Вокруг Пушкина - Ирина Ободовская

Описывая этот праздник с «множеством дипломатов и иностранцев», Екатерина Николаевна, по-видимому, все сильно преувеличила: надо полагать, ей хотелось похвас­тать перед братом и невесткой, в каком «высоком» обще­стве они вращаются!

В конце лета в семье Гончаровых произошло важное событие: женился Дмитрий Николаевич. Эта совершенно неожиданная перемена в семейной жизни брата взволнова­ла обеих сестер. И под любезными поздравлениями чувст­вуется тревога: а как это отразится на их судьбе, на их материальном положении? Из дальнейших писем мы ви­дим, что опасения их были не напрасны. Интересно отме­тить большую разницу в письмах сестер по этому поводу: если письмо Александры Николаевны написано в свойст­венных ей шугливо-иронических тонах, то старшая сестра озабочена тем, как будет к ней относиться невестка, и бо­ится потерять дружбу брата, к которому была всегда очень привязана.

12 сентября Пушкины и Гончаровы вернулись с дачи и поселились в новой квартире на Мойке в доме княгини Вол­конской.

Нет сомнения, что в это время обстановка в семье Пуш­киных была уже напряженной. Об этом свидетельствует из­вестное письмо С. Н. Карамзиной от 19—20 сентября, опи­сывающей свои именины, праздновавшиеся на даче в Цар­ском Селе, на которых присутствовали и Пушкины, и Гонча­ровы. Приведем выдержки из этого письма.

«... В среду мы отдыхали и приводили в порядок дом, что­бы на другой день, день моего ангела, принять множество гостей из города; ... среди гостей были Пушкин с женой и Гончаровыми (все три — ослепительные изяществом, красо­той и невообразимыми талиями), мои братья, Дантес, А. Го­лицын, Аркадий и Шарль Россет... Сергей Мещерский, Поль и Надина Вяземские... и Жуковский. ...Послеобеден­ное время, проведенное в таком приятном обществе, пока­залось очень коротким; в девять часов пришли соседи... так что получился настоящий бал, и очень веселый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушки­на, который все время грустен, задумчив и чем-то озабочен. Он своей тоской и на меня тоску наводит. Его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд с вызывающим тревогу внимани­ем останавливается лишь на его жене и Дантесе, который продолжает все те же штуки, что и прежде, — не отходя ни на шаг от Екатерины Гончаровой, он издали бросает неж­ные взгляды на Натали, с которой, в конце концов, все же танцевал мазурку. Жалко было смотреть на фигуру Пушки­на, который стоял напротив них, в дверях, молчаливый, бледный и угрожающий. Боже мой, как все это глупо!»

Насколько правдиво описываются эти события Карамзи­ной, сказать трудно. Во всяком случае, всей трагичности пе­реживаний Пушкина она не поняла. Софья Николаевна не видит ничего особенного в ухаживании Дантеса за Гончаро­вой, считая это обычным флиртом. В одном из писем она прямо пишет, что флирт придает остроту светской жизни. Поговорив о Пушкиных, она легко переходит к следующей теме, тем самым не придавая значения подмеченному ею ду­шевному состоянию поэта.

У нас нет оснований особенно доверять Карамзиной, женщине злоязычной и пристрастной, но доля правды, по-видимому, в ее словах есть: поведение Екатерины Гончаро­вой обращало на себя внимание. Влюбленная в Дантеса, она, очевидно, уже пренебрегала светскими приличиями и давала повод ко всевозможным сплетням. Следует обратить внимание на следующие слова С. Н. Карамзиной в этом письме: «...который продолжает все те же штуки, что и рань­ше». Значит, ухаживание Дантеса за Екатериной Гончаро­вой началось значительно раньше. В те времена такое на­стойчивое ухаживание молодого человека могло означать или что у него имеются серьезные намерения, или что он имеет какое-то право на это...

1836 год был очень трудным годом для Пушкина. Тяже­лое моральное состояние, запутанность материальных дел — все это угнетало поэта. К тому же наглое поведение Дантеса, который, демонстративно ухаживая за Екатери­ной Гончаровой, «не сводил глаз» с Натальи Николаевны, тревожило Пушкина. Не потому, что он не доверял своей жене, нет, он был в ней совершенно уверен, но его в вы­сшей степени раздражало двусмысленное поведение Данте­са. Возможно, что до него доходили какие-то сплетни, рас­пространяемые его врагами. Он не мог допустить, чтобы имя его жены было каким-либо образом связано с именем проходимца кавалергарда.

События нарастали день за днем. 4 ноября Пушкин полу­чил по городской почте анонимный пасквиль, оскорбительный­ для его чести и чести его жены. Уверенный, что это де­ло рук Геккернов, в тот же день он послал вызов на дуэль Дантесу. Вечером старик Геккерн был у Пушкина (Дантес находился на дежурстве) и просил у него отсрочки на 24 ча­са, т. е. до возвращения Дантеса с дежурства. На другой день, 5 ноября, и затем 6 ноября Геккерн опять приезжал к Пушкину и получил от него согласие на двухнедельную от­срочку дуэли, т. е. до 17—18 ноября.

В свете всех этих событий письмо Екатерины Гончаро­вой от 9 ноября представляет исключительный интерес, и мы считаем необходимым остановиться на нем подробнее, а также привести высказывания некоторых пушкинистов о событиях, предшествовавших женитьбе Дантеса.

Дмитрий и Екатерина, как мы говорили выше, были очень дружны с детства. Судя по ее письмам к брату, она была с ним гораздо откровеннее, чем с сестрами. Не желая трево­жить Дмитрия Николаевича своими печальными мыслями, стараясь владеть собою, Екатерина Николаевна начинает пи­сьмо с денежных и семейных дел, хотя и говорит, что ей «то­скливо до смерти». Но мысль о счастье недавно женившегося брата выводит ее из душевного равновесия, она не выдержи­вает, и из души вырывается крик отчаяния... Всего несколько строк, но они говорят о ее каких-то тяжелых переживаниях...

Что привело ее к мысли о смерти? В пушкиноведении давно известна версия о том, что Екатерина Гончарова бы­ла в связи с Дантесом до его сватовства и даже якобы забере­менела от него. П. Е. Щеголев в книге «Дуэль и смерть Пуш­кина» опубликовал письмо матери, Н. И. Гончаровой, к до­чери Екатерине от 15 мая 1837 года, т. е. после ее выхода за­муж за Дантеса.

Наталия Ивановна пишет дочери:

«...Ты говоришь в последнем письме о твоей поездке в Париж; кому поручишь ты надзор за малюткой на время твоего­  отсутствия? Останется ли она в верных руках? Твоя раз­лука с ней должна быть тебе тягостна».

Основываясь на этом письме, точнее, на его дате, извест­ный литературовед Л. Гроссман выдвинул версию, что дата рождения Матильды, старшей дочери Е. Н. Дантес-Геккерн, 19 октября 1837 года — фиктивная и что на самом деле она родилась в апреле 1837 года. Расхождение официальной даты рождения Матильды с предполагаемой, по Гроссману, требовало более веского обоснования, чем дата письма Н. И. Гончаровой, которая, в конце концов, могла быть и ошибочной.