Ниже ада - Андрей Гребенщиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мужики, — вновь заговорил передатчик, — продержитесь две минуты, а потом уходите. Слышишь, Деня? Давай в этот раз без фанатизма».
Вместо уставного «Вас понял», в руках «горбатого» здоровяка зашипел, извергая потоки пламени, огнемет «Шмель». Мутанты, укрытые непроницаемой стеной огня, взвыли — кто от разочарования и ужаса, а кто — захлебываясь невыносимой болью. Ивану жутко хотелось полюбоваться работой сказочного, воспетого подземными поэтами «Шмеля» («Тому, кто работал „Шмелем“ от души//В течение получаса,//Уже не забыть, сколько спирт ни глуши,//Как пахнет паленое мясо»), но перед ним предстала другая картина. Боец, глазами которого он видел бой, повернулся, и Мальгин наконец увидел, куда именно он попал. Оказалось, что люди закрепились на высоком берегу неширокой, извилистой речки («Это Исеть», — услужливо подсказала Хозяйка), а орды гадов напирают с пустыря, находящегося на противоположной стороне.
«Аня, Колун, Бабах, — скомандовал наушник, — у вас есть девяносто секунд, чтобы добраться до левой крайней трехэтажки. Где-то около нее, ближе к воде, есть канализационный люк. Понятно дело, укрепленный и заваренный. Люк взорвать к едреням и ждать подхода остальных сил».
Наблюдатель, как Иван прозвал «своего» солдата, на миг застыл, окидывая взглядом пятерку расположенных неподалеку однотипных коттеджей, а затем, резко набрав скорость, во весь опор помчался к указанному дому. Тяжелое, прерывистое дыхание бегущего Наблюдателя явственно доносилось до слуха Мальгина, и это дыхание показалось ему… женским.
«В точку», — подтвердила догадку обрадованная Хозяйка.
Мозг юноши продолжал со скрипом работать: «Колун и Бабах — явно не девичьи прозвища. Значит, Наблюдателя, вернее Наблюдательницу, зовут Анна?»
«Тоже верно».
Иван уже было, удовлетворился собственным дедуктивным успехам, как новая мысль поразила его своей очевидностью:
«Это же ты, твои воспоминания!»
«Аллилуйя! Но ты все же редкостный тугодум», — засмеялась Хозяйка, обретшая человеческое имя.
Не обращая внимания на подколку, Ваня продолжал блистать эрудицией:
«А по имени тебя называл только возлюбленный, ты сама говорила… значит, командир группы — твой любовник!»
«Ну что за дурацкое слово! — возмутилась Анна. — Игнат — мой жених».
На последних словах она запнулась, но через секунду, поколебавшись, глухим голосом добавила — «был…»
«Игнат… он погиб?» — Череда умственных откровений Ивана на этом закончилась, и девушка раздраженно бросила: «Кино будешь досматривать или нет?» И, не дожидаясь ответа, показала юноше новую сцену. Группа из восьми спецназовцев находилась уже где-то под землей.
Они ползли по неимоверно узкому и низкому туннелю-желобу, густо поросшему плесенью и грибами. Особенно тяжело приходилось замыкающему, огнеметчику Денису. Человек героических пропорций, он, к тому же, был нагружен баллонами от своего верного оружия. Когда «труба» в очередной раз сузилась, Игнат приказал всем остановиться.
«По моим подсчетам, до могильника осталось метров двести, сомневаюсь, что больше… Только таким жирдяям, как большинство из нас, туда, похоже, не доползти. Надо вернуться».
«Но», — попытался возразить один из пулеметчиков, однако тут же был прерван командиром: «Без всяких „но“. Возвращаемся к расширению этого треклятого лаза, перегруппировываемся — попросту меняемся местами. К могильнику пойдут самые субтильные. Бабах, Фат и…»
«Разрешите мне, товарищ командир», — раздался знакомый Ивану красивый женский голос.
Этот же голос, только звучащий теперь в голове Мальгина, с тоской закончил:
«Конечно, он разрешил… приказал… мы же были на задании. Какие тут могут быть сантименты… И боец по прозвищу „Хозяйка“ возглавила группу „задохликов“, потому как была самой маленькой и проворной».
Где-то на самой периферии зрения Иван увидел две смутные фигуры — огромную мужскую и миниатюрную женскую. Она подошла к нему вплотную, поднялась на цыпочки и прильнула к его губам. В последний раз…
Хозяйка плакала. Иван не мог этого знать наверняка, но чувствовал, и в горле у него застрял ком.
