Страна Рождества - Джо Хилл

Инструменты для вскрытия — пила, щипцы, резаки для ребер, костный молоток — лежали на стальном лотке на колесиках рядом с трупом. Сначала Хикс думал вручить Мэнксу скальпель, который для серийного убийцы выглядел вполне уместно. Но тот оказался слишком маленьким. По одному его виду можно было сказать, что он не будет смотреться на снимке, который он сделает своей дерьмовой телефонной камерой.

Костный молоток — совсем другое дело. Это был большой серебряный молоток, с головкой в форме кирпича, но суженной с одной стороны, причем задний край был острым, как тесак для разделки мяса. На другом конце ручки имелся крюк, с помощью которого поддевают край черепа и снимают его, словно крышку с бутылки. Костный молоток — это хардкор, это круто.

У Хикса ушла минута, чтобы приладить его в руку Мэнксу. Он поморщился при виде омерзительно длинных ногтей Мэнкса, расщепленных на концах и желтых, как его чертовы зубы. Он походил бы на этого актера из фильма «Чужой», Лэнса Хенриксена[91], если бы Хенриксену обрили голову, а затем пару раз ударили угловатой палкой. Кроме того, у Мэнкса были тощие, розовато-белые, обвисшие груди, к ужасу Хикса напомнившие ему о том, что скрывалось под бюстгальтером у его собственной матери.

Выбрав для себя костную пилу, Хикс обхватил рукой плечи Мэнкса. Мэнкс осел, его большая лысая голова прижалась к груди Хикса. Это было хорошо. Теперь они были похожи на изрядно подзаправившихся собутыльников. Хикс вытащил из футляра свой мобильник и протянул его подальше от себя. Он прищурился, скорчил угрожающую гримасу и сделал снимок.

Он опустил труп и посмотрел на телефон. Снимок не удался. Хикс хотел выглядеть опасным, но болезненное выражение у него на лице позволяло предположить, что Саша все-таки до конца просунула мизинец ему в задницу. Он думал о пересъемке, как вдруг услышал громкие голоса прямо за дверью зала аутопсии. Одно ужасное мгновение ему казалось, что первый голос принадлежит дяде Джиму:

— …да, маленький ублюдок вляпался в это дерьмо. Он понятия не имеет…

Хикс набросил на тело простыню, меж тем как сердце у него колотилось так, словно кто-то вел скоростную стрельбу из «Глока». Эти голоса остановились прямо за дверью, и он был уверен, что их хозяева вот-вот начнут ее толкать, пытаясь войти. Он был на полпути к двери, чтобы вытащить распорку, когда понял, что все еще держит костную пилу. Дрожащей рукой он положил ее на тележку с инструментами.

Он уже приходил в себя, когда направился обратно к двери. Второй человек смеялся, а первый снова заговорил:

— …выдернут все четыре моляра. Дадут подышать севофлураном, и он ни черта не заметит, когда ему будут крушить зубы. Но когда очнется, то почувствует, будто его трахнули в рот лопатой…

Хикс не знал, кому собираются удалять зубы, но стоило ему послушать этот голос немного дольше, и он понял, что это был не дядя Джим, а какой-то старый ублюдок, говоривший скрипучим голосом старого ублюдка. Он подождал, пока не услышал, как двое мужчин уходят, потом нагнулся и вытащил распорку из-под двери. Досчитал до пяти, затем выскользнул наружу. Хиксу надо было выпить воды и вымыть руки. Он все еще слегка дрожал.

Чтобы успокоиться, он долго прогуливался, глубоко дыша. Когда наконец он достиг мужского туалета, ему надо было не только выпить воды, но и облегчить кишечник. Хикс уселся на инвалидный унитаз, где было просторнее ногам. Сидя там и сбрасывая бомбы, он отправил Саше свое фото с Мэнксом, приписав: НАГНИСЬ И СКИНЬ ШТАНЫ. ПАПОЧКА ИДЕТ С ПИЛОЙ. ЕСЛИ НЕ СДЕЛАЕШЬ ЧТО ГОВОРЮ, ТЫ БЕШЕНАЯ СУКА. ЖДИ МЕНЯ В КОМНАТЕ ПЫТОК.

Но к тому времени, когда Хикс склонился над раковиной, шумно хлебая воду, у него появились тревожные мысли. Он так испугался голосов в коридоре, что теперь не мог вспомнить, оставил ли тело в том же положении, в каком его нашел. Хуже того: ему пришла ужасная мысль, что он оставил костный молоток в руке у Чарли Мэнкса. Если утром это обнаружится, то какому-нибудь проныре-врачу, вероятно, захочется узнать, в чем дело, и можно поспорить на что угодно, что дядя Джим примется поджаривать всех сотрудников. Хикс не был уверен, сможет ли он справиться с таким давлением

Он решил пройти обратно в анатомический театр и убедиться, что убрал за собой должным образом.

