Тереза - Артур Шницлер

Наконец она по-приятельски крепко пожала Терезе руку и направилась к двери, а Франц, не сказав матери ни слова, присоединился к ней. Как нелепо он выглядел в своем дешевом уже не детском костюмчике — брюки в крупную клетку, слишком короткий пиджачок и носовой платок с красной каймой в кармане, — каким бледным и порочным и тем не менее довольно смазливым было его лицо! Мальчик? Нет, мальчиком он уже не был. На вид ему можно было дать лет шестнадцать-семнадцать. Молодой человек? Нет, это слово явно ему не подходило. Другое слово лезло ей в голову, но она старалась не думать об этом. Грудь Терезы тяжко поднималась и опускалась от муки невыплаканных слез.

Спустя несколько дней Франц заболел непонятно чем, самочувствие у него было ужасное. Врач определил воспаление мозговой оболочки и при третьем визите был уже, казалось, готов отказаться от помощи пациенту. Тереза послала умоляющее письмо брату. Тот приехал, в раздумье покачал головой и выписал лекарства, которые действительно уже через несколько часов вроде бы переломили болезнь. В последующие дни он опять приезжал, и вскоре Франц был уже вне опасности. Карл и слышать не хотел о какой-либо благодарности. А Тереза не могла прийти в себя от изумления и восторга, видя, как меняется Франц во время выздоровления. Когда Тереза сидела возле его постели, он любил держать ее руку в своей, и она воспринимала пожатие его пальцев как просьбу о прощении и как обещание. Иногда она читала ему вслух. Он внимательно слушал, и глаза его становились по-детски благодарными. Терезе казалось, что Франц проявлял известный интерес к некоторым темам, в особенности к рассказам о животных, путешествиях и открытиях, и она решила как можно скорее серьезно поговорить с ним о будущем. Она даже размечталась о том, что он сможет продолжить учебу и стать учителем или — бери выше — доктором. Но пока еще не решалась сказать ему о своих планах.

Однако иллюзия эта длилась недолго, и вскоре Тереза поняла, что ей просто очень хотелось поверить в эти перемены в душе Франца. Чем заметнее он выздоравливал, тем быстрее становился тем, кем был раньше. Из глаз сына исчезло по-детски благодарное выражение, речь его вновь приняла те интонации, а голос то звучание, которые были слишком хорошо знакомы Терезе до его болезни. Поначалу он еще как-то пытался бороться с собой. Он отвечал на вопросы матери, но ответы его становились все более раздраженными, грубыми и резкими. Едва он смог встать с постели, как дома его уже было не удержать. И вскоре наступила та ночь — и не последняя, — когда Франц вернулся домой только под утро.

Тереза больше ни о чем его не спрашивала, пусть все идет, как идет, она выбилась из сил. Бывали часы, когда она, не испытывая никакой боли, чувствовала, что жизнь ее кончена. Ей только что минуло тридцать три года, но, глядя в зеркало, особенно по утрам, едва встав с постели, она чувствовала, что выглядит на много лет старше, чем была на самом деле. И пока длилась ее глубокая усталость, Тереза мирилась с этим. Но когда пришла весна и она почувствовала некоторый прилив сил, то забеспокоилась, сама не понимая почему.

Уроки стали вызывать у нее мучительную тоску. Случалось, что она вела себя с ученицами раздраженно и даже враждебно, чего прежде никогда не бывало. Ее угнетало одиночество, в особенности невыносимое, когда Франц находился дома, и опять-таки это казалось ей несправедливым по отношению к сыну. Больше всего ей хотелось поговорить по душам с Сильвией, но та сменила место работы, жила теперь где-то в сельской местности и была недосягаема. Дабы освободиться от временами нестерпимого ощущения покинутости, она стала чаще бывать в доме брата, что было воспринято им не без удивления и, несомненно, без радости. Тем сердечнее встречала ее невестка, которая ожидала рождения второго ребенка. И Тереза поделилась с нею своими бедами, призналась ей кое в чем и была тронута, найдя в той понимание и сочувствие, которых не ожидала. Казалось, беременность сделала невестку не только мягче, но и умнее, чем она была от природы. Однако, едва родив, та снова стала по-прежнему безучастной и недалекой, и казалось, будто вообще ничего не помнила о тех секретах, которыми с ней поделилась золовка. В глубине души Тереза была этому только рада.

