История Смутного времени в России в начале XVII века - Дмитрий Бутурлин

Болотников продолжал отчаянно оборонять Калугу и беспрестанными вылазками сильно тревожил осаждающих. Царь, видя в нем животворную душу мятежа, покусился на дело гнусное. Московский лекарь Фидлер, уроженец кенигсбергский, предложил свои услуги по отравлению Болотникова84, но, так как ему не верили, как известному хвастуну и обманщику, то он дал на себя следующую клятву: «Во имя Пресвятой Троицы, во имя Предвечного Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого, я, Фридрих Фидлер, даю сию клятву в том, что хочу погубить ядом врага царю Василию Ивановичу и всему царству Русскому, Ивана Болотникова; если же не исполню и обману моего государя, да лишит меня Господь навсегда участия в небесном блаженстве; да отринет меня навеки от Своего милосердия единородный Сын Божий Иисус Христос, кровь Свою за нас пролиявший; да не будет подкреплять душу мою сила Св. Духа; да покинут меня все ангелы, христиан охраняющие. Пусть обратятся во вред мне стихии мира сего, созданные на пользу человека; пусть земля поглотит меня живого; да будут земные произрастания мне отравой, а не пищей; да овладеет телом и душой моей дьявол. Если даже духовный отец разрешит меня от клятвы, которую исполнить я раздумал бы, да будет таковое разрешение недействительно. Но нет! Я сдержу свое слово и сим ядом погублю Ивана Болотникова, уповая на Божью помощь и святое Евангелие». Василий, сей страшно нечестивой присягой убежденный в искренности намерения Фидлера, приказал дать ему коня и сто талеров и обещал ему, если он сдержит слово свое, сто душ крестьян и триста талеров ежегодного оклада. Но Фидлер, по прибытии своем в Калугу, открыл все Болотникову и вручил ему самый яд. Таким образом царь, без всякой пользы, обесславил себя действием постыдным.

Впрочем, Болотников с беспокойством усматривал истощение жизненных припасов в Калуге. Уже осажденные вынуждены были питаться конским мясом85. В сих обстоятельствах начальник их писал к князю Шаховскому в Путивль, убедительно прося у него помощи. Шаховской знал, что для успеха общего их дела необходимо идти выручать Болотникова, но он сам находился в затруднительном положении. Даже строптивые северяне начинали охлаждаться в преданности своей к мнимому Димитрию, которого прибытия напрасно ожидали столь долгое время, и от них нельзя было надеяться дальнейших усилий, если самозванец сам не решится присутствием своим воспламенить угасающее их к нему усердие. Но все старания Шаховского, чтобы склонить Молчанова к приезду в Путивль, не могли победить его робости, и он никак не отважился оставить Самбора86. Наконец Шаховской, убедившись, что ему нечего ожидать от малодушного злодея, обратился к Лжепетру и послал звать его к себе в Путивль87.

По открытии весны Лжепетр, оставив берега Дона, направился с терскими сподвижниками своими вверх по Донцу. Посланный от Шаховского нашел его еще на Донце, но уже во ста сорока верстах от устья сей реки. Лжепетр охотно принял сделанное ему предложение идти в Путивль, дабы действовать заодно с приверженцами Лжедимитрия; он продолжал путь свой Донцом до Борис-города, а оттуда, проходя через Оскол, прибыл в Путивль с десятью тысячами человек своего собственного войска, оставляя кровавые следы своего шествия88. Болотников был жестокосерд не по нраву, а по расчету, и потому сам никого не терзал, а только допускал и поощрял к неистовствам своих товарищей, когда ему казалось полезным вовлекать их в преступления. Напротив того, Лжепетр, по врожденным зверским наклонностям, сам наслаждался истязаниями и убийствами. Из числа чиновных людей приняли от него мучительную смерть воеводы: борисгородские боярин Михайло Богданович Сабуров и князь Юрий Приимков-Ростовский, оскольский Матвей Бутурлин, белогородский князь Петр Иванович Буйносов, путивльский князь Андрей Бахтеяров; плененные Болотниковым и отосланные им в Путивль боярин князь Василий Кандарукович Черкасский и окольничие Алексей Романович Плещеев и Ефим Варфоломеевич Бутурлин89. Развратность Лжепетра равнялась его свирепству. Он взял к себе в наложницы дочь казненного им князя Бахтеярова.

Между тем Шаховской прилежно заботился об усилении приведенного Лжепетром войска не только новым набором северян, но еще и внешней помощью. По приглашению его отряд запорожцев прибыл в Путивль в надежде иметь участие в предполагаемых грабительствах. Когда таким образом составилось значительное ополчение, Лжепетр, в сопровождении самого Шаховского, выступил к Туле, выслав перед собой два отряда. Одному, под начальством князя Михайлы Долгорукова, поручено было принудить Измайлова к снятию осады Козельска. Другому же отряду повелено спешить в Тулу на усиление князя Телятевского, коему предписывалось немедленно по прибытии оного следовать к Калуге на выручку Болотникова.

