Любить или воспитывать? - Екатерина Мурашова

– Так что же происходит с Таней?

– Головные боли несколько раз в неделю. Снимаем достаточно сильными таблетками. Все обследования сделали, ничего не нашли, – четко и, видимо, привычно заговорила мать. – Бывают головокружения, списывают на вегетососудистую дистонию, плюс она быстро выросла в прошлом году. Неустойчивое настроение, иногда прямо на ровном месте возникают истерики, потом она сама часто не может объяснить, что, собственно, послужило причиной. Даем валерьянку.

– Ваша семья?..

– В семье все вроде бы нормально. Я, муж, бабушка, все работают, есть Танина младшая сестра. Ссоры бывают, как и у всех, но вполне умеренные. С ее состоянием – мы специально наблюдали – вроде никак не коррелируют. Между сестрами отношения хорошие, насколько я могу сравнивать с другими. Младшая за нее очень переживает, когда Тане плохо, сама плачет.

– Но все симптомы – только в семье?

– Нет. Головная боль, несколько раз обморочное состояние – это в школе.

– Отношения в школе, с учителями, с подругами?

– Хорошие. Я ходила к классной руководительнице, она сама беспокоится, но ничего даже предположить не может. Раньше Таня хорошо училась, пятерок больше, чем четверок, а сейчас у нее успеваемость упала, потому что часто пропускает, много времени просто лежит, смотрит телевизор. Это вредно, конечно, я понимаю, но что ж ей, просто в потолок смотреть? Я… мы очень волнуемся… – на глазах женщины выступили слезы.

– Были ли неврологические проблемы раньше?

– Можно сказать, да. На первом году жизни мы тоже наблюдались, пили препараты, делали массаж. Потом невропатолог нас отпустил, сказал, все нормально. Потом еще долго соску сосала, были страхи – темноты, больших собак, боялась каких-то бугагашек… это лет в пять уже. Больше вроде ничего не было.

– Сколько продолжается нынешний эпизод?

– Приблизительно полтора года.

– Ага. Теперь позовите, пожалуйста, Таню, а сами посидите в коридоре.

Все симптомы у Тани, безусловно, неврологические. Нервная система девочки – изначально «орган-мишень», это понятно (была родовая травма, я это в карточке видела, да и мать подтвердила). Но что же такое с ней произошло теперь и длится вот уже полтора года, никак не реагируя на лечение невролога?

На все мои вопросы о семье, школе, подругах, увлечениях Таня отвечала четко, вежливо и равнодушно. Видно было, что я не первый психолог, которого она встретила на своем жизненном пути. Ничего от этой встречи она не ждет, выглядит очень уравновешенной. Трудно представить себе, как эта девочка истерит на ровном месте.

Я озвучила свои ощущения. Таня их тут же охотно подтвердила: да, конечно, понимаете, когда голова чуть не каждый день болит, как-то все равно делается – какой я музыкой увлекаюсь, из-за чего обычно с бабушкой ругаюсь и не видала ли случайно, как мама с папой младшую сестренку заделали… («Ого! Даже психоаналитик где-то затесался!» – подумала я).

Таня – подросток. При этом явно умна, начитанна, хорошая речь, стало быть, по возрасту имеется второй экзистенциальный кризис: кто мы, откуда, куда идем? Много думает? Об устройстве мира? О людях? А с кем об этом говорит?

– Да-да, конечно, до того, как заболела, особенно часто. Не с подругами, нет. Больше в семье – с папой, с мамой, с бабушкой. Очень интересно.

– Даже с бабушкой? – заинтересовалась и я. Нечасто нынче такое встретишь.

– Да что вы! – рассмеялась Таня. – У нас бабушка самая крутая. Она кришнаитка в «Другом мире». Я, когда поменьше была, часто с ней туда ходила. Мне их еда нравится. И «Бхагават-Гита» тоже. И что гармония – внутри самого человека. Бабушка говорит, что человек без духовной жизни – это как пирожок без начинки.

(Так называемый Центр развития человека «Другой мир» – здание в Питере, которое в складчину арендуют представители самых разных оккультно-мистически-оздоровительных тусовок.)

– Замечательно. А папа с мамой?

– Нет, они к этому отношения не имеют. Мама только иногда в православную церковь ходит, но редко. А папа – вообще никуда.

– Что же, у папы – никакой духовной жизни?

– Он говорит, что в этой стране вообще жить невозможно, потому что тут везде коррупция и беззаконие. Им уже поздно все менять, а мне надо выучиться и в Америку уезжать. Там свобода.

– А мама с ним согласна?

