Алый знак доблести. Рассказы - Стивен Крейн

Под влиянием безжалостной головной боли Джордж готов был исправиться и начать нравственную жизнь. Желудок подсказывал ему, что скромный человек — это единственное мудрое существо. Но будущее воспринималось как безнадежность. Мысль о возвращении к рутине вызывала ужас. Нет, это невозможно! Он трепетал, думая о том, каких усилий это потребует.

Обращаясь к другому пути, Джордж сознавал, что золотые врата греха утратили свою привлекательность. Он больше не хотел прислушиваться к звукам заманчивой музыки. Головная боль убила обольстительных сирен пьянства. Его желания неожиданно оказались мертвыми, словно вытоптанные стебли травы. В итоге, поразмыслив, он увидел, что готов от всей души стать добродетельным, если только явится кто-нибудь, чтобы облегчить ему путь.

Бросив взгляд в сторону старика Бликера, Келси внезапно почувствовал к нему презрение и отвращение. Он смотрел на него как на старую, спотыкающуюся клячу. Противно было сознавать, что пожилые люди так легко предаются порокам. Он боялся, что Бликер проснется и придется быть с ним в какой-то — степени вежливым.

Келси очень хотелось воды. Уже давно он мечтал о глотке чудесной прохладной влаги. Вода представлялась ему абстрактной и невесомой, льющейся на него и устраняющей боль, как нож хирурга. Он встал и медленно побрел к маленькой раковине в углу комнаты. Он понимал, что малейшее резкое движение может причинить ему жесточайшую головную боль. В раковине был хаос битого стекла и выплеснутых напитков. Это зрелище привело Джорджа в содрогание, но он очень тщательно вымыл один стакан, наполнил его и сделал огромный глоток. Вода принесла ему страшное разочарование. Она оказалась безвкусной, слабой для его пересохшего горла и вовсе не прохладной. С жестом отчаяния он поставил стакан. На его лице застыло угрюмое, каменное выражение, как у человека, который может рассчитывать только на целительную силу завтрашнего дня.

Проснулся Бликер. Он перевернулся на спину и громко заохал. Целую минуту он молотил вокруг себя кулаками в бешеной злости на свое закоченевшее тело, на боль. Келси наблюдал за ним, как смотрят на смертельную агонию.

— Боже милостивый, — вымолвил старик, — пиво и виски — это же дьявольская смесь! Вы видели драку?

— Нет, — вяло ответил Келси.

— Ну, Зьюсентел и О’Коннор учинили страшную потасовку. Они дрались, гоняясь друг за другом по всей комнате. Я думал, что они всех нас опрокинут. Но Томсон — вон тот парень в углу, — к счастью, он взялся за это дело. Да, он молодчага! Ему пришлось скрутить Зьюсентела. Старый воробей! Боже, я хотел бы иметь целый Манхэттен!

Пока старик Бликер одевался, Келси пребывал в злобном молчании.

— Пойдемте, выпьем коктейль, — отрывисто сказал Бликер.

Это была одна из его аристократических черточек. Среди них он был единственный, кто разбирался в коктейлях, и он постоянно говорил на эту тему.

— Я вас сразу оживлю! Давайте пойдем! Послушайте, вы слишком быстро надрызгались. Надо было выждать, мой мальчик! Больно вы прыткий!

Келси слегка удивился: где потерял его компаньон свою тягу к изысканным фразам, свою цветистую манерность?

— Пойдем! — повторил Бликер.

Келси сделал пренебрежительный жест по адресу коктейлей, но вышел за ним на улицу. На углу они расстались. Келси попытался выдавить на прощание дружескую улыбку, а затем двинулся вверх по улице. Ему приходилось напоминать себе самому, что он держится вертикально, идет, работая собственными мышцами. Он чувствовал себя бумажным человечком, которого уносит ветер. Уличная пыль раздражала горло, глаза и ноздри, а грохот уличного движения раскалывал ему голову. И все же он был рад, что остался один, избавился от старика Бликера. Смотреть на него было равносильно созерцанию болезни.

Матери не было дома. Джордж машинально разделся в своей комнатушке и окатил водой голову, руки и плечи. Укладываясь между двух белых простынь, он почувствовал первые проблески смягчения своего горя. Подушка была утешительно мягкой. Ее прикосновение было как музыка нежных голосов.

Когда он снова проснулся, над ним склонилась мать, дав волю своим крикам, попеременно выражавшим то скорбь, то радость. Ее руки до того тряслись, что стали беспомощными.

— О Джордж, Джордж, где ты был? Что с тобой приключилось? Я так волновалась, Джордж! Всю ночь я не спала ни минуты!

Келси сразу и окончательно пробудился. Со страдальческим стоном повернулся лицом к стене раньше чем заговорить.