В начале зимы она случайно встретила в городе Альфреда. Он не ответил на ее последнее письмо, но утверждал, что и не получал его. Вначале он держался холодновато и чуть смущенно, но вскоре был с ней так же сердечен, как раньше. По тону, каким он говорил о своей молодой супруге, можно было заключить, что он не пылает к ней особой страстью. Тереза мгновенно представила ее себе тощей и бледной немочкой из провинциального городка, живя бок о бок с которой он, естественно, тосковал по ней, по Терезе. Альфред понравился ей больше, чем когда-либо прежде. Своей внешности он, судя по всему, также уделял больше внимания, чем раньше. Прощаясь, они не условились о встрече, но теперь он был в городе, и только от нее зависело, когда именно они увидятся. Она размечталась о своей новой влюбленности и почувствовала себя счастливой. Даже выглядеть стала свежее и моложе. И молодой человек, еще почти мальчик, который иногда заходил за своей сестрой к Терезе после окончания урока, влюбился в нее. Однажды явился к ней рано утром, чтобы передать просьбу сестры. Его робость вызвала у нее прилив веселья, и она постаралась немного подбодрить его. Однако юноша держался все так же робко и, вероятно, не понял ее улыбку и взгляды. Когда он ушел, ей стало стыдно, и после этого дня она держалась с ним подчеркнуто холодно.

В один прекрасный день Терезу опять вызвали в школу, где она узнала, что Франц уже много недель там не появлялся. Она не слишком удивилась. Когда дома она призвала его к ответу, он сообщил ей, что принял решение наняться матросом на какое-нибудь судно. Тереза вспомнила, что он и раньше говорил ей о чем-то подобном и что в его разговоре с Агнессой, при котором она присутствовала, вскользь поминал об этом. Но теперь, судя по всему, он относился к этому серьезно. Тереза ничего не имела против, более того, она детально обговорила с ним этот план, и после долгого перерыва они опять беседовали разумно и прямо-таки дружески, а не как враги, вынужденные жить под одной крышей. Но в последовавшие дни об этом намерении речь больше не заходила. Тереза не осмеливалась вернуться к этой теме, словно опасалась услышать упрек в том, что она выставляет его из дома.

В последнее время у них в квартире иногда появлялся высоченный парень, продавец в магазине деликатесов; он водил Франца в театр, где ему, по его словам, всегда давали контрамарки. После спектакля Франц обычно ночевал у своего нового приятеля, по крайней мере, так он говорил матери. Но однажды он не пришел домой и на следующий день. Охваченная страхом, от которого почти уже отвыкла, Тереза помчалась к родителям приятеля сына и узнала, что того тоже еще нет дома. В тот же вечер Терезу вызвали в полицию. Там выяснилось, что Франц вместе с группой подростков — парней и девиц, членов воровской шайки, — арестован. Франца, как единственного из них, не достигшего шестнадцати лет, передали матери с условием, что дома его накажут. Комиссар полиции велел привести Франца, взывал к его совести и занудным тоном произнес нравоучение, выразив надежду, что этот опыт послужит ему уроком и что отныне он будет вести себя как порядочный человек.

Тереза с сыном молча пошли домой. Она, как всегда, подала ужин и наконец решилась задать ему кое-какие вопросы. Сначала он отвечал необычайно высокопарно, словно заранее выучил речь в свою защиту на суде. Послушать его, так вся эта затея была, в сущности, просто шуткой. Ведь на самом деле они ничего не украли. Когда Тереза попыталась воззвать к его совести, он показался ей не таким уж безнадежным, более того, создавалось впечатление, будто это вынужденное признание, сделанное матери, помогло ему искренне раскаяться, на что у него до сих пор не хватало мужества. Он рассказал ей о друзьях и подружках, с которыми встречался, и поначалу действительно казалось, будто речь шла о каких-то детских забавах. Он называл имена, которые не могли быть настоящими, это были, как он сам сказал, прозвища со странным звучанием и двойным смыслом. Мало-помалу он будто забыл, что перед ним сидит его мать. Он рассказывал о прошлом лете в Пратере, когда все они, и парни, и девицы, ночевали на лугах, но, встретясь с испуганным взглядом матери, коротко и нагло хохотнул и умолк. И она поняла, что эта внезапная искренность отдалила его от нее окончательнее и бесповоротнее, чем все, что случилось раньше.

С этого дня Тереза больше ни о чем не спрашивала, она смирилась и терпела, что сын каждый вечер уходил из дома и возвращался лишь на рассвете. Но однажды, когда он и утром не вернулся, ее охватил непонятный страх, исполненный предчувствий. Она не сомневалась, что его опять арестовали за какой-нибудь проступок и что на этот раз он так дешево не отделается. И когда он наконец появился, ее волнение — именно из-за того, что оно оказалось напрасным, — выплеснулось настоящей бурей. Франц не прерывал мать, почти не возражал и даже посмеивался над ее словами, словно наслаждаясь ее злостью. Тереза, еще сильнее разъярившись, разошлась до того, что наговорила ему невыносимо жестоких слов. И тут он бросил ей в лицо такое оскорбление, что она сначала его даже не поняла. Она посмотрела на него расширенными, почти безумными глазами, но он еще раз повторил ругательство и продолжал говорить: