Обман зрения - Джейн Хичкок

— Вы сможете заехать к нему на квартиру и забрать ее? — вдруг услышала я.

О чем она говорит?

— Я говорю, вы сможете заехать к Гарри и забрать ее?

— Кого забрать?

— Картину.

— Какую картину?

— Ту, что он оставил вам. Я же вам только что сказала. Она не очень большая.

— Извините. Я прослушала.

— Ничего, милочка. Ясное дело, вы расстроились. Чего уж там. Я тоже поплакала, хотя Гарри и оторвался от семьи. Значит, так — завтра утром я отсюда уезжаю и мне не с руки тащить эту штуку с собой в мотель и оставлять ее там на стойке.

— А что это за картина?

— Я же сказала, милочка, это какая-то старая картина, которую завещал вам Гарри. Она вся упакована. Вы единственная, кому он что-то оставил, не считая нас с Джо, конечно. Извините за беспокойство, но давайте вы подъедете за ней прямо сейчас?

— А где вы?

— У Гарри на квартире. Буду весь день укладывать вещи.

— Укладывать вещи?

— Да. Вчера до полуночи провозилась. Господи, сколько же здесь всякого барахла!

Я вдруг представила себе, как весельчак Гарри лежит на одной из своих шелковых подушек и смотрит остекленевшими глазами, как его бесцеремонная родственница упаковывает в пластиковые мешки всю его жизнь.

— А где сейчас Гарри?

— Тело уже в аэропорту, — прогнусавила она. — Я повезу его домой. Мы с Джо решили, что это наш христианский долг.

— Я сейчас приеду.

Я кое-как оделась и поспешила вниз. Поймав такси, я дала водителю адрес Гарри и села на ободранное заднее сиденье. Пока машина тряслась по улицам, я, закрыв глаза, пыталась прийти в себя.

Мы добрались довольно быстро, я побежала к лифту, который столько раз поднимал меня к знакомой квартире, и нажала звонок. Дверь открыла пожилая женщина в рыжевато-коричневом брючном костюме из полиэстера и допотопных очках в зеленой оправе. Довольно приятного вида, подтянутая и опрятная, с резко вылепленными чертами лица, которые говорили о несокрушимом здоровье. За толстыми линзами очков ее глаза казались непропорционально большими и даже слегка выпученными. Короткие седые волосы с крутой химической завивкой слегка отдавали в голубизну. В руках она держала пачку пластиковых пакетов и катушку со скотчем.

— Здравствуйте, я Фейт Кроуэлл, — отрекомендовалась я.

— Эдна Грубек. Входите, входите. Спасибо, что приехали. Прошу прощения за мой вид, — улыбнулась она, проведя рукой по волосам. — Весь день разбираюсь. Видит Бог, мой братец всего натаскал к себе в нору не хуже древесной крысы.

Было трудно поверить, что это родственница Гарри, тем более родная сестра. Он никогда не рассказывал о своем детстве, лишь упоминал о нем в весьма пренебрежительном тоне. В начале нашей дружбы я пыталась интересоваться его прошлым: спрашивала, откуда он родом, как прошло его детство, кем были родители и есть ли у него братья и сестры. Но эта тема оказалась ему явно не по вкусу.

— Извини, — прервал он меня в самой середине расспросов, — но то время не вызывает у меня интереса.

В тот момент я почувствовала, как с него спадает маска самоуверенности, открывая печальное лицо одинокого мальчишки, каким он оставался всю свою жизнь. Я больше никогда не возвращалась к этой теме и старалась не касаться его прошлого. Сам же Гарри не делал таких попыток. Со временем я заметила, что он восхищается людьми, перечеркнувшими свое прошлое и сумевшими подняться на новую ступень. Фрэнсис Гриффин занимала в этой компании самое почетное место. Мой друг говорил о них со странной непоследовательностью, одновременно восхищаясь и подтрунивая, словно и сам не знал, как к ним относиться. Вероятно, в этом отражалась его собственная неуверенность человека без прошлого.

«Ну и сестрица у Гарри», — думала я, идя за Эдной по коридору. Она была его полной противоположностью во всех отношениях, начиная от манеры одеваться и двигаться и кончая взглядами на жизнь. Судя по всему, в одежде ее интересовала только практичность. Интересно, как бы отнесся Гарри к ее наряду, в особенности к белым туфлям с зелеными шнурками и носовому платочку с веселым рисунком из уток и ружей, торчавшему из нагрудного кармана? Не слишком грамотная речь этой дамы тоже разительно отличалась от безукоризненного выговора ее брата. Услышав, как она отзывается о его работе, я стала подозревать, что живопись для нее — что-то вроде дорогих обоев. «Все эти модные штучки, из-за которых он разорился» — так она охарактеризовала карьеру Гарри.