— Пустяки, мать, я в полном порядке. Перестань себя мучить! Меня сбил вчера вечером грузовой фургон, и меня отвели в больницу, но теперь все хорошо. Я только что вышел оттуда. Они сказали, что мне лучше пойти домой и отлежаться…

Мать издала восклицание, в котором слились сострадание, ужас, радость и упрек себе самой, неизвестно за что. Она жадно выспрашивала подробности. Джордж вздохнул с невыразимой усталостью:

— Ох, погоди, погоди… погоди, — промолвил он, закрывая глаза словно от беспощадной и тягучей боли. — Погоди… погоди… пожалуйста, обожди. Я не могу сейчас разговаривать. Мне хочется отдохнуть.

Мать тут же упрекнула себя, слегка всхлипнула. Она поправила ему подушку, руки ее дрожали от любви и нежности.

— Ладно, ладно, не сердись, голубчик! Ты и представить себе не можешь, до чего я расстроилась… Совсем с ума сошла. Право, я чуть не рехнулась. Пошла в твою мастерскую, а там говорят, что тебя совсем не видели. Мастер был очень добр со мной. Он сказал, что зайдет сегодня днем — узнать, вернулся ли ты. Говорил, что я не должна огорчаться. Ты уверен, что у тебя все прошло? Не нужно ли чего-нибудь принести для тебя? Что сказал доктор?

Терпение Келси лопнуло. Он сделал нетерпеливое движение и раздраженно сказал:

— Хорошо… хорошо, мама, говорю тебе — все в порядке. Все, что мне нужно, — это немного отдохнуть, и я буду здоров, как всегда. Мне только хуже делается, когда ты стоишь надо мной, задаешь вопросы и заставляешь меня думать. Оставь меня хоть на короткое время, и я буду совсем здоров. Можешь ты это сделать?

Старушка забавно сморщила губы. «Какой все-таки неуклюжий медведь этот мальчик!» Она весело поцеловала его. И ушла с радостной широкой улыбкой, напоминавшей, должно быть, об ее ушедшей, такой прекрасной девичьей поре.

XI

В свое время у Келси был приятель, которого однажды ударило в голову дышлом фургона, от чего он свалился в беспамятстве. Его свезли в больницу, откуда он вышел на следующее утро очень удивленный, смутно припоминая все происшедшее. Он имел обыкновение как-то по-своему держать в зубах обкуренную вересковую трубку и, сдвинув на затылок коричневую шляпу, вновь и вновь рассказывать свое странное приключение. Келси всегда вспоминал эту забавную историю. Когда мать учинила ему перекрестный допрос по поводу несчастного случая, он пересказал этот анекдот почти без изменений. Его достоверность была вне сомнений.

На следующий день в мастерской Келси встретили с настоящим восторгом. Мастер успел рассказать всю историю, и по этому поводу уже ходили разные шутки. Майк О’Донелл, прославленный остряк, стал тоже подшучивать над ним: его выпады против Келси, в сущности, почти совпадали с истиной. Выслушав их, Келси внезапно поглядел на шутника уголком глаза, но, в общем, остался невозмутимым. В конце концов О’Донелл пришел в отчаяние: «Никак не проймешь этого парнишку! С него как с гуся вода». Келси часто говорил о своем приключении, держа по-особенному трубку в зубах и сдвинув на затылок мягкую шляпу.

Несколько вечеров подряд он провел дома, довольствуясь чтением газет и беседой с матерью. Она даже начала искать некий важный смысл в таком поведении, подозревая, что близость смерти во время недавнего происшествия отрезвила сына и побудила его задуматься о возвышенных вещах. Она без конца размышляла на эту тему, наблюдала за ним, когда он сидел дома, задумчивый и угрюмый. Она говорила себе, что наступил самый критический период в жизни сына. И мать решила приложить все свои силы и умение, чтобы обратить его взор к небесному свету. И вот однажды вечером она сказала:

— Джордж, не хочешь ли ты пойти сегодня вместе со мной на молитвенное собрание?

Это прозвучало резче, чем она хотела. Джордж уставился на мать с удивлением: «Что?» Замирающим голосом она повторила свою просьбу. Она чувствовала, что настал решительный момент:

— Ну, пойди сегодня вечером на молитвенное собрание! Хорошо?

Келси казался смущенным. «О, я, право, не знаю, — начал он, роясь в памяти и пытаясь найти какой-нибудь повод для отказа. — Мне совсем не хочется идти. Я устал как черт!»

Его послушные плечи вяло опустились. Голова томно поникла.

Маленькая старушка, тотчас осознав свою беспомощность, воспылала материнским гневом. Это же просто невыносимо, что она не может заставить его податься в нужную сторону! Волны ее желаний разбивались об утесы его лености. Ей ужасно захотелось побить сына.