В пылающем небе - Кузьма Белоконь

…В тот день, когда полк перелетел из Каменска в район Ворошиловграда, ТБ-3 перед заходом солнца из-за отказа одного мотора произвел посадку в Каменск-Шахтинском. Неисправность быстро устранили, но в это время по аэродрому расползлись слухи, что немцы уже взяли Ворошиловград, Миллерово и даже Глубокий. Экипаж самолета наотрез отказался в ночь лететь к линии фронта.

– Нам надо обязательно сегодня лететь, – настаивал старший команды Георгий Новиков, – иначе вообще можем потерять своих.

Это же доказывал и его заместитель по политчасти Павловский.

– А вы уверены, что там, где сел ваш полк, не сидят уже «мессеры»? – кипятился командир экипажа. – Вы что, хотите добровольно сдать немцам и себя и документы штаба? Так, что ли? Нет, не полечу я в сторону Ворошиловграда. И здесь на ночь оставаться нам нельзя. А если это не слухи, то выходит, что немцы от нас совсем близко. Ведь действительной обстановки на аэродроме никто не знает. Надо сейчас отлететь в тыл, а утром выясним ситуацию и будем решать, что делать дальше, – заключил летчик.

После горячих споров Новикову и Павловскому пришлось согласиться с такими доводами, и уже в сумерки тяжелый ТБ-3 сел на полевом аэродроме станицы Николаевской, расположенной на правом берегу Дона, у самой речки. Это в 120 километрах на юго-восток от Каменска-Шахтинского. На следующий день тоже никто не знал, куда прокладывать маршрут, чтобы найти свой полк. Было ясно одно: он уже куда-то перелетел. Два дня Новиков с Павловским пытались выяснить обстановку, но безуспешно. А в это время к Дону отходили наши войска, наводили переправы на его левый берег. Вся станица и дороги, идущие к Дону, были забиты машинами, пехотой. Немецкие бомбардировщики непрерывно, волна за волной шли и шли.

Воспетый Михаилом Шолоховым тихий Дон сейчас бурлил, кипел от сотен рвавшихся бомб и непрерывных атак вражеских истребителей по уходящим на тот берег нашим войскам. Уже и ТБ-3 от повреждений не мог взлететь. Рухнули всякие надежды на то, что он может доставить команду по назначению. Оставался один выход: переправляться через Дон и где-то там искать своих.

Семнадцать человек, среди которых были девушки Полина Иванова, Анна Вавинская, Полина Шеверева и Анна Серикова, во главе с Новиковым и Павловским начали носить штабное имущество с документами и личные вещи к берегу, вдоль которого столпились сотни наших машин, очень много войск. Все это должно быть переправлено на левый берег – на новый оборонительный рубеж.

Там, куда подошел Новиков со своими товарищами, был небольшой паромчик, на который только что въехала машина. В это время со свистом и пронзительным воем в крутом пикировании на него устремились две пары вражеских истребителей «мессершмиттов». От прямого попадания остатки парома медленно поплыли по течению, а горящая машина ушла под воду.

– Что же делать? – размышлял Новиков. – Надеяться не на кого, надо как-то самим перебираться на ту сторону.

По его приказанию сержанты Кныш и Семейкин пошли вдоль берега и в камышах случайно нашли утлую лодчонку. Но и ей были рады.

Только к вечеру все «хозяйство» из станицы доставили к лодке. А переправляться через реку ночью не решились: немецкая авиация круглые сутки не давала покоя. В темное время сбрасывались осветительные бомбы, которые подолгу висели в воздухе и от них на земле было так видно, как днем, а вслед за этим шли бомбардировщики.

До утра никто и ни на минуту не мог уснуть. Какой там сон, если кругом просто невыносимый грохот!

С рассветом начали переправу. Кроме гребца лодка брала не более трех человек, поэтому на быстрое окончание работы нечего было рассчитывать. Иосиф Семейкин сел за весла, но успел сделать только два рейса, как снова сильнейший налет бомбардировщиков. Бомбы рвались вдоль правого берега Дона, именно там, где очень много оказалось наших войск и машин. От взрывов река словно кипела.

Сверкая на солнце серебристой чешуей, плыла масса убитой и приглушенной рыбы. Кому она нужна при бомбежке? Не до рыбы. Но как только небо хоть немного утихало, люди начинали «рыбачить» прямо у берега. Семен Кныш только успевал бросать в ведро щук и жирных лещей. Запас продуктов у команды был на исходе, поэтому все надеялись на ощутимое подкрепление. К сожалению, получилось иначе. Кругом простиралась голая степь – ни ветки, ни щепки, чтобы зажечь костер. А тут снова бомбежка, потом еще и еще. Так и просидели в укрытиях весь день. За это время от ведра пошел такой запах, что пришлось выбросить его в овраг вместе с рыбой.

Но вот свист осколков и вой вражеских самолетов утих. Надолго ли? К реке начали подвозить раненых, кто мог – сам шел. Вдруг Вавинская пронзительно вскрикнула, закрыла лицо ладонями и рухнула на землю. Ее плечи вздрагивали, как крылья раненой птицы, она никак не могла прийти в себя. Сразу никто не понял, что случилось.

– Смотрите, – крикнул Кныш, показывая рукой в сторону реки.

Два танкиста вели под руки третьего. Его лицо, голова, руки – все тело до пояса так обгорело, что во многих местах оно имело вид вареного мяса. Вместо комбинезона на нем висели затушенные концы тряпок. Судя по тому, как он делал неуверенные шаги, сомнений не было, что танкист и зрение потерял. Он не кричал и даже не стонал, только послушно и как бы несмело, передвигая ногами, шел, поддерживаемый своими товарищами. Оказалось, что во время налета взорвался бензозаправщик, и горящий бензин облил всех, кто находился рядом.

Рейс за рейсом сержант Семейкин перевозил имущество и людей: одного человека со своей команды – двух раненых. А когда все было на левом берегу, возник вопрос: на чем двигаться дальше?

Вдали от реки виднелся небольшой хутор. Посоветовавшись между собой, решили: Павловскому и начальнику строевого отделения Павлу Парамонову отправиться туда и попытаться добыть какой-нибудь транспорт.

Уже под вечер Кныш первый увидел приближавшийся необыкновенный экипаж: длинный и тонкий как жердь Парамонов с пистолетом, болтающимся на длинном ремне, кожаным планшетом и биноклем на груди, тянул за налыгач[21] пару волов, запряженных в арбу. Павловский шел сзади.

– Братцы, смотрите, к нам «Му-2» рулит! – стараясь быть серьезным, показал Семен в сторону экипажа.

Какое-то мгновение все недоуменно смотрели на волов, лениво передвигавших ноги. Вслед за этим раздался смех, посыпались в адрес «командира экипажа» Парамонова шутки, остроты. А он, как ни в чем не бывало, важно подъехал к большой куче имущества, и скрипучая арба остановилась.

– Посмеялись немного и хватит, – серьезно начал Павловский. – Другого транспорта нигде нам не добыть. Значит одно из двух: или всю эту кучу оставим здесь и будем отправляться без ничего, или используем и «Му-2», как сказал Кныш, но зато спасем личные вещи всех наших товарищей, а главное – документы штаба. Вот теперь давайте выбирать, что лучше, – умышленно допустил демократию парторг, чтобы узнать настроение ребят.