Невеста с огоньком, или Герцог с дымком - Елена Княжина

Как это произошло? Почему я позволила этому случиться? Боги, Эль Экарте, да что с тобой?!

Я с силой растерла щеки, снежно-белые и хранящие следы поцелуев. Благородная южанка, да что вы говорите!

Пришла под покровом ночи в покои к обнаженному мужчине, измотанному лихорадкой, отравленному мраком. Быть может, даже бредящему… Да в себе ли герцог? И понимает ли, что творит? И не убьет ли меня одним взглядом, когда очнется по-настоящему?

Заглушив стон рукавом халата, я в сердцах ухватила флакон с парфюмированной водой и бросила туда же. К платью в корзину. Хватит!

Я больше к нему не пойду. Не пойду. Не пойду…

— Не пойду! — сообщила птичке, вернувшись с завтрака.

Кислая физиономия Эйдана Красивого испортила аппетит даже сильнее, чем копошившаяся в животе вина. Если я и дальше буду питаться крошками, то скоро сама стану размером с ташку.

— Не пойду, не пойду… — убежденно помахала пальчиком перед птичьим носом, когда за окном начали сгущаться сумерки и Фенора пригласила меня к ужину. — Заставлю себя поесть. Вернусь, умоюсь. И сразу лягу спать.

Недоверчиво щелкнув красным клювом, птичка перемахнула на другое кресло.

«Сиру Нетфорду стало лучше, — довольно подбоченился сир Эверхар, застав за ужином весьма мрачную компанию северян. — Я же говорил, что для ухудшения нет причин!»

Стало лучше — это хорошо…

Но как Нетфорд узнает, что завтра наступило?

— Не пойду, — фыркнула, вернувшись вечером в супружеские покои.

Придирчиво оглядела пустую корзину для белья: горничная уже забрала все в стирку. Тем и лучше! Меньше соблазна уткнуться носом в грязное платье, скомкать его, обнять, улегшись на подушку… И, жалея себя, всю ночь дышать запахом целовавшего меня мужчины.

Морозные узоры оплели окно до самого верха, стекло покрылось толстой корочкой. Я прижалась носом к холодной раме и сощурилась, пытаясь разглядеть огонь на сторожевой башне. Сказочная красавица в ледяном дворце. Одна, совсем одна. Так давно одна…

— Схожу, — разбудила дикую пташку робким поглаживанием, когда за окном стало совсем черно. — Но лишь затем, чтобы сжать ладонь его светлости. И сообщить, что завтра уже пришло. И скоро опять уйдет…

Не меняя простого домашнего платья, в котором спускалась к ужину, я осторожно вышла из спальни и побрела к герцогскому крылу. Яркий свет стенных чаш, отбрасывавших оранжевые всполохи на пол и потолок, вгонял в краску. Будто даже стены знали, куда я иду! И зачем.

В покоях Нетфорда было темно: огонь в нишах опять погасили. Нырнув из светлого коридора в черноту, я несколько мгновений привыкала. Моргала, жмурилась, мысленно отгоняя странные тени, что начали вдруг мерещиться.

Казалось, будто бы на постели герцога кто-то есть. Будто этот кто-то одет в светлое шелковое платье… Хотя нет: скорее раздет, чем одет!

Будто этот кто-то имеет длинную гриву темных волос, которую с таким азартом наматывает на кулак сир Нетфорд… И длинную шею, которую сир Нетфорд покрывает жадными поцелуями… И тонкие дамские пальчики, страстно впивающиеся в шею сира Нетфорда…

Все это могло мне померещиться. Игра теней, света и буйного воображения. Но я пока не лишилась слуха… и отчетливо слышала все эти охи, вздохи, щекотные хрипы и порочные стоны!

* * *

Нетфорд

Нэд по колено ушел в ту дрянь, что разлилась вокруг древнего разлома. Нахлебался мрака, борясь со стихией, что тащила герцога на дно. Отплевался, снова увяз в черной мерзости… Но это было не вчера, не сегодня. Какой-то из прошлых ночей.

А вчера в его сны, граничащие с явью, приходила голубоглазая южанка. И после ее ухода время размазалось, застыло. Бытие стало небытием. Завтра уже наступило? Нет?

Он сдернул с лица ненавистную повязку и осторожно ощупал лицо. То казалось знакомым, прежним — ни кровящих ран, ни липкости целебных мазей.

Нетфорд попытался поморгать и будто бы даже разглядел несколько неявных рыжих пятен перед собой. Огни чаш в его спальне. Мутные, призрачные, то выплывающие из темноты фонтанами света, то снова прячущиеся в тени.

— Стой… Стой! — прохрипел пламени, что упрямо ускользало от пробуждающегося зрения.

Бездна! Нэд снова ни гхаррова зада не видел.

И не слышал.

Тело трясло лихорадкой, пот скатывался с висков на подушку. Чужой огонь, забытый в его чреве прошлой ночью, лишь подогревал граксов жар.

Голова гудела огромным колоколом. Хрясь, бум, хрясь… Кто-то внутри проламывал себе путь сотней железных орудий. Мысли расплавлялись, будто в затылок вогнали раскаленное лезвие.

— С-с-с… — вдохнул с шумным присвистом, едва на его плечо опустилась холодная мокрая тряпка.

Что-то происходило с его телом. Нежные, ласковые руки омывали кожу водой. И от пальцев ощутимо пахло нимфейрой и дикими ягодами.

— Эль…

Ресницы задрожали, пытаясь нащупать образ. Мираж. Ярко-рыжее пламя взметнулось у стены, осветив кусок светлой ткани, и тут же потухло.

На глаза опустилась сброшенная повязка, сладкие пальцы коснулись губ. Так и «слышал», как она игриво прошептала: «Не шуми!»

Он не будет. Сегодня он безвольный кусок плоти, неспособный бороться со своими желаниями и помнить о долге. Очень послушный мальчик, готовый Граксу душу заложить за каплю целебной ласки.

Воздушная стихия заметалась по комнате, пытаясь нащупать южанку и толкнуть в его объятия. Но, дезориентированная потерей чувств, упрямо натыкалась на стены и чаши. Это не тот огонь, не тот… Ему нужны другие искорки. Те, что живут у южанки в бешено скачущем сердечке.

Комнату залило мраком, повязка заглушила «световые пятна», заставляя прислушаться к ощущениям. Ткань скользила по его телу, и руки, управлявшие ей, пахли так явственно, так ярко, что не осталось сомнений. Ланта Экарте вызвалась поухаживать за ним.

Голубоглазая жемчужинка Юга. Храбрая девочка, втянутая в жестокий северный кошмар. В мир темных монстров, мертвой изнанки и ледяных мечей.

Воображение тут же дорисовало образ. И рыже-золотые завитки над вздернутым носом, и прозрачные хрусталики водных глаз, глядящие с укором на хворого и уязвимого… Он знал, что не имеет права таким быть. Слабым и безвольным.

В измотанном теле не осталось сил бороться с искушением. С притяжением. С молотом, разбивающим грудь от одного взгляда на миловидное точеное лицо. С припухшими губами, блестящими зрачками и ямочками на щеках.

Взгляда!

Нэд выгнулся, зарычал исступленно. О, северные боги услышали молитвы дурака. И тут же вняли им, злорадно потирая когтистые лапы…

У него всего-то и было отрады, что видеть ее и слышать! А теперь забрали и это.

Нэд почти услышал хруст знакомой ткани под своими грубыми пальцами. Вчера он изучил это платье до последней пуговки на спине, оно до сих пор хранило запах их страсти.