на противоположных холмах. Как только всходила луна, они устремлялись навстречу друг другу с криками «Вперед! Вперед!», бросая горящие факелы, как гранаты, в своих соперников. Победившая сторона отмечает свою победу криками: «Да здравствует моя деревня!» Эта игра, представлявшая собой красочное, поистине фантастическое зрелище, редко приводила к несчастным случаям[495].

После празднования полнолуния 1-го лунного месяца новогодние торжества постепенно заканчивались. В деревнях начиналась подготовка к весенним полевым работам.

Японцы

В календарной обрядности японцев, как и всех народов Восточной Азии, первейшее место принадлежало и принадлежит Новому году. Это не только важнейший из зимних праздников, по и важнейший праздник вообще, имеющий большее значение для народной жизни, чем, пожалуй, все остальные праздники, вместе взятые. Не случайно в современной Японии именно на новогодний период падает наибольшая часть отпусков.

Место новогоднего праздника и связанных с ним обычаев и обрядов в традиционной культуре японцев наиболее ярко показал Кавабата Ясунари (1899–1972). В лекциях «Существование и открытие красоты», прочитанных им в Гонолулу в 1966 г., он рассматривает новогодний обычай сочинять короткие стихотворения (хайку), выражающие философское и эстетическое восприятие и понимание этого важнейшего праздника, в одном ряду с такими вершинами японской культуры, как «Такэтори моногатари» (X в.), «Записки у изголовья» («Макура-но соси») Сэй-Сёнагон (966-1017), «Гэндзи моногатари» Мурасаки Сикибу (978-1017), творчество Басё и чанная церемония[496].

Яркий, красочный, веселый новогодний праздник японцев всегда привлекал к себе внимание. Отмечая разнообразие новогодних обычаев и обрядов японцев, русский дипломат Григорий де Воллан в конце XIX в. писал: «Каждая провинция празднует по-своему Новый год, и можно было исписать целую книгу, если описывать все характерные обычаи японского народа»[497].

Действительно, для Японии всегда была характерна значительная этнографическая пестрота, обилие локальных обычаев и особенностей во всех областях традиционной жизни. Это создает определенные трудности при изучении любого японского обычая, так как общеяпонские особенности проявлялись через множество местных вариантов. Это относится и к празднованию Нового года.

Однако можно считать, что уже в конце эпохи Эдо (1603–1868) и особенно в период Мэйдзи (1868–1912) при сохранении локальных особенностей сложилась общеяпонская модель новогоднего праздника на базе нивелировки локальных сельских обычаев. Что же касается последних, то они и по сей день весьма разнообразны в разных областях Японии.

В конце XIX — начале XX в. входе быстрой модернизации и урбанизации Японии наряду с известными моментами вестернизации имел место своеобразный процесс, получивший название «движение за новую жизнь» (син сэйкацу ундо). Этот процесс, который мы можем условно назвать этностандартизацией, был на деле гораздо шире, чем рамки «движения». Он проявлялся частично в оформленных публицистикой и вербализованным общественным мнением рамках, частично носил характер государственных мероприятий, частично же проходил в спонтанной форме. Но суть его была одна. Это тенденция к замене поливариантности на стандарт. Подобно тому как в языке имелось стремление заменить локальные диалекты и социальные жаргоны и стили единым стандартным литературным языком (хёдзюнго), так и в культуре имелась тенденция заменить многообразие местных и сословно-социальных обычаев и форм поведения неким единым общеяпонским стандартом, не связанным с новейшими заимствованиями и вестернизацией, но отражающим наиболее привычные для столичной городской жизни традиционные нормативы. Определенной стандартизации подвергалась, особенно в городской буржуазной среде, и новогодняя обрядность.

В разных областях Японии всегда был неодинаков удельный вес мероприятий, проводившихся в рамках семьи и в рамках селения в целом. В конце XIX — начале XX в. более или менее всеобщими чертами сельского новогоднего праздника или, точнее, цикла новогодних мероприятий, который растягивался примерно на две недели, являлись моления Божеству года — Тосигами — как дома, так и в местном храме, взятие «молодой воды» (вакамидзу) на новогоднее утро, «начало дел» (котохадзимэ) на 2-й день нового года, «встреча счастья» (фукумукаэ) на 3-й день, на 6-й день — обряд «отгона птиц» (ториои), на 7-й день — обряд «семитравья» (нанагуса), на рассвете 11-го дня — обряд «первой мотыги» (кувахадзимэ), через полмесяца, т. е. на 14–15 день, — обряд «Праздник огня» (Тондо)[498].

Источники.

Среди разнообразных видов источников, важных для изучения обычаев и обрядов новогоднего праздника японцев в конце XIX — начале XX в., можно выделить четыре основные группы: письменные памятники, музейные коллекции, иконографические материалы и этнографические наблюдения.

Наиболее многочисленной по своему составу является первая группа — письменные источники, которая представлена произведениями фольклора, древней светской и культовой поэзией, историческими сочинениями, произведениями японской классической литературы, свидетельствами путешественников (ученых, дипломатов, журналистов, писателей), посещавших Японию в XIX–XX вв.

Для японской историографии и литературы, поэзии и фольклора всегда были присущи интерес и внимание к календарной обрядности, к праздникам года, к традициям и обычаям, связанным с ними. Причин этого явления немало, по, прежде всего, истоки этого явления лежат в многовековых традициях земледельческого труда, а также в древних религиозных воззрениях японцев, обожествлявших всю окружающую природу, воззрениях, которые уже в период раннего средневековья сформировали особую эстетическую категорию культа природы, свойственную японской культуре.

Календарные обычаи и обряды нашли свое отражение в памятнике древнего японского фольклора и поэзии — антологии «Собрание мириад листьев» («Манъёсю») (VIII в.). К древним культам, многие из которых были теснейшим образом связаны с народными обрядами земледельцев, восходят песнопения-молитвословия норито, записанные в памятнике X в. «Ритуалы годов Энги» («Энги сики»), По мнению Н.А. Невского, многие из этих норито восходят по крайней мере к VII в. н. э.[499]. Для изучения истоков одного из центральных предновогодних обрядов, обряда «очищения», проводившегося в конце 12-го (а также 6-го) месяца, огромный интерес представляет норито «Молитвословие Великого очищения», переведенное на русский язык Н.А. Невским[500]. По свидетельству Н.А. Невского, еще в 20-30-х годах XIX в. оно исполнялось во всех синтоистских храмах во время церемонии всенародного отпущения грехов, проводившейся в конце 12-го месяца. Аналогичные церемонии проводились и в конце 6-го месяца[501]. С подготовкой к Новому году были, очевидно, связаны и обряды, во время которых исполнялось норито «Праздник Успокоения огня». Как замечает Н.А. Невский, эти мистерии имели целью «предохранить дворец от пожара», они проводились также в 12-м и 6-м месяцах[502].

Наиболее характерные элементы новогодней обрядности японцев