Интерлюдия Томаса - Дин Кунц

Глава 22

Эд будет моим Натти Бампо, это редко упоминаемое имя разведчика в «Последнем из могикан»[87], который был также известен как Соколиный Глаз. Из своего электронного гнезда он будет показывать мне путь через слепящие облака дыма.

«Джип Гранд Чероки» с государственным номером «КЛЁВЫЙ ПАРЕНЬ» оборудован не только голосовой связью реального времени «ОнСтар», но также Джи-Пи-Эс-навигатором. Джи-Пи-Эс-карты включают в себя все улицы, окружные шоссе, местные дороги и федеральные магистрали, но если вы решите проехаться по бездорожью, то остаётесь наедине с собой: графика на мониторе не сможет предупредить о предательских свойствах открытой поверхности, и записанный направляющий голос этой деловой и при этом немного страстной леди, указывающей направление, умолкнет, показывая своё недовольство.

К счастью, Эд может использовать прямой доступ к последним оцифрованным видам планеты, полученным со спутника, и поэтому знает очень подробные детали местности «Уголка Гармонии», а заодно и практически любого другого места, которое вы сможете назвать. Он способен точно определить местоположение «Джипа Гранд Чероки» по идентификационному сигналу, который непрерывно передаёт его ретранслятор. В его голосе нет ни крупицы знойности, но меня успокаивают и вселяют уверенность его заверения в том, что он может помочь в достижении моей цели, которую плотность дыма, кажется, уводит всё дальше.

– Для начала, – говорит Эд, – езжай медленно. Ты будешь ехать медленно, Странный Томас?

– Да. Да, буду, Эд.

– Ты должен слушать внимательно мои инструкции и следовать им буквально.

– Конечно. Да.

– Если я тебе скажу повернуть руль на четверть против часовой стрелки, а ты повернёшь его на сорок процентов…

– Я никогда так не поступлю.

– … ты можешь заехать прямо в выгребную яму, чего мы пытаемся избежать. И ещё одно, Странный Томас – не перебивай меня.

– Не буду, Эд.

– Ты только что это сделал.

– Больше не буду.

– Я не грубый надсмотрщик и определённо не тиран.

– Я так и не думал, Эд.

Джоли говорит:

– Он правда не хочет править миром.

– Тем не менее, – говорит Эд, – для того, чтобы это сработало, я должен давать тебе точные инструкции, и ты должен им точно следовать.

– Я понимаю.

– По моему опыту, – говорит Эд, – люди часто говорят, что понимают, когда на самом деле не понимают абсолютно ничего.

– Но я правда понимаю. Ты просто должен мне верить, Эд.

– Я думаю, что должен. Однако, если не по моей вине ты полетишь с крутого склона и разобьёшься, мне будет печально.

– Если так случится, Эд, я не буду осуждать тебя.

– Это будет недостаточным утешением.

Девочка говорит:

– Ты не слетишь с крутого склона – так же, Томми?

– Нет, Джоли, не слечу. Хотя могу стукнуться головой о руль, и мозги вытекут из ушей, если мы не начнём прямо сейчас.

Эд сбит с толку.

– Почему ты должен биться головой о руль, Странный Томас?

– Это просто выражение досады, Эд. Я не это имел в виду.

– Если от удара твои мозги вытекут, то нет никакого смысла в нашем следовании этому плану.

– Я никогда так не сделаю, Эд. Клянусь.

– Я не фиксирую никаких голосовых образцов обмана.

– Потому что я говорю правду, Эд. Может, начнём?

– Езжай прямо вперёд со скоростью пять миль в час.

Следуя вышеупомянутому напоминанию, что жизнь часто наполнена абсурдом не без страха и радости, первая фаза подступа к Хискотту начинается.

По всему, что я вижу, весь мир, должно быть, тлеет, всё его существо неуклонно превращается в газ и сажу. Может быть, дым менее белый и более серый, чем прежде, а может быть, слой копоти, собравшейся над «Уголком», сейчас настолько толстый, что скоро собирающееся превратиться в новую звезду солнце не может его пробить.

Несмотря на запах горящей травы, режущий глаза дым и горящее горло, мир, по которому я еду, кажется неуклонно темнеющим морем, полным встревоженного ила и облаков мельчайшего планктона. Следуя указаниям Эда, передвигаясь по холмам, я чувствую, как будто спускаюсь в океаническую бездну, и в конечном итоге попаду в абсолютную черноту древней вечности, где в тёмном холодном одиночестве влачат безысходное существование безглазые и изуродованные давлением существа.

Думаю, это чувство погружения даже дальше от правильного восприятия бесформенных, вздымающихся масс за окнами «Джипа», чем от факта того, что я качусь вблизи той сущности, которая когда-то была Норрисом Хискоттом. Сейчас это уникальное воплощение необычайной враждебности, и давление, которое я ощущаю – совсем не давление, а тяготение чёрной дыры его зла.

И хотя каждая щель автомобиля плотно закрыта, кажется, что воздух загрязняется всё сильнее, и меня одолевает один из вариантов клаустрофобии, чувство, что меня заманили в место, где я буду медленно задыхаться. Я чихаю один раз, второй, третий.

– Будь здоров.

– Спасибо, Эд.

После этого обмена репликами он говорит мне остановиться и информирует, что я достиг края склона, который ведёт к заднему двору дома, где Хискотт провёл последние пять лет, превращаясь… во что бы он ни превращался. Несмотря на то, что мрак, окружающий «Джип», кажется частично менее плотным, чем прежде, я не могу разглядеть даже краешка дома.

Эд подтверждает, что моя изначальная стратегия и тактика наиболее вероятно ведут к успеху. Так как он может обратиться к «Гугл Планета Земля», посмотрев на здание сверху, то может достаточно точно проследить мой подъездной путь, чтобы существенно увеличить шансы на успех.

По его указанию я ослабляю ремень безопасности достаточно для того, чтобы взять пистолет и револьвер с пассажирского сидения. Я засовываю их за ремень, пистолет на животе, револьвер на спине. Затягиваю ремень обратно и наклоняюсь вперёд, обе руки на руле.

Отслеживая Джи-Пи-Эс-передатчики на нескольких автомобилях окружного агентства по тушению пожаров, Эд предлагает подождать ещё сорок секунд, пока эти грузовики не подберутся к въезду «Уголка Гармонии». Их сирены добавят свой вклад в какофонию, а потом замаскируют шум, который я произведу. Он говорит, что представители шерифа едут недалеко следом.

Вообще говоря, эти душераздирающие моменты моей необычной жизни, когда я вынужден совершать безрассудные поступки и насилие, меня не возбуждают, нет никакого ярко выраженного волнения или радости. Они характеризуются страхом, которому нельзя позволить перерасти в сковывающий ужас, отвращением, тревогой, которая по большей части является ожиданием замешательства, появляющегося в самый разгар действий, замешательство на поле боя, которое может означать мою смерть.