Загадочная Шмыга - Лада Акимова

— Толя, — плакала она, — ты пойми, из меня как будто вынули часть моей души.

Танечка! Я все понимаю. Поговорим об этом дома. Пойдем. Возле служебного входа стоит толпа, все ждут тебя. Боюсь, как бы они не разнесли театр, — последнее он произнес со смехом.

Она чуть улыбнулась в ответ.

Дома, сидя за столом, муж долго втолковывал ей, что мир не рухнул от того, что сняли спектакль, потому что ее Джулия осталась при ней. Она сначала никак не могла понять, что он имеет в виду, настолько огорчилась происшедшим. Ведь эта роль так много для нее значила.

Через некоторое время, немного успокоившись, она поняла, о чем говорил ей муж. Сняли спектакль, но ведь саму Джулию у нее никто не отнимет. Она останется с ней в ее концертах, на ее творческих вечерах и встречах со зрителями.

Все-таки молодец ее любимый Кремер. Всегда умеет найти нужные слова, подобрать верные интонации, чтобы успокоить и хоть как-то отвлечь.

Что бы она без него делала?!

…А как ее Катрин пробивалась к зрителям! Забавная лукавая девчонка, прачка парижских кварталов, хулиганка и авантюристка, волею судьбы ставшая герцогиней Данцигской. Она изо всех сил борется с Наполеоном и его двором, яростно отстаивая право на любовь. И выходит победительницей — ведь настоящая любовь, как известно, может творить чудеса.

Она не думала не гадала, что однажды и ей самой придется бороться с наполеонами от культуры и их дворами, отстаивая свое право на любовь. В данном конкретном случае — на любовь к театру.

«Катрин» пролежала на столе в одной из организаций полгода. В те времена так уж было принято, что, прежде чем театр мог принять пьесу к постановке и поставить в план, она должна была пройти множество инстанций, где ее читали, обсуждали, выискивали различные крамолы, а если не находили, все равно могли запретить к постановке. Порой без всяких на то причин. На то они и чиновники от культуры.

В один из дней ее терпение лопнуло и она решила сама пойти и во всем разобраться. Вновь пришлось вспомнить, что она — народная артистка СССР, лауреат Государственной премии РСФСР имени Глинки.

Четкого ответа на свой вопрос она так и не получила.

— Татьяна Ивановна! Видите ли в чем дело: в двух театрах Москвы уже идут спектакли о Наполеоне. Третий-то зрителям зачем?

— Один спектакль я знаю. «Наполеон I» с Михаилом Ульяновым и Ольгой Яковлевой в главных ролях. Прекрасная постановка Анатолия Васильевича Эфроса. А второй какой? Напомните, пожалуйста…

Чиновник замялся.

Она поняла, что второй постановки о Наполеоне, видимо, нет.

— Хорошо, если я не знаю, это вовсе ничего не значит. Но скажите мне, пожалуйста, а каким образом «Наполеон I» связан с «Катрин». Ведь в нашем мюзикле главной героиней является прачка Катрин. В этом вся интрига. А пьеса Брукнера — об истории любви Наполеона и Жозефины.

Через какое-то время так называемую цензуру «Катрин» в высоких инстанциях все-таки прошла. Ее разрешили к постановке.

— Видимо, наконец-то пьесу прочитали, — пошутила она.

Впереди был худсовет в театре. И на нем совершенно неожиданно для всех присутствующих прозвучало заявление тогдашнего главного режиссера театра Юрия Петрова.

— Все это конечно же хорошо, если бы это не было для Татьяны Ивановны повторением пройденного материала. Та же Элиза Дулитл.

Что же, подобное для нее не стало неожиданностью. С того памятного худсовета, на котором он единственный встал на защиту «Эспаньолы» и именно благодаря ему этот спектакль увидели зрители, прошло несколько лет. И за это время много чего произошло. Недовольство труппы главным режиссером постепенно накапливалось. Музыкальный театр — специфический, а режиссеру порой в голову не приходило, почему актеры не могут репетировать по пять-шесть часов, почему музыканты порой уходят с репетиций. Объяснялось все это очень просто — вечером они должны были играть спектакль. А как его играть, если во время репетиций они настолько уставали, что с трудом восстанавливались к вечеру. Порой он допускал непреднамеренные бестактности — упаси бог, он вовсе не хотел обидеть актеров, но тем не менее обижал. Актеры ведь безумно ранимые люди, а он порой забывал об этом.

Дважды он таким образом невольно обидел и ее. Дело прошлое, что теперь вспоминать об этом. Не зря же говорят: все, что ни делается, — к лучшему. Может, и хорошо, что она не сыграла в «Пенелопе» и в «Королеве чардаша». Хотя в первой постановке репетировала с удовольствием. А вот что касается второй… После первого же разговора с режиссером она поняла, что никогда в жизни не будет играть «простую тетку, хоть и жену князя». О чем тут же и сказала Петрову.

Как она устала от всего этого. Почему не может жить, как все другие нормальные люди. Потому и не может, что все другие — те, которые нормальные, потому и нормальные, что живут, как надо. А она живет так, как считает нужным. В самом хорошем смысле этого слова.

Не исключено, что двумя своими отказами она и вызвала его недовольство.

К счастью, члены художественного совета, воспользовавшись тем, что главный режиссер ненадолго отлучился, моментально проголосовали за постановку «Катрин». И ему ничего не оставалось делать, как принять сей факт как данность.

А ведь могло этого и не случиться. Сыграл свою роль тот самый случай, в который она всегда так верила.

В тот день она с самого утра слышала доносившийся из кабинета мужа хохот.

— Император с утра был сердит…

Рифма к этой строчке придумывалась долго и со вкусом. Причем порой такая, что она даже и не рискнула бы произносить все это вслух.

Все понятно, «мальчики» — ее любимый Кремер и его друг — замечательный поэт Александр Дмоховский — отрывались по полной программе.

Начав совместную работу, Кремер предложил другу, а можно сказать, фактически поставил ультиматум, чтобы он на время работы переехал жить к ним, и даже ради такого случая пожертвовал своим кабинетом, уступив его другу.

В общем, остроты поэта и композитора сыпались как из рога изобилия, а взрывы хохота были слышны даже через закрытую дверь, впрочем, как прорывались и некоторые рифмы.

И вдруг сквозь смех услышала:

— «Импердатор» с утра был сердит.

На миг она застыла в коридоре.

— Кремер! — Еле сдерживаясь от хохота и стараясь сохранить серьезное лицо, она постучала в дверь кабинета. — Вы сколько выпили?

Дверь открылась.

— Танечка, ты только послушай.

И они начали по новой:

— Император с утра был сердит, потому что он…

Все… Занавес.

— Через полчаса будем обедать, — отсмеявшись, только и сумела вымолвить она.