Бесстыдница - Генри Саттон

В течение всего осеннего семестра Мерри изучала основы сценического мастерства, а после рождественских каникул попросила, чтобы ее включили в спектакль. Для начала она была согласна на любую роль. Рождество она провела «дома», если можно назвать домом «Хэмпширхаус». Мередит пригласил ее провести с ним и с Мелиссой каникулы. Кроме того, он хотел попрощаться, поскольку отправлялся в Испанию на съемки эпического фильма про Нерона, а Мелисса собиралась лететь к семье, в Париж, где и должны были состояться роды. Главная же цель приглашения Мерри состояла для Мередита в том, чтобы показать ей, что стало с Мелиссой. Мелисса плохо перенесла первый период беременности. По утрам ее рвало, днем и вечером после приема пищи ее тоже тошнило. Как будто организм пытался отвергнуть ребенка. Так что рождественская неделя получилась довольно мрачная и унылая. Двадцать шестого декабря Мередит улетел в Мадрид, а Мелисса — в Париж. Мерри же поехала к Фарнэмам, у которых и пробыла до третьего января.

Неделю спустя она записалась на просмотр. И получила роль. Главную! Роль Розалинды! Девочки, которая ищет своего изгнанника отца и при этом переодевается мальчиком. Учитывая то, что случилось с Мерри, это можно было бы расценить как дурную шутку, но у Мерри не было никого, с кем она могла бы поделиться этой шуткой. А вдруг это вовсе не шутка, наоборот — тайное благословение? Как бы то ни было, Мерри не представило труда вжиться в образ Розалинды. И она сыграла ее. Благодаря пережитому, Мерри удалось привнести новые нотки в безудержно веселую и лихо закрученную пьесу, расцветить ее новыми красками. Успех превзошел все ожидания. Миссис Бернанрд, клубный режиссер, на генеральной репетиции во весь голос расхваливала Мерри и даже спросила, не думает ли Мерри о том, чтобы перейти на большую сцену. С одной стороны, в ее устах это звучало как комплимент, который мог вдохнуть в Мерри уверенность перед премьерой, но с другой — миссис Бернард была настроена серьезно. Во всяком случае, она явно ждала ответа на поставленный вопрос.

— Да, — сказала Мерри, — я об этом уже думала.

— И что?

— Мне кажется, что это не по мне. — Подумай, пожалуйста, еще.

— Я вижу, как живет отец. Я не хочу жить так же.

— А ты уверена, что не упускаешь свое призвание? Ведь у тебя и в самом деле незаурядный талант. У тебя есть и связи, да еще такое имя!

— В том-то и дело. Я вовсе не хочу пользоваться своим именем. Хотя все от меня этого ожидают. Но я не хочу.

— Что ж, — вздохнула миссис Бернард. — Чего же ты в таком случае хочешь?

— Не знаю.

— Желаю тебе удачи.

— Спасибо.

— А завтра — сломай ногу!

— Что?

— Сломай ногу. Разве ты не знаешь это выражение?

— Нет.

— Неужели отец никогда не употреблял его?

— Нет.

— Как странно. Не могу поверить.

— А что оно значит?

— Попутного ветра. Пожелание удачи.

— Спасибо.

На следующий день, когда приехали все отцы, Джаггерс изображал отца Мерри. Потом она оставила его, чтобы загримироваться и переодеться в костюм Розалинды. Она, конечно, нервничала, но в то же время удивительным образом была настолько спокойна, что сыграла свою роль совершенно безукоризненно, даже лучше, чем на генеральной репетиции. Спектакль удался на славу. Публика веселилась вовсю, аплодисменты почти не умолкали и действовали как шампанское. А в эпилоге, когда Мерри произнесла прощальные слова, грянул настоящий шквал аплодисментов, который почти оглушил ее и еще долго звенел в ушах.

Эти овации продолжали звучать в ее воображении, когда вечером на торжественном банкете Джаггерс спросил, не хочет ли она провести лето в Испании вместе со своим отцом.

— А он хочет, чтобы я приехала? — поинтересовалась Мерри.

— Да, очень хочет.

— Почему же он тогда не написал мне об этом?

— Думаю, что он боялся получить отказ.

— Поэтому он переложил это на вас?

— Да, некоторым образом.

— Ну что ж, я не хочу к нему ехать.

— Что же ты будешь делать?

— Возможно, поеду в какой-нибудь летний лагерь и организую в нем театральный кружок. Или что-то в этом роде. Какой-то опыт у меня уже есть.

— Ты еще слишком молода для этого.

— Почему?

— Обычно для такой работы приглашают студентов колледжей.

— Да?