– Нет. Она говорит, что родина, язык, корни – это очень важно. А всякие «граждане мира» – это как перекати-поле. Везде, в том числе и в России, можно жить хорошо и достойно, если есть деньги. Стало быть, надо просто научиться их зарабатывать в достаточном количестве. Для этого нужно соответствующее образование и старание.

– Так. А чего же хочешь ты сама?

И тут от совершенно нейтрального вопроса у Тани началась истерика – точь-в-точь как описывала ее мать.

Когда с помощью холодной воды (валерьянки у меня не было) я несколько привела ее в чувство, то решила побыть зеркалом:

– Главное в человеке – это гармония. Она внутри (бабушка). Но снаружи есть страна, в которой жить невозможно, потому что она какая-то неправильная (папа). Человек же без корней – вообще не человек, а так, мертвая степная травка (мама).

– Да, да! – почти радостно воскликнула Таня, утирая кулаком покрасневший нос. – А ведь есть и еще много другого всякого! В книгах, в телевизоре, в интернете! Слишком много! А я – одна. Хорошо тому, кого к чему-то определенному тянет. Вот моя подруга с пяти лет хочет одежду рисовать, моделировать – и все! Все понятно, и я ей завидую. А как мне выбрать для себя? Свое? Вы не знаете?

Я не знала и честно сказала ей об этом.

– Но ты ведь еще придешь? Просто так, поговорить.

– Приду.

Вызвала из коридора мать и законодательным порядком запретила до конца одиннадцатого класса «Другой мир», Америку и зарабатывание денег для достойной жизни в России. Все силы семьи – на профориентацию.

Таня приходила ко мне еще несколько раз. Проблему информационной избыточности современного мира мы с ней, конечно, не решили. Но головные боли уменьшились, а истерики исчезли почти совсем. Она поверила, что все-таки сможет отыскать свою дорогу, и приступила к конкретным действиям. Мне хочется верить, что у нее все получится.

Никакой ребенок

– После попытки самоубийства Сергей лежал в психиатрической больнице. Там с ним работал психолог, он нам сказал, что попытка была настоящей, а не демонстративной. Наш сын действительно хотел умереть.

– Ага. А как сейчас?

Значительная часть демонстративных попыток суицида у подростков повторяется – уже известная «разрядка» и знакомый выход из трудной ситуации. С настоящими (если умереть не удалось) дело обстоит сложнее.

– Он молчит, ходит в школу, но нам кажется, что его состояние не слишком улучшилось. К психологам после больницы ходить отказывается.

– Гм… Мне показалось, что я видела юношу в коридоре. У вас есть еще один сын?

– Сергей – наш единственный ребенок. К вам я уговорила его прийти только потому, что в детстве он читал вашу книгу «Класс коррекции». Я это запомнила оттого, что он тогда плакал.

– Расскажите о Сергее. В основном меня интересуют его достоинства, сильные стороны.

– В том-то и дело, что у него их как будто и нет. Никаких увлечений, никаких дел, учится через пень-колоду, целыми днями смотрит телевизор или играет в компьютере. По дому не помогает, чтобы вынес пакет с мусором или вымыл посуду, надо пинать два дня, мне проще самой сделать. Иногда ходит гулять с такими же никчемными приятелями – «Макдональдс», кино, сигарета, энергетические напитки, но и это все как-то без страсти, увлечения. Говорят, у подростков есть какой-то протест, я его в нем не вижу…

Странно, подумала я. Нет протеста? А попытку сына убить себя она к чему причисляет?

– Девушка есть? Все-таки шестнадцать лет…

– Была. Расстались. Я ему говорила, что строить отношения – это труд. Ему было лень, как и все остальное. Впрочем, девушка тоже звезд с неба не хватала…

– Не бывает людей без достоинств, индивидуальных особенностей. Если не видите сейчас, вспомните раньше, в детстве.

– Не помню, простите. Всегда был средненьким, сереньким каким-то. Учитель в начальной школе и воспитатели в детском саду его не хвалили и не ругали. Как-то, видно, не за что было. Даже младенцем он по всем показателям укладывался куда-то в середину ваших врачебных таблиц. Да, раньше приводил с улицы бродячих собак, как-то принес лишайного котенка…

– И?

– У него в детстве был диатез, да и все равно он с его ленью не стал бы за ними ухаживать. А мне нужны в квартире лишаи и уличные собаки?

– Я пока не поняла, что вам нужно, – констатировала я. – Позовите, пожалуйста, Сергея.

– Только не надо мне говорить про уникальную ценность каждой человеческой жизни!

– Да? А почему? Я как раз собиралась, только рот открыла…

– Потому что это вранье.

– А в чем же правда?