«Фат не смог пройти сотый метр. Бабах застрял уже ближе к концу — ему не хватило всего метров пятнадцати, но там труба стала совсем узкой. А Хозяйке „повезло“, она протиснулась, пролезла, добралась до могильника…»
Девушка молчала. Глотала несуществующие, невозможные слезы и молчала. Наконец с трудом выдохнула:
«Тут совсем чуть-чуть осталось. Надо домучить…»
Свалка токсичных отходов светилась вязким зеленым светом, производимым разлитой повсюду желеобразной массой. Хозяйке даже не понадобился фонарь, чтобы найти необходимый зал с железнодорожными цистернами. И протекающий танкер она обнаружила без особого труда…
«Я обнаружила», — уже твердым голосом сказала Анна. Картинка перед глазами Ивана рассеялась, и он понял, что «кино» закончилось.
Сама заделать пробоину не смогла, не хватило инструментов. Там ничего особо сложного не было, тупая работа. Требовалась всего-то пара дополнительных стальных пластинок, да еще… Но это не важно. Обратно в трубу залезть не смогла, она таким конусом заканчивалась… Я уже потом сообразила, как это на мышеловку похоже: внутрь влезть зверюшка может, а вот обратно…
Наверное, что-то можно было придумать, все же человек — не мышь безмозглая… Вот только, видать, разбередила я чего-то в том могильнике поганом, пошли испарения, газ какой-то повалил и… По инструкции, по кодексу, по армейской чести и уставу командир отвечает за своих солдат и обязан… Одним словом, Игнат спас всю группу, пожертвовав всего лишь самым маленьким, самым беспомощным солдатиком… Вот так, Ванечка. Такая у меня история любви вышла. Неказистая и безрадостная.
— А что же дальше было? С тобой?
— Я? Держалась, сколько могла. Выхлоп кратковременный был, быстро прошел… не добил. И я ждала, долго-долго ждала, что меня спасут. Даже когда все фильтры кончились, за надежду хваталась, что не бросит меня суженый мой. А когда силы и желание бороться ушли, я просто уснула. Жила, трепыхалась, билась до последнего, а потом раз — и уснула. Спала бесконечно, и сны затейливые видела, один страшней другого… И боялась никогда не проснуться. Да только смилостивилось надо мной всемогущее небо, всеобщую беду мне во благо повернув. Когда Динамо и Площадь гибли в огне Первой войны, могильник ожил. Думаю, его взрывами задело. А вместе с могильником…
Иван снова видел «кино» — перед глазами встал уже знакомый мрачный саркофаг, залитый ядовитым зеленым светом. Только теперь огромный зал с цистернами был наполнен светящимся туманом, который сгущался и становился плотнее в центре безразмерного помещения. Словно невесомый кокон, он укутывал, скрывал нечто в своем сердце…
«Не кокон, а колыбель, — раздался в голове голос Хозяйки. — Колыбель нескончаемых кошмаров».
Шло время, а картина не менялась, пока однажды земля не встала на дыбы, не задрожала в страшном приступе, и мертвое царство не пришло в движение: часть цистерн сорвались со своих пьедесталов и… Дальнейший хаос Мальгин разобрать был не в силах — скрежетал покалеченный металл, что-то шипело, испарялось, выплескивалось и смешивалось в диком, адском вареве. Когда туман рассеялся, юноша заметил ее — крохотную, распростертую на полу фигурку в величественном изумрудном сиянии.
«А ты романтик. — Ваня почувствовал, что Хозяйка улыбается, и была в этой незримой улыбке и горечь, и трогательная нежность. — Уметь разглядеть в луже токсинов изумруды… Девушки таких любят».
Бледное, покрытое какой-то прозрачной, бесцветной пленочкой лицо Анны виднелось теперь во всех подробностях. Она очень походила на Хозяйку, лишь волосы не отличались такой вызывающей пышностью и роскошью: как у всех в Метро, ее голову украшал короткий «ежик».
«Поймал, поймал — приукрасила себя немного. Но я же девочка, хоть и немного странная, мне простительно».
Она не была столь же вызывающе красива, как Света, но в каждой ее черточке чувствовалась сила, пусть скрытая и неявная, как у спящего хищника, кажущегося безобидным и расслабленным. Грациозная мощь. Сжатая пружина.
«Сомнительный, конечно, комплимент, но и на том спасибо».
На миг Ивану показалось, что плотно сомкнутые веки Анны дрогнули, но видение свалки исчезло, и он вновь оказался по эту сторону реальности.
— Когда я очнулась, — начала Хозяйка и тут же сбилась. — Короче, все изменилось. Она — сталкерша Анна, приемная дочь легендарного Павла Петровского по прозвищу Паша Цель, некогда возлюбленная не менее легендарного Игната Москвича, гвардеец и почетный гражданин станции Динамо, — навсегда осталась в саркофаге. Нетленная… а может, замаринованная, как уж честнее сказать, мне неведомо. Мое… ее тело до сих пор там. А я — здесь, и кто такая эта я, то известно одному небу.