— Но, если хочешь, я мог бы пристроить тебя в молодежный театр. Например, в Кейп-Коде. В нем ставят детские пьесы. У меня там есть друг, который может взять тебя стажером. Хочешь?

— А вы и вправду сможете это сделать?

— Если хочешь, то да.

— Очень хочу! О да, особенно после сегодняшнего. Пожалуйста, прошу вас.

Лишь позже Мерри осознала, что обманула миссис Бернард, заявив, что не хочет пользоваться своим именем. Она воспользовалась и своим именем, и связями, чтобы получить то, что ей хотелось. Работу в театре.

После банкета, поднявшись к себе, Мерри обнаружила под дверью телеграмму. Она вскрыла конверт. Телеграмма была от отца.

МИЛАЯ МЕРРИ, СЛОМАЙ НОГУ. С ЛЮБОВЬЮ, ПАПА.

Глаза Мерри увлажнились. Как жаль, что он не сумел приехать!

Глава 8

Старенький дощатый дом выглядел так, словно архитектор начал строить сарай, а потом на полпути передумал и возвел церквушку. Это обветшалое сооружение некогда принадлежало Грейнджу, но с тех пор как Грейндж протянул ноги, а его призрак в коридорах так и не завелся, дом пустовал. В конце концов, местные власти, чтобы не платить налог за пустующую недвижимость, пустили дом с молотка — так появился на свет Кейп-Кодский молодежный театр.

Внешний вид облупленной полуразвалюхи совершенно не соответствовал ее новому назначению, поэтому два намалеванных клоуна, поддерживающих руками вывеску «Кейп-Кодский молодежный театр», придавали зданию еще более нелепый вид. Напрашивалось сравнение со степенной престарелой дамой, которая, перебрав на Рождество доброго портвейна, решила тряхнуть стариной и показать молодежи, как нужно танцевать танго. Вся выручка театра за прошедшие годы — деньги от продажи билетов, членские взносы, подарки и пожертвования — все было пущено на первостепенные нужды вроде реквизита, прожекторов, динамиков и тому подобного; в противном случае фронтон одряхлевшего сооружения выглядел бы еще менее респектабельно. Так что престарелая дама еще могла дать сто очков вперед многим девицам по части танго.

Мерри, впервые увидев здание театра, была несколько обескуражена, однако очень скоро поняла, что времени на любование архитектурой прошлого у нее не останется. Работы у нее было по горло, и Мерри получала от нее истинное удовольствие. За летний сезон театр давал четыре спектакля, каждый из которых шел две недели. В день премьеры первого спектакля труппа начала репетировать вторую пьесу, так что в течение шести из восьми недель театр жил и работал в две смены, а порой в три. По утрам приходили местные ребятишки, которые занимались в драмкружках, разучивали основы мимики и театральной дикции. Днем обычно с двух до пяти шли репетиции. Наконец, с семи вечера гримировались и одевались актеры, участвовавшие в спектаклях, которые начинались в восемь. Но даже по окончании спектаклей, в десять вечера, вновь проходили репетиции, поскольку не все актеры успевали репетировать днем — некоторые служили в городских конторах, другие подрабатывали в пиццериях, супермаркетах или подстригали газоны. Мерри нигде не работала, поскольку ей в этом не было необходимости, но это означало, что она могла посвящать больше времени театру, а уж в театре для нее всегда находилось какое-нибудь дело.

Мерри оживленно излагала все это своему отцу. Она пришла в восторг оттого, что он смог прилететь. И еще была польщена. Она знала, что из Испании он прилетел не для того, чтобы посмотреть, как она играет, а для участия в очередных нью-йоркских переговорах. Тем не менее из Нью-Йорка он все-таки прикатил уже только ради нее — а это немало. Почти все равно что из Испании.

Все ее сомнения вмиг улетучились, как ранний утренний туман над Кейп-Кодом, стоит взойти солнцу да повеять свежему бризу. Правда, в аэропорту Хаяннис, дожидаясь прилета самолета, Мерри пребывала в некотором смятении. Неожиданный звонок отца с новостями о его приезде застал ее врасплох, угрожая разрушить ее планы на лето и с таким трудом обретенное душевное равновесие. К тому же Мерри все это время пыталась возвести стену между собой и Мередитом Хаусманом в глазах окружающих, избегала всяких упоминаний о нем и вообще всячески старалась проявлять самостоятельность — если она преуспеет или, наоборот, потерпит неудачу, то — сама. Отгородиться таким барьером от окружающих было, конечно, трудно, но возможно. Другие актеры, а также режиссеры и преподаватели считали, что Мерри держится так из робости, что было не столь уж далеко от истины. Как бы то ни было, окружающие принимали ее стиль общения и старались лишний раз не упоминать имени ее знаменитого отца.