В исполнение сего Телятевский выступил из Тулы первого мая, но, дабы в случае неудачи не быть отрезанным от Северской земли, он не пошел прямо на Калугу, а направился сперва к Белеву, в намерении предварительно всякому наступательному действию обезопасить отступление свое на Путивль90. Князь Мстиславский, известясь о его походе, выслал против него боярина князя Бориса Петровича Татева и князя Андрея Черкасского с семнадцатью тысячами человек. Обе рати столкнулись на Пчельне и сразились немедленно. Но успех битвы остался на стороне мятежников. Начальники князья Татев и Черкасский и многие воины были убиты; остальные бежали в стан главного войска под Калугой и распространили в оном смятение и ужас. Пользуясь оными, Болотников на другой день сделал сильную вылазку. Тогда разгром сделался всеобщим. Царские воины в беспамятстве постыдного страха бежали к Боровску, покинув орудия, снаряды и припасы. Другие даже предались неприятелю. Если верить некоторым свидетельствам, таким образом перешло в ряды мятежников до пятнадцати тысяч человек, из коих около ста немцев с начальником своим Гансбергом. К счастью, всегда доблестный князь Шуйский-Скопин и прощенный Истома Пашков, которого царь назначил атаманом казацким, пребыли еще верными долгу и чести. Оба они успели одушевить своим мужеством некоторых воинов и с помощью их удерживали напор Болотникова, дабы обезопасить бегущих; наконец, сами в порядке отошли к Серпухову, куда привезли с собой и несколько спасенных ими пушек.

Под Козельском честь царского оружия была сохранена. Воевода Измайлов с успехом отразил нападение отряда князя Долгорукова и только тогда снял осаду Козельска, когда известился о несчастных событиях под Калугой91. Отступая в Мещовск, он забрал с собой весь осадный снаряд, не оставляя ничего в добычу неприятелю, и тем заслужил милость царя, который пожаловал его в окольничьи92.

Пока князь Мстиславский собирал в Боровске рассеянные полки свои, торжествующий Болотников оставил Калугу и соединился в Туле с Лжепетром в намерении действовать совокупными силами93.

Москва была в тревоге. Снова гибель висела над столицей и государством. Смущение было всеобщее, но царь ободрил всех своей решимостью. Не скрывая чрезвычайности угрожающей беды, он объявил, что настало время верным победить или умереть, что он первый подаст пример, выступив в поход на злодеев, но что он требует и от всех дружного содействия. Повсюду разослали указы, чтобы под смертной казнью все служивые люди и даточные собирались под царские знамена94. Имения духовенства не освобождались от присылки ратников, и даже самим инокам предписывалось быть в готовности приняться за оружие по первому вызову. Кроме того, поставлялось в обязанность монастырям снабжать жизненными припасами столицу и войско. Патриарх и высшее духовенство, в ревности своей к восстановлению государственного устройства, не только соглашались на все пожертвования, но еще старались подкрепить царские усилия духовным оружием. По повелению их во всех храмах провозгласили проклятье над Болотниковым и самозванцами и отлучили от церкви всех их сообщников.

Порыв был всеобщий и внезапный. Можно полагать, что действовало не столько усердие к мало уважаемому царю, сколько убеждение помещиков, что дело шло о собственном их существовании. Ополчение образовалось столь успешно, что уже двадцать первого мая Василий мог выступить в поле95. Москву он приказал брату своему князю Димитрию и другим двум боярам: князьям Одоевскому и Трубецкому. Всех прочих бояр, окольничих и дворян царь взял с собой. Из столицы войско направилось двумя путями. Боярин князь Андрей Васильевич Голицын с частью оного следовал к Кашире на соединение к идущему туда же из Рязани боярину князю Львову96. Сам царь с главными силами пошел к Серпухову, куда также имел повеление прибыть и князь Мстиславский из Боровска.

Едва царь выехал из Москвы, как получил утешительное донесение, что князь Хворостинин и бунтующие астраханцы, раскаявшись в своих злодеяниях, вошли в сношения с боярином Шереметевым и девятнадцатого мая снова покорились царю97. Василий спешил огласить сию радостную весть для ободрения собирающихся на Оке войск своих. Впрочем, покорность астраханцев была ненадежна: они не хотели впустить к себе Шереметева, который по-прежнему оставался на Бальчике. Таким образом, в городе не искоренилось своевольство, печальным следствием коего было скорое возобновление прежних смут.