Семья Корлеоне - Эд Фалько

Вздохнув, Эйлин уселась за стол, предлагая Сонни присоединиться к ней.

— Расскажи мне о Сандре, — сказала она.

— Что ты хочешь знать? — спросил Сонни, пододвигая стул.

— Расскажи мне о ней, — настаивала Эйлин. — Мне любопытно.

— Она красивая, как ты. — Сонни водрузил шляпу Эйлин на голову, и шляпа опустилась ей до самых ушей. — Только кожа у нее смуглее, как у всех итальянцев — ты же знаешь, они дикари.

Сняв шляпу, Эйлин прижала ее к груди.

— Черные волосы, черные глаза, упругие сиськи, — сказала она.

— Ну да, — подтвердил Сонни. — Оно самое.

— Ты уже с нею шалил?

— Нет, — возразил пораженный Сонни. — Сандра порядочная итальянская девушка. До первой базы я дойду только тогда, когда она увидит обручальное кольцо.

Рассмеявшись, Эйлин бросила шляпу на колени Сонни.

— Значит, очень хорошо, что у тебя есть твоя ирландская шлюха.

— О, ну же, Эйлин! Все совсем не так.

— Да нет, Сонни, все именно так. — Встав, Эйлин подошла к двери. — Послушай меня, — сказала она, положив руку на ручку. — Тебе следует жениться на своей Сандринелле и отыметь ее по полной, чтобы она нарожала тебе дюжину детей, пока еще молодая. Вы, итальянцы, любите большие семьи.

— Не тебе так говорить, — сказал Сонни, тоже подходя к двери. — У вас, ирландцев, семьи такие большие, что порой мне кажется, будто вы все родственники.

Эйлин улыбнулась, признавая правоту его замечания.

— И все же, — продолжала она, — я считаю, что нам с тобой нужно прекратить встречаться. — Подойдя вплотную к Сонни, она стиснула его в крепких объятиях и поцеловала. — Рано или поздно кто-нибудь об этом непременно прознает, и тогда нам придется несладко. Лучше аккуратно закончить все сейчас.

— Я тебе не верю. — Отстранив Эйлин, он закрыл дверь.

— Ну а ты мне поверь, — резким, не терпящим возражений тоном сказала Эйлин. — Я всегда повторяла, что это всего лишь мимолетное увлечение. — Снова открыв дверь, она отступила в сторону, освобождая дорогу Сонни.

Сонни шагнул было к Эйлин, словно собираясь отвесить ей затрещину, затем выхватил дверь у нее из руки и захлопнул ее за собой. Спускаясь по лестнице, он ткнул кулаком в стену, проминая под обоями штукатурку. Открывая дверь на улицу, Сонни еще слышал, как куски осыпавшейся штукатурки падают в подвал.

Кармелла сновала между плитой и раковиной, грохоча кастрюлями и сковородками. Она готовила на ужин баклажаны. У нее за спиной сидел за столом Клеменца, качая на колене Конни, а рядом устроились Тессио и Дженко, слушая, как Майкл, запинаясь, рассказывает им про доклад о Конгрессе, который он сделал в школе. Фредо на грани слез ушел из дома, заявив, что отправляется к другу. Наверху в кабинете находились Том и Вито, и последние полчаса все старались не прислушиваться к крикам и грохоту, которые периодически раздавались за дверью и доносились до самой кухни. Вито был не из тех, кто выходит из себя. Он был не из тех, кто кричит на своих детей, тем более срываясь на отборную ругань, — поэтому все домочадцы в страхе слушали крики и ругательства, доносящиеся из кабинета.

— Всего штатов сорок восемь, — говорил Майкл, — и девяносто шесть человек представляют их избирателей в качестве сенаторов.

— Он хочет сказать, они представляют тех, кто им платит, — заметил Клеменца, обращаясь к Конни.

Высунув голову за дверь кухни, Майкл посмотрел на потолок, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь перекрытия в кабинет, где вот уже несколько минут царила полная тишина. Он подергал за воротник рубашки и провел рукой по шее, будто ему было душно.

— Что вы хотите сказать? — спросил он, оборачиваясь к Клеменце. — Что вы хотите сказать: «тех, кто им платит»?

— Не слушай его, Майкл, — вмешался Дженко.

Кармелла застыла перед столом с ножом в руке.

— Клеменца! — зловещим тоном произнесла она, не отрывая взгляда от толстого баклажана на разделочной доске.

— Да ничего я не хотел сказать, — ответил Клеменца, принимаясь щекотать Конни, отчего та захихикала и задергалась у него на коленях.

Девочка навалилась всем телом на стол, обращаясь к брату.

— Я могу назвать все штаты, — заявила она, начиная перечислять штаты в алфавитном порядке: — Айдахо, Айова, Алабама, Аризона…

— Sta’zitt’! — остановила дочь Кармелла. — Только не сейчас, Конни. — Схватив нож, она принялась нарезать баклажан, словно это был кусок сырого мяса, а в руке она держала тесак.

Наверху открылась дверь кабинета. Все, кто находился на кухне, обернулись было к лестнице, затем, спохватившись, вернулись каждый к своему занятию. Кармелла продолжила нарезать баклажан, Клеменца снова принялся щекотать Конни, а Майкл, повернувшись к Дженко и Тессио, начал рассказ о Палате представителей.

На кухню вошел Том. Его лицо было бледным, глаза опухли.

— Папа хочет вас видеть, — сказал он, обращаясь к Дженко.

— Одного только Дженко или всех нас? — спросил Тессио.

— Всех, — ответил Том.

Клеменца опустил Конни на пол, и та, вместо того чтобы кинуться Тому на шею, как обыкновенно она поступала, обошла вокруг стола и остановилась рядом с Майклом. На ней были черные лакированные туфельки с белыми носками и розовое платье. Подхватив девочку на руки, Майкл усадил ее на колени, и они молча уставились на Тома.

— Мама, мне нужно идти, — сказал тот.

Кармелла указала ножом на стол.

— Останься на ужин. Я собираюсь приготовить баклажаны так, как ты любишь.

— Не могу, мама.

— Ты не можешь остаться? — сказала Кармелла, повышая голос. — Не можешь остаться и поужинать со своей семьей?

— Не могу, — повторил Том, громче, чем того хотел. Какое-то мгновение казалось, что он собирается просить прощения, но затем он развернулся и вышел из кухни.

— Отведи Конни в ее комнату и почитай ей, — обратилась к Майклу Кармелла. Ее тон ясно дал понять, что в данном вопросе ни у Майкла, ни у Конни выбора нет.

Пройдя в гостиную, Кармелла догнала Тома у двери, когда тот уже надевал куртку.

— Извини, мама, — пробормотал Том, вытирая глаза, влажные от слез.

— Том, — сказала Кармелла, — Вито рассказал мне все.

— Рассказал все?

— Что? — удивилась Кармелла. — Ты полагаешь, мужчина не разговаривает со своей женой? Ты полагаешь, Вито мне ничего не рассказывает?

— Он рассказывает тебе только то, что считает нужным… — начал было Том — но не успел он это сказать, как в глазах Кармеллы вспыхнул гнев, и он поспешно добавил: — Извини, мама. Я сам не свой.

— Ты сам не свой, — повторила Кармелла.

— Мне стыдно, — продолжал Том.

— И тебе есть чего стыдиться.

— Я поступил плохо, больше такое не повторится.

— С какой-то ирландкой!.. — покачала головой Кармелла.

— Мама, — напомнил Том, — я сам тоже наполовину ирландец.

— Это не имеет значения, — сказала Кармелла. — Ты должен был соображать.

— Si, — согласился Том. — Mi dispiace. — Он опустил взгляд на молнию куртки. — Ребята ничего не знают, — сказал он так, словно не сомневался, что они ничего не узнают, но все равно будут спрашивать.

Кармелла скорчила гримасу, показывая, что вопрос глупый и дети ничего не знают. Шагнув к Тому вплотную, она взяла его лицо в руки.

— Томми, ты мужчина, — сказала она. — Ты должен бороться со своей природой. Ты ходишь в церковь? Молишься?

— Конечно, мама, — заверил ее Том. — Конечно, хожу.

— В какую церковь? — выпалила Кармелла, и поскольку Том не смог ничего ответить, она шумно вздохнула. — Мужчины… Все вы одинаковые.

— Мама, послушай. Папа сказал, что если что-либо подобное случится вновь, мне придется расхлебывать самому.

— Так позаботься о том, чтобы впредь подобного больше не случалось, — резко произнесла Кармелла. Затем она добавила, уже мягче: — Молись, Томми. Молись Иисусу. Поверь мне, теперь ты взрослый мужчина. Тебе нужна вся помощь, какой ты только сможешь заручиться.

Поцеловав ее в щеку, Том сказал:

— В воскресенье я приду ужинать.

— Разумеется, ты придешь в воскресенье ужинать, — сказала Кармелла таким тоном, словно это было что-то само собой разумеющееся. — Будь хорошим мальчиком, — добавила она, открыв дверь и с любовью потрепав Тома по плечу.

Увидев, как Том вышел из дома и направился по Артур-авеню к троллейбусной остановке, Вито снова плеснул себе в стакан виски. Дженко стоял, прислонившись к письменному столу и, подбоченившись, докладывал о положении дел в противостоянии Джузеппе Марипозы и Розарио Лаконти. Кое-кто из людей Лаконти не спешил признать нового главу. Им не понравилось то, как Джузеппе обошелся с Розарио, унизил его, выбросил обнаженного на улицу. Они жаловались, что Джузеппе Марипоза — зверь. Некоторые из них поглядывали на семейства Страччи и Кунео, собираясь перейти под их крыло, — все что угодно, лишь бы не работать на Марипозу.