Африканская ферма - Оливия Шрейнер

— Есть люди, которые мудрее во сне, чем наяву.

Глава IX. Линдал и странник

В остывшей заброшенной пристройке горит пламя. Временами, разгораясь, оно освещает почерневшие балки и поблекших красных львов на стеганом одеяле, наполняя комнату теплым сиянием, которое кажется тем более ярким, что ночь на дворе темная и туманная.

У очага, вытянувшись в старом кресле, сидит высокий, худощавый незнакомец. Его проницательные голубые глаза под красиво очерченными полузакрытыми веками устремлены на пляшущие языки огня. Одной холеной рукой он задумчиво поглаживает густые русые усы. Неожиданно он вздрагивает, глаза его широко открываются, и он прислушивается. Успокоясь, он откидывается на спинку кресла, наполняет из серебряной фляжки стоящий на столе стакан и принимает прежнюю позу.

Дверь беззвучно отворяется, и появляется Линдал в сопровождении Досса. Шагов ее не слышно, но незнакомец сразу же поворачивается к ней.

— Я думал, вы не придете.

— Мне пришлось подождать, пока все уснут. Я не могла раньше.

Линдал сняла шаль, в которую была укутана, и незнакомец поднялся, уступая ей единственное в комнате кресло. Но она села на пустые мучные мешки, сложенные у окна.

— Я не понимаю, почему я должен жить в этой лачуге, — сказал он, обведя рукой помещение и придвигая кресло ближе к Линдал. — Человек, который прискакал сюда за сто миль по вашему приглашению, мог бы рассчитывать на большие удобства.

— Я писала: «Приезжайте, если пожелаете».

— Я пожелал. Но ваш прием холоден.

— Я не могла принять вас в большом доме. Начались бы расспросы, а я не хочу кривить душой.

— Вы стали совестливы, как юная девица, — проговорил он низким мелодичным голосом.

— У меня нет совести. Сегодня я осквернила себя заведомой ложью. Я сказала, что приезжий — человек грубый, неотесанный, лучше поместить его не в доме, а устроить здесь. Это была намеренная ложь, а я ненавижу ложь. Я лгу, если не остается другого выхода, но мне это не по вкусу.

— Себе-то вы, во всяком случае, не лжете, перед собой-то вы искренни…

Она не дала ему договорить.

— Вы получили мою записку?

— Да, поэтому я здесь. Ответ ваш ужасно глуп, вам следует взять свои слова обратно. Кто же этот достойный молодой человек, за которого вы собираетесь замуж?

— Фермер.

— Здешний?

— Да. Он уехал в город приготовить все к нашей свадьбе.

— Что он за человек?

— Глупец.

— И все-таки вы отдаете ему предпочтение?

— Да. Потому что вы не глупец.

— Несколько неожиданная причина для отказа, — произнес он, облокотясь о стол и пристально на нее глядя.

— Может быть, и неожиданная, но достаточно веская, — бросила она. — Если я выйду за него, я смогу освободиться от него в любое время. Пробудь я с ним целый год, он все равно не осмелится поцеловать мне руку. Понадобится он мне, я его позову, и он войдет. Войдет — и ничего более. Стали бы вы спрашивать меня, что вам позволено, а что — нет?

Ее собеседник погладил усы и улыбнулся, давая понять, что вопрос просто нелеп и не нуждается в ответе.

— Зачем вам эта фикция брака?

— Затем, что остается одна-единственная вещь, которую мне не позволяет совершить совесть. Я вам уже говорила.

— Отчего бы вам не выйти за меня?

— Потому что тогда мне уже не освободиться. Вы будете держать меня мертвой хваткой.

Линдал глубоко вздохнула.

— Где то кольцо, которое я вам подарил?

— Иногда я надеваю его. Но мне тут же хочется снять его и швырнуть в огонь. А на другой день я снова надеваю… И целую его…

— Стало быть, вы еще любите меня?

— Неужели вы думаете, что если б вы не значили для меня больше, нежели любой другой мужчина, я бы… — Она замолчала. — Когда я вижу вас, я — люблю, когда вы далеко — я вас ненавижу.

— Боюсь, что сейчас я невидим, — произнес он. — Не смотрите на огонь так пристально, быть может, тогда вы соизволите заметить меня.

Он подвинул кресло так, чтобы оно стояло между очагом и Линдал. Она подняла лицо и посмотрела ему в глаза.

— Если вы любите меня, — сказал он, — отчего вы не хотите стать моей женой?

— Потому что через год я отрезвею и пойму, что у вас точно такие же руки, точно такой же голос, как у любого другого мужчины. Какое-то странное наваждение мешает мне видеть это сейчас. Вы затрагиваете лишь одну сторону моего существа. Но есть другая, духовная сторона, которой вам не затронуть. Более того, вы о ней ничего не знаете. Если бы я стала вашей женой, эта духовная сторона проявилась бы с полной силой, — и тогда я возненавидела бы вас навсегда. А теперь я ненавижу вас только временами.