Возможно, ее жизненные принципы были тверже, чем у брата, но дружить я бы предпочла все же с ним. Гарри был веселый человек, знаток искусства и тонкий ценитель талантов. Вряд ли то же самое можно сказать о его сестре. Удивительно, как человек из подобной семьи смог стать столь изысканным эстетом.

Идя за Эдной по длинному коридору, я вспоминала счастливые часы, проведенные в этой квартире. На пороге комнаты я чуть задержалась и, закрыв глаза, представила, как Гарри в своем парчовом халате курит сигарету, выпуская дым из ноздрей, пьет красное вино и вершит свой суд над людьми. Он создал прекрасные декорации для своего придуманного «я». Трудно было поверить, что его больше нет, и ничего в этом мире не будет напоминать о нем, кроме кучки вещей, которые обретут новых хозяев.

В комнате меня ждал шок. Со стен содрали всю ткань. Навесной потолок висел длинными клочьями, обнажая грязную изнанку. Люстра была снята — от нее осталась только цепь. Вся мебель оказалась сваленной в две большие кучи. Повсюду стояли ящики и коробки, перетянутые скотчем или ждущие, когда их набьют доверху. На щербатом рассохшемся полулежали свернутые в рулоны ковры.

— Извините за беспорядок, — сказала миссис Грубек. — Тут ко мне приходили какие-то люди из дома. Они хотели глянуть на стены и велели ободрать все эти тряпки. И слава Богу, потому что под ними оказалась протечка. Куда же я задевала эту штуковину? Ведь она была здесь, ей-богу.

Я смотрела, как Эдна суетится среди вещей. Они с Гарри были очень похожи внешне. Те же близко посаженные глаза, высокий лоб, опущенные уголки рта, придававшие лицу виноватое выражение, — одним словом, чуть более женственный вариант толстой физиономии моего друга.

— Чистое наказание вся эта кутерьма с вещами, — произнесла она как бы между прочим. — Ага, вот она.

Миссис Грубек вытащила картину из-за круглого стола, покрытого скатертью, и, с трудом подняв, вручила ее мне.

— Берите.

— Спасибо.

— Мы продадим все это хозяйство. Все-таки кое-какие деньги.

— Если у вас проблемы с расходами на похороны, я буду рада помочь, — предложила я. — Гарри был мне очень дорог.

— Нет, спасибо. Мы сами справимся. Всегда справлялись. Но это очень мило с вашей стороны. Нет, мой Джо просто святой. Он поддерживал Гарри последние два года, даже несмотря… ну, вы сами знаете…

— Нет, не знаю. А что?

— Несмотря на то, что он не одобрял его наклонности, — сказала она, слегка поджав губы.

Я поняла, что она старается проявить такт. Тем не менее, я инстинктивно встала на его защиту.

— Наклонности? — повторила я. — Вы имеете в виду то, что он был геем?

Она покраснела.

— Знаете, дорогая, по мне так пусть каждый живет как знает, — примирительно произнесла она.

Я видела, что она сказала это искренне, и с улыбкой кивнула. Ее лицо посветлело.

— Если захотите приехать на похороны, то они будут послезавтра в Цинциннати. Мы будем вам рады.

Мне, конечно, хотелось увидеть Гарри перед погребением и посмотреть на его родственников. Но я решила не ехать, чтобы запомнить его таким, каким он был при жизни и каким наверняка хотел остаться в людской памяти. У меня было такое чувство, что я оскорблю его память, если стану копаться в том, что он всю жизнь так тщательно скрывал.

— Спасибо за приглашение, но я вряд ли смогу, — вежливо ответила я.

Сестра Гарри пожала плечами, как бы говоря: «Дело ваше», и направилась к выходу. Я пошла за ней, неся ящик с картиной, который оказался не тяжелым, но довольно громоздким. Открыв входную дверь, миссис Грубек предложила помочь снести картину вниз, но я отказалась.

— До свидания, — попрощалась я на пороге. — Извините, что не могу подать вам руки.

— Прощайте, Фейт. Спасибо, что пришли, иначе пришлось бы волочить ее с собой.

— Спасибо вам. Мир его праху.

— Аминь.

Мы обменялись взглядами, и она закрыла дверь. Возвращаясь домой в такси, я всю дорогу думала о смерти Гарри. В моих мыслях он по-прежнему был со мной. Сейчас, когда я сознавала, что мы больше никогда не увидимся, образ его приобрел какую-то особую живость. И все же его больше нет. Казалось, он просто отстал, когда я отвернулась. Ничего не подозревая, я двигалась вперед, уверенная, что мой друг шагает за моим плечом и стоит мне оглянуться, как он тотчас же окажется рядом. А потом он исчез. Просто остановился, молча смотря, как я ухожу вперед. Неужели это и есть смерть?