Он остановился у двери, чтобы заглянуть в оконце, но лишь обнаружил, что оставил занавеску задернутой. Это надо было исправить прямо сейчас. Хикс приоткрыл дверь и нахмурился. Спеша убраться из анатомического театра, он выключил все лампы… не только лампы над каталками, но и охранные лампы, всегда горевшие по углам комнаты и над столом. В комнате пахло йодом и бензальдегидом. Хикс предоставил двери со вздохом закрыться и стоял, окруженный темнотой.

Он водил рукой по выложенной кафельной плиткой стене, нащупывая выключатели, когда услышал в темноте скрип колес и легкий звон металла о металл.

Хикс застыл и слушал, а в следующий миг почувствовал, что кто-то бросается на него через комнату. Это не было ни звуком, ни чем-то видимым. Это было нечто, что он чувствовал кожей, ощущением в барабанных перепонках, как при изменении давления. Живот у него стал водянистым и заболел. До этого он протягивал правую руку к выключателю. Теперь он опустил ее, нащупывая пистолет. Он его частично вытащил, когда что-то просвистело в темноте и его ударило в живот чем-то, что показалось ему алюминиевой бейсбольной битой. Он согнулся с гавкающим звуком. Пистолет скользнул обратно в кобуру.

Дубинка отошла прочь и вернулась. Она угодила Хиксу в левый висок, над ухом, развернув его на каблуках и свалив с ног. Он упал спиной вперед, из самолета, понесся вниз через морозное ночное небо, падая и падая, изо всех сил стараясь закричать и не производя ни звука, потому что из его легких был выбит весь воздух.

Когда Эрнест Хикс открыл глаза, над ним, застенчиво улыбаясь, склонялся какой-то человек. Хикс открыл рот, чтобы спросить, что случилось, и тогда боль хлынула ему в голову, и он повернул лицо и облевал этому типу все его черные туфли. Желудок исторг его ужин — цыпленка генерала Гау[92] — остро пахнущей струей.

— Я дико извиняюсь, — сказал Хикс, когда потуги прекратились.

— Все в порядке, сынок, — сказал врач. — Не пытайся вставать. Мы собираемся поднять тебя в травматологию. Ты получил сотрясение мозга. Хочу убедиться, что у тебя не проломлен череп.

Но к Хиксу возвращалось все, что случилось, тот тип в темноте, ударивший его металлической дубинкой.

— Какого хрена? — вскричал он. — Что за черт? Мой пистолет… Кто-нибудь видел мой пистолет?

Врач — на его бейджике значилось СОФЕР — положил руку Хиксу на грудь, чтобы не дать ему сесть.

— Думаю, он пропал, сынок, — сказал Софер.

— Не пытайся встать, Эрни, — сказала Саша, стоя в трех футах и глядя на него с выражением, которое можно было приблизительно описать как ужас. Рядом с ней стояли несколько других медсестер, все бледные и напряженные.

— О Боже. Боже мой. Украли мой пистолет. Больше ничего не прихватили?

— Только твои штаны, — сказал Софер.

— Только мои — что? Что, черт возьми?

Хикс повернул голову, чтобы посмотреть вниз, и увидел, что он голый от пояса и ниже и его член выставлен напоказ перед врачом, Сашей и другими медсестрами. Хикс подумал, что его снова вырвет. Это было похоже на дурной сон, который иногда ему снился, о том, как он появляется на работе без штанов и все на него смотрят. У него вдруг возникла мучительная мысль, что больной мудак, сорвавший с него штаны, быть может, засунул палец ему в задницу, как всегда угрожала сделать Саша.

— Он ко мне прикасался? Черт, он прикасался ко мне? — крикнул Хикс.

— Мы не знаем, — сказал врач. — Наверное, нет. Он, наверное, просто не хотел, чтобы ты встал и преследовал его, и решил, что ты не побежишь за ним, если будешь голым. Очень может быть, что он взял твой пистолет только потому, что он был у тебя в кобуре на поясе.

Этот тип хотя бы не взял его рубашку. Он прихватил ветровку Хикса, но не рубашку.

Хикс заплакал. Он пукнул: влажный, свистящий звук. Никогда он не чувствовал себя таким несчастным.

— Боже мой. Боже мой. Что, черт побери, творится с людьми? — крикнул Хикс.

Доктор Софер покачал головой:

— Кто знает, что это парень подумал. Может, чего-то испугался. Может, он просто какой-то больной подонок, которому понадобился единственный в своем роде трофей. Пусть об этом беспокоятся копы, а я хочу сосредоточиться только на тебе.

— Трофей? — вскричал Хикс, воображая свои штаны, повешенные на стену в картинной раме.

— Думаю, да, — сказал доктор Софер, оглядываясь через плечо на комнату. — Единственная причина, которую я могу придумать, чтобы кому-то понадобилось прийти сюда и украсть тело известного серийного убийцы.