— Приятно слушать ваши метафизические рассуждения, — произнес он, подперев голову одной рукой. — Скажите, в их развитие, что вы любите меня правым, а не левым желудочком своего сердца, правым, а не левым предсердием и потому вы питаете ко мне недостаточно возвышенное, одухотворенное чувство. Люблю слушать ваши философствования.

Она окинула его спокойным взглядом, понимая, что он пытается пустить против нее в ход ее же собственное оружие.

— Вы поступаете неразумно, Линдал, — сказал он, переходя на серьезный тон, — в высшей степени неразумно. Это ребячество. Право, вы удивляете меня. Идеалы, теории — все это прекрасно, но вы не хуже меня знаете, что они неприменимы в жизни. Я люблю вас. Я не говорю, что люблю вас каким-то высшим, сверхчеловеческим чувством, что любил бы вас, будь вы уродливы и безобразны, что продолжал бы обожать вас вечно, как бы вы ко мне ни относились, будь вы даже бестелесным духом. Оставим сантименты безусым мальчишкам. Всякий взрослый человек, а вы человек взрослый, прекрасно знает, что такое любовь между мужчиной и женщиной. Я люблю вас такой любовью. Кто бы мог подумать, что я буду дважды предлагать руку женщине, тем более женщине небогатой, которая…

— Продолжайте. Не щадите меня… «которая сама кинулась мне на шею и утратила право быть со мной на равных», — это вы хотели сказать? Договаривайте. Мы-то уж можем говорить друг другу правду.

Помолчав, она добавила:

— Я верю, вы любите меня, насколько вообще способны на это чувство; верю, что, предлагая мне руку, вы совершаете великодушнейший за всю свою жизнь поступок. А ведь попроси я вас сама о великодушии — вы бы отказались прийти мне на помощь. Если бы месяц назад, получив послание, в котором вы намекаете на свое желание видеть меня женой, я бы написала вам: «Приезжайте скорее», — вы бы только уронили: «Бедняжка», — и небрежно разорвали бы мое письмо.

Через неделю вы уплыли бы в Европу, а мне прислали чек на сто пятьдесят фунтов (который я бросила бы в печь!), и больше я о вас не слышала бы.

Гость усмехнулся.

— Но стоило мне отклонить ваше предложение, написать, что через три недели я выхожу за другого, и в вас тотчас проснулось то, что вы называете любовью. И вот вы здесь! Мужская любовь сродни мальчишеской любви к бабочкам, у всех вас одно желание — схватить и оборвать крылья.

— Какая глубокая житейская мудрость! — сказал он. — Вы, видно, хорошо изучили жизнь.

С таким же успехом он мог бы насмехаться над огнем, пылающим в камине.

— Я изучила жизнь достаточно, чтобы понять главное, — ответила она, — вы любите меня только из духа противоречия. Я понравилась вам, потому что была безразлична ко всем мужчинам, не исключая и вас. Вы решили покорить меня, потому что я казалась неприступной. Вот чем объясняется ваша любовь.

Ему хотелось наклониться и поцеловать уста, которые бросали ему вызов, — но он сдержал свой порыв и тихо спросил:

— A вы за что меня полюбили?

— За силу. Вы первый, кого я боялась. И еще, — прибавила она с мечтательным видом, — еще мне хотелось испытать это чувство, самой испытать. Этого вам не понять.

Он улыбнулся.

— Ну что ж, коль скоро вы не намерены выходить за меня замуж, позвольте полюбопытствовать, какие у вас намерения и что это за планы, о которых вы мне писали. Вы просили приехать и выслушать вас. И вот я здесь.

— Я писала! «Приезжайте, если хотите». Так слушайте. Если вы согласитесь на мои условия, то я буду вашей. Если нет, то в понедельник я венчаюсь…

— Каковы же эти условия?

Она смотрела мимо него на огонь в очаге.

— Я не могу выйти за вас замуж, — медленно проговорила она, — потому что не желаю ничем себя связывать. Но если хотите, я уеду с вами, полагаясь на ваши заботы. А когда мы разлюбим друг друга, мы так же просто расстанемся… В деревне я не хочу жить, в Европу я тоже не поеду. Поедемте в Трансвааль, куда-нибудь в глушь. Людей, которые там живут, мы уже не встретим потом ни в одном уголке мира.

— О, дорогая, — сказал он, с нежностью склоняясь к ней и протягивая руку, — отчего вы не хотите вручить свою судьбу мне? Неужели вы меня покинете и уйдете к другому? Так, должно быть, и будет.