Бешенство небес - Лев Жаков

Он самолично поднес стакан к губам Молчуна, который отпил и благодарно прикрыл глаза.

Некоторое время они разговаривали, сидя у кровати, а Сив слушал их, тихо улыбаясь.

– Вскоре это существо станет для нас как... как летающий корабль, понимаете меня? – рассказывал Нес. – Мне необходимо лишь разобраться с управлением.

– Так надо дать ему имя! – объявил Тео, кладя ладонь на торчащую из ножен хитиновую рукоять. – Вот этот мой меч – я назвал его Стерхом, в честь Стерха. Пистолет нашего пирата – его зовут крон. Ну пусть не зовут, пусть это название, а не имя – все равно у той мягкой лоханки, что болтается за кормой моего корабля, нет даже названия. Кальмар? Пфе! Не годится, тут нужно...

Фавн Сив открыл глаза и пошевелился. Высвободив из-под одеяла тонкую руку, он сложил пальцы щепоткой, подвигал ими... Вскоре они поняли: Молчун хочет что-то написать. Траки принес из своей каюты бумагу и перо с чернильницей. Голову Молчуна приподняли, сунули перо в пальцы, под руку подложили лист бумаги.

Неразборчивыми каракулями он вывел:

БРОНГ

– Что? – спросил Нес, растерянно моргая. – Что это...

– Название, – сказал Гана, и Смолик кивнул.

– Точно! Название для этой летающей свиньи со щупальцем на морде. Бронг... ладно, пусть будет бронг. А ты, Говорун, не хочешь ли написать нам что-нибудь еще? Ты знаешь многое, чего не знаем мы. Глупо, имея на борту человека, который может рассказать что-то важное, не разузнать у него, что к чему...

– Но он не умеет говорить, – возразил Траки Нес. – И слишком слаб сейчас, чтобы писать. Глядите, рука дрожит.

– Дрожит... – проворчал Тео. – И что с того? Вот у нас, рядом, лежит некто, кто, быть может, знает все тайны, а мы даже не пытаемся... Ну хотя бы источник этого странного возмущения, этой облачной волны, – что оно такое, а? Ведь мы плывем к нему, приближаемся...

Рука Фавн Сива шевельнулась, запястье приподнялось. Видно было, с каким трудом дается ему каждое движение. Тонкие пальцы взялись за перо, которое Нес перед этим успел макнуть в чернильницу.

– Ро... – прочитал Смолик, склоняясь над столом. – Мистер Нес, а ну отодвиньтесь, вы загораживаете свет! Что ты там пишешь, смуглый? Ро... Рой...

Затаив дыхание, они наблюдали, как мучительно медленно двигаются пальцы, слушали, как перо скребет бумагу. Чернила на нем закончились, Фавн просительно улыбнулся. Тео забрал перо, макнул в чернильницу и опять вставил в руку Молчуна.

– Рой Джа... – прочитал Гана то, что уже было написано.

– А, так ты умеешь читать, мой пират? – спросил Тео, не отрывая взгляда от бумаги. – Никогда бы не подумал, судя по твоей умной роже...

После этого вновь наступила тишина. Наконец пальцы разжались, перо упало, оставив на бумаге чернильный развод. Фавн Сив прикрыл глаза. Улыбка его стала утомленной и жалкой.

– Рой Джайрини, – прочел Траки Нес недоуменно. – Что это значит?

Все трое поглядели на Молчуна. Веки того дрогнули, глаза приоткрылись, но сразу же закрылись вновь.

– Эй, мистер Улыбка! Что ты хочешь сказать нам? – спросил Тео.

Фавн Сив не шевелился.

– Какой еще рой? Что такое Джайрини? Или – кто это такой?

Тишина в ответ.

– Он потерял сознание, – сказал Гана.

Вскоре эфиропланы вышли на просторы Бескайского моря. Намного восточнее, но примерно тем же курсом двигались четыре корабля – два шержня, драйер и скайва, – входящие в королевский флот архипелага. На скайве, которая называлась «Высь», плыли Экуни Рон Суладарский и капитан дворцовой охраны Трэн Агори.

Глава 2

С раннего утра то, во что превратился Уги-Уги, охотилось на людей.

Оно покинуло провал, неся в щупальцах головы трех безкуни и двух рабов, которых поймало и растерзало по дороге вверх.

Монарх все еще был монархом.

Но стал и пауногом.

К тому же он был и другими пауногами. Пока что они ощущались смутно, но внутренним взором монарх видел их лишенные эмоций сознания, витающие далеко вокруг. Все они были связаны; по мере того как преображенный рассудок осваивался в новом теле, связь эта становилась отчетливей.

Конечно, разум той твари, с которой он слился, Уги-Уги ощущал яснее всего. Разум этот отличался своеобразием и простотой. Вобрав монарха, тварь наполнила человеческий рассудок своим опытом, а после растворилась в нем, сделав сознание Уги-Уги одновременно и примитивнее и изощреннее, более механическим – и более злобным. Пауног стер многие воспоминания, добавив пока не очень понятные знания и умения; значительная часть личности монарха исчезла, оставшиеся черты характера обострились до нечеловеческой, чудовищной силы.

Разум твари не исчез окончательно. Ядро чужого рассудка, цитоплазма которого уже стала частью монарха, находилось где-то рядом. Почему-то Уги-Уги казалось, что ядро это железное. Тяжелое черное железо с шершавой поверхностью, неровной и крошащейся... Иногда оно пыталось перехватить управление телом – если Уги-Уги желал лететь вверх, ядро требовало полета вниз, или наоборот. В таких безмолвных ментальных дуэлях монарх неизменно побеждал, но они мешали, отвлекали от охоты.

Он не знал, сколько пролежал на дне провала, в памяти остались только желто-красная пелена и боль. Теперь она почти прошла, хотя плечи и ребра ныли. Нижняя половина тела изменилась безвозвратно, поток ощущений, идущий оттуда, был крайне необычен. Впрочем, Уги-Уги быстро привык. Он понимал, что пребывал в беспамятстве не одни сутки... скорее три, а может, пять или даже семь дней.

Взлетев над провалом, он резким движением расправил щупальца, превратив их в лучи звезды, и швырнул головы в разные стороны – все, кроме одной. Ощутив какое-то движение в теле, скосил глаза и увидел, как по бокам сами собой разворачиваются два поросших зеленым мхом крыла... И тут же почувствовал нечто приятное. Лучи светила, только начавшего разгораться в небе, еще слабые и прохладные, ласкали мох и впитывались в него, насыщали – он ел свет! Пройдя сквозь мох, лучи становились капельками тепла, которое поглощалось, уходя в глубь нового тела, распространяя по нему сытость и удовлетворение. Сообразив, что происходит, Уги-Уги прикрыл глаза и отдался этому фантастическому световому чревоугодию.

А ведь он хотел позавтракать головой раба-метиса, не зная даже, сможет ли сделать это, – собирался высосать из нее мозг. Теперь щупальце разжалось, и голова упала в бездну.

Утренние лучи насыщали слабо. Долго-долго висел монарх Суладара на краю провала, млея в утреннем свете, тая, расплываясь в нем, с закрытыми глазами купаясь в озере новых ощущений, улавливая далекие сознания других тварей и неторопливо пытаясь разобраться в хитросплетении мысленных связей, протянувшихся между ними.