ДАртаньян в Бастилии - Николай Харин

– Во-первых, друг мой, кардинал не допускает оплошностей. Во-вторых, он совершенно не переносит, когда ему напоминают о них, а в-третьих…

– Не торопитесь. Вы сами себе противоречите. Давайте все же разберемся: он не делает ошибок или не терпит напоминаний о них?

– Э-э, дорогая моя! Не мое дело судить своего господина, а Ришелье – господин грозный.

– Согласна. Но представьте себе, что этот грозный министр завтра будет отправлен в отставку, благодаря проискам королевы-матери, или опасно заболеет, или умрет, в конце концов.

– Храни нас Господь от этого! Ведь в таком случае гвардию кардинала непременно распустят, следовательно, я останусь без места.

– Но остаться просто без места все же лучше, чем поменяться местами с Бассомпьером, который выйдет из Бастилии на следующий день после несчастья с кардиналом. А еще через день его место займете вы, мой друг. Если не прикроетесь сейчас подписью его величества на приказе.

Де Кавуа подумал с минуту.

– Дорогая моя, меня тревожит одна вещь.

– Только одна?

– Вы правы, и я целиком разделяю вашу иронию – оснований для тревоги в моем положении предостаточно. Как ни поступи – все грозит обернуться крупными неприятностями.

Но я имею в виду нечто другое.

– Что же именно?

– Вы так говорите, будто знаете, что кардиналу угрожает какая-то опасность.

– Всем известно, что у Ришелье множество врагов, которые будут просто в восторге, если министр будет повергнут.

Что вас удивляет?

– Так значит, вам не известно ничего особенного?

– Нет, а что мне должно быть известно?

– Я потому и спрашиваю, что не знаю ничего. Одно я знаю доподлинно: наша знать постоянно строит заговоры и покушается на жизнь его высокопреосвященства. А есть еще иезуиты, испанцы, англичане, имперцы, наконец.

– И от всех этих врагов его с успехом уберегаете вы, мой храбрец!

С этими словами, подкрепленными очаровательной улыбкой, госпожа де Кавуа выпроводила мужа из дому, взяв с него слово, что он немедля отправится в кардинальский дворец и постарается как можно быстрее попасть к Ришелье.

Предчувствия не обманули капитана кардинальской гвардии. Его высокий покровитель не скрывал своего неудовольствия. Его усы грозно топорщились, как это всегда бывало у Ришелье в минуты гнева. Бедняга де Кавуа, запинаясь от волнения, изложил свою просьбу. Его прошиб пот. Волновался он не зря. Его высокопреосвященство скривился, словно его вновь настигла отступившая было подагра. Но факты вещь упрямая. Они свидетельствовали о правоте капитана, а вернее, его умной жены. Кардинал всегда уважал логику. Поэтому он указал де Кавуа на дверь, а сам отправился к королю.

Обычно на половине короля было безлюдно и сумрачно.

Склонный к меланхолии Людовик XIII зачастую коротал время в полном одиночестве или в окружении одного-двух приближенных. Однако, на этот раз кардиналу, рассчитывавшему на разговор наедине, не повезло. Не считая пажей и ненавистного шута Маре, его величество окружали господин де Барада, граф д'Аркур и, что было хуже всего, господин де Тревиль.

Его высокопреосвященство попытался отделаться от всех этих придворных, почтительно сообщив королю, что осмеливается беспокоить его по важному государственному делу.

– Ах, герцог, все государственные дела, без сомнения, важны, но в настоящее время для меня нет ничего важнее моего собственного здоровья. Ведь, если Господь приберет меня к себе, мне уже не будет никакого дела до дел государства!

– Надеюсь, ваше величество пребудете в добром здравии еще долгие и долгие годы, – с почтительным поклоном отвечал кардинал.

– Напротив! – кисло заметил Людовик. – Я чувствую себя отвратительно. А мой лекарь уверяет меня в обратном!

Подумать только – разве не мне лучше знать!

– Скажи-ка ему, куманек, пусть помолится за тебя, – вмешался несносный шут. – Хотя нет! Не годится Адскому Пламени молить Отца Небесного о здоровье короля.

– Не сердитесь на Маре, герцог, – проговорил король, гладя свою любимую борзую. – В складках вашей алой мантии ему видятся языки огня.

Ришелье промолчал. Про себя же грозный министр подумал, что не худо бы было и в самом деле отправить наглого шута в огонь – только не привидевшийся, а, вполне реальный.

– Впрочем, – продолжал король, не желавший, чтобы кардинал возвращался к теме государственных дел, – я слышал, у вас тоже есть причины быть недовольным своим медиком.

– Вы правы, ваше величество. Мое здоровье совершенно расстроено непосильным бременем государственных дел, о чем я уже имел случай доложить вашему величеству.

– Да-да, я помню, – поспешно заметил король. «Государственные дела» никак не входили в его планы в этот вечер. – Господин де Барада перед вашим приходом рассказывал мне чудеса о новом лекаре, что недавно появился в Люксембургском дворце. Говорят, он с легкостью излечивает от подагры, не правда ли?

С этими словами король повернулся к упомянутому придворному.

– Совершенно верно, ваше величество. Господин Бельгард уверяет, что с его подагрой он справился за несколько дней.

В глазах его преосвященства блеснула искорка неподдельного интереса. Однако Ришелье не был бы Ришелье, если бы позволил сбить себя с намеченного курса. Подагра и в самом деле доставляла ему немало неприятностей, но кардинал ни на секунду не забывал о цели своего визита к королю. Из этого следует, что кардинал действительно был великим человеком.

– Господь посылает нам недуги за наши прегрешения, и человеку следует переносить все свои немощи со смирением, – хмуро заметил он. – Теперь же я вынужден вновь просить ваше величество обратить внимание на дела государственные.

Речь идет о судьбе одного из ваших подданных, ваше величество.

Слова кардинала и тон, каким они были произнесены, свидетельствовали о серьезности дела.

Король вздохнул:

– Что же случилось, герцог? Видите, я готов выслушать все, что вы захотите мне сказать. И во всем разобраться. Ведь недаром в народе меня зовут Людовиком Справедливым.

– Именно поэтому я решился побеспокоить ваше величество в столь поздний час.

– Итак, господин кардинал?

Ришелье выразительно посмотрел на присутствующих дворян. Дипломатичный граф д'Аркур тут же поспешил откланяться. Граф сказал, что не смеет отвлекать короля и его первого министра в то время как вершатся судьбы государства.

Немного запоздавший господин де Барада также направился к дверям. Однако капитан королевских мушкетеров не желал замечать многозначительного взгляда кардинала. Г-н де Тревиль мог повиноваться только своему королю.