Тайна казачьего обоза - Сергей Свидерский

— Что же вы так болезненно отреагировали, Алексей Оттович? — спросил Владимирцев, — под результатом я, как человек живущий бизнесом, подразумеваю даже его отсутствие.

Шмидт начал оправдываться, виновато глядя то на Владимирцева, то на Косиндо, дескать, его падение в воду это простая случайность и никоим образом оно не связано со словами о работе.

Продрогшие мужчины бегом вернулись к костру.

Поймав на себе удивлённые взгляды ребят и Алины, дружно объяснили, что решили искупаться. На вопрос, почему в одежде, ответили без фантазий, мол, не захотели смущать обнажёнными телами присутствующих здесь дам и галантно поклонились в их сторону и застывшей с открытым ртом и дымящейся кружкой с чаем в руке Алине.

— Есть одно пожелание, — заметил Владимирцев, — оно касается джентльменов.

— Какое же? — спросили юноши, ожидая услышать что-то оригинальное

— Настоятельно не рекомендую повторять наш экзерсис, — Владимирцев заметно вздрогнул и, потянув носом воздух, процитировал классика, немного видоизменив слова: — Ночь. Улица. Костёр. Далеко до аптеки.

Потянувшая от реки свежесть заставила вспомнить о тёплых вещах. Натянув на себя джемпера и свитеры, укутавшись в одеяла, студенты уселись вокруг костра, посылающего в сиреневое небо искры-послания, тающие высоко над головой. Вскоре к ним присоединились переодевшиеся в сухую одежду, не любящие смущать обнажённым торсом молодых дам мужчины.

Глядя на костёр, на ярко-алые, почти прозрачные по бокам языки, лижущие жадно седой сумрак ночи, кто-то задумчиво произнёс:

— Вот так и просидеть всю ночь, глядя на огонь, слушая песни волн.

— Думаю, так и будет, — заговорил Владимирцев, — летняя ночь северных широт правдоподобно похожа на ранний вечер. Когда кончается день и наступает ночь трудно определить. Но сейчас речь о другом. Именно в эту минуту вспомнилось моё студенчество. В стройотряде или осенью на уборке урожая, мы частенько засиживались у костра до утренней зари под гитару и песни. Кстати, — встрепенулся он, — в салоне я видел гитару.

Петра Глотова выдали с головой.

— Это Глотова Петьки, — отозвался сонно кто-то.

— Не стесняйся, Петя! — поддержали товарища однокурсники, — спой.

— Только без присказок, что «что-нибудь, такого названия нет», ты прославился как большой любитель пооригинальничать.

— Действительно, Петя, — повернулся в его сторону Владимирцев и посмотрел на юношу с интересом. — Исполни, что знаешь и любишь. Мы с удовольствием послушаем. А если знаем слова, то подпоём. Правда, ребята?

— Ой, да! ну, конечно! Подпоём!

В это время Алина принесла и раздала кружки со свежим дымящимся чаем. Сидящим возле костра стало по-домашнему уютно.

— Ух, ты! Вовремя! — послышались голоса студентов. — Спасибо, Алина! Садись с нами, — посыпались предложения.

Женщина с неохотой отказалась, пояснив, что ребятня без неё не уснёт, а как задремлют, она следом. Поблагодарила и ушла в палатку.

— С утра без устали возилась, готовила, — с теплотой в голосе сказал Косиндо, — умаялась. Пусть отдыхает.

Пока все пили обжигающий чай, громко втягивая через сложенные губы, боясь обжечься, Петя сходил в палатку за гитарой.

Ему уступили место — раздвинулись в стороны — чтобы не мешать исполнителю. Петя сел, по привычке, свойственной всем музыкантам, размял пальцы, перебрал струны и сказал, что исполнит песню одной старой группы, в иносказательном смысле песню можно назвать колыбельной для полуночников.

Резкие быстрые удары по струнам взбудоражили и возмутили сладко дремавшую тишину в глубине леса. Напористая мелодия острым ножом распорола полог ночи и далеко на восходе, где встаёт солнце, небеса окрасились в незаметный пунцовый окрас, заалели лёгкие лепестки облаков. С противоположного берега, укрытого от глаз молочной пленой тумана донеслась частая деревянная дробь (над водой звуки разлетаются далеко).

С первых слов песни Петя придал голосу незаметную хрипотцу и басовитость.

Я мертвец. Я мертвец,я пою о загробной любви.О весне, тает лёд,моё сердце лежит у рекиИ гниёт.У реки, у реки,я молюсь невысоким волнам…[15]

При этих словах река, словно тяжело вздохнула, всплакнула тихим плеском весла, и, набежав на камни невысокой волной, успокоилась.

Вот река забурлити к моим сумасшедшим рукамПринесёт…

Резкий удар по струнам разлетелся мелким бисером тончайших звуков, и непродолжительное глиссандо послужило началом припева.

Розовый бинт, что же не ясно.Розовый бинт — это прекрасно.Льётся река через века.

Приносит вода снова и сноваВ руки мои розово-алый бинтС запахом крови.

Последняя строка песни заставила Настю, Валю и Надю поглубже втянуть головы в одеяла, накинутые на плечи; по телу пробежалась ощутимая морозная дрожь.

Приносит вода снова и снова …

Кое-кто с испугом оглянулся на реку, стараясь рассмотреть в седеющем сумраке издающий жалобный писк весёльных уключин предмет.

В руки мои розово-алый бинт …

Языки костра взметнулись вверх, потревоженные невидимой силой; из спящего распадка потянуло сырой свежестью; следом за племенем ворох ярких искр полетел в небо, тая в высоте.

С запахом крови.

Самопроизвольно у студентов дёрнулись руки, выпали из ослабевших пальцев кружки с металлическим стуком, пролился чай; жидкость частично попала в костёр и он недовольно зашипел. С таким напором Петя пропел последнюю строчку припева.

Протяжный глухой стон со стороны реки привлёк внимание полуночников. Огромная рыбина, показав над поверхностью крупную спину, матово блестящую от воды, несколько раз кряду всплыла почти у берега и, подняв брызги широким серым хвостом, ушла в глубину.

Смеясь и перебрасываясь шутками, студенты высыпали из палаток.

— Красота! Красота-то, какая! — крикнули хором радостными и возбуждёнными голосами.

После умывания, кое-кто из юношей решил искупаться, всех ожидал незатейливый, простой, но вкусный завтрак. Алина приготовила гречневую кашу с тушёнкой, она исходила ароматом в казане возле костра на треноге. Женщина распорядилась, чтобы каждый накладывал себе сам без стеснения, а сама сказала, что быстро изжарит лепёшки.

Девушки, движимые любопытством, приблизились к печке, изготовленной из половины бочки. В верхнем листе в прорезанной дыре стоял казан с кипящим маслом, из высокой трубы валил дым, пахло сосновыми дровами и смолой.