Тереза - Артур Шницлер

От брата никаких вестей не было, и она не сомневалась, что он обиделся на нее за отказ профессору. Мать тоже не подавала признаков жизни, так что Тереза была бы одна-одинешенька, если б вечерами ее иногда не навещала Сильвия. Очень скоро они перестали разговаривать о Рихарде, но поверяли друг другу всякие любовные приключения прежних дней — Тереза больше намеками, Сильвия же описывала все это иногда даже чересчур красочно. И хотя мужчины, с которыми им доводилось встречаться, покидали их не по-хорошему, обе согревали свои усталые души воспоминаниями о прошедшей юности. Сильвия намеревалась как можно быстрее вернуться на родину, в Южную Францию, где не была вот уже почти двадцать лет. Что она будет там делать, на что жить, поскольку сумела скопить лишь совсем небольшую сумму, она, естественно, не знала, но ее тоска по родине приняла почти болезненный характер. У этого все еще жизнерадостного существа по щекам текли слезы, как только она заговаривала о своем родном городе. В такие минуты Тереза подмечала, как увяло и постарело лицо Сильвии, и пугалась. Но потом успокаивала себя тем, что сама-то она на семь или восемь лет моложе.

В то время церковь вновь стала для нее излюбленным местом, где она испытывала успокоение, и она молилась или горячо просила Господа, чтобы ее Франц не доставлял ей слишком много горя и в особенности чтобы страсть никогда больше не нарушала спокойного течения ее жизни и не омрачала ее душу.

В это лето случилось так, что она должна была готовить к вступительным экзаменам в лицей младшую дочь одной известной актрисы и для этого ее пригласили поехать со всей семьей на озеро Зальцкаммергут. Ее работа сводилась в основном к тому, чтобы заниматься с девочкой по нескольку часов в день, главным образом в саду. Старшая дочь актрисы, восемнадцатилетняя девушка, была влюблена в молодого человека, часто приходившего в их дом. Некий кузен ухаживал за весьма привлекательной хозяйкой дома, а ее супруг уделял все свое внимание еще не достигшей шестнадцати лет подружке старшей дочери, созданию в высшей степени испорченному, более того, он просто не давал ей проходу.

Терезе было странно наблюдать, как отец, мать и дочь, каждый сам по себе, вроде бы ничего не замечали или, по крайней мере, считали совершенными пустяками чувства и страдания остальных членов семьи. Сама же Тереза, обостренным, благодаря опыту своих любовных связей, зрением безучастно наблюдала за этой игрой страстей или сочувствовала действующим лицам так, как сочувствуют зрители в театре, а главное, была рада, что сама-то она внешне и внутренне покончила с сердечными делами. Все вроде бы шло своим чередом. Но ближе к концу лета ей начало казаться, что с кем-то должна случиться беда. И действительно, дочь хозяев попыталась покончить с собой, и тут все семейство как будто вдруг пробудилось от страшного сна. Без всяких мучительных объяснений все эти любовные отношения, навеянные летним ветерком, распались сами собой. И все тут же уехали из виллы — семейство отправилось на юг, и Тереза вернулась в Вену раньше, чем думала.

На время своего отсутствия она поручила приглядеть за сыном соседке, вдове чиновника, добродушной и весьма недалекой женщине, у которой был и свой сынишка восьми лет. Хотя та ничего дурного не сказала о Франце, она все же не скрыла, что иногда мальчик целыми днями не показывался ей на глаза. Тереза устроила сыну выволочку. Он лгал ей так глупо, что она не могла поверить и вполне вероятному. В ответ на ее упреки он стал грубить еще нахальнее, чем обычно, и все же Терезу испугали не столько его слова, сколько выражение лица и взгляд. В нем не осталось ничего мальчишеского или детского — прямо ей в лицо нагло глядел рано созревший, испорченный и злобный парень. Когда Тереза наконец заговорила о школе, Франц насмешливо объявил, что и не думает больше ходить туда, у него на уме другие, более взрослые вещи, потом самыми отвратительными словами отозвался о своих учителях, и одно особенно гадкое выражение до такой степени покоробило Терезу, что она не удержалась и отвесила сыну пощечину. А тот размахнулся с искаженным от злобы лицом — Тереза не успела увернуться — и кулаком ударил мать прямо в зубы. Из ее губ полилась кровь. Не взглянув больше на нее, Франц сломя голову бросился прочь, громко хлопнув дверью. Тереза стояла растерянная, в полном отчаянии, но слез у нее больше не было.

В тот же вечер она написала письмо Альфреду — впервые после долгого перерыва. Ответ пришел уже на следующий день. Альфред советовал Терезе отослать парня куда-нибудь в провинцию — подмастерьем, продавцом, кем угодно, — ибо свой долг перед сыном она выполнила, ей не в чем себя упрекнуть, и самое важное — освободиться наконец-то от страха и забот. От страха? — удивилась она сначала, но тут же поняла, что слово это попало в точку. В следующем абзаце Альфред сообщал, что обручился с дочерью одного профессора Тюбингского университета и предполагает где-то между Рождеством и Новым годом вместе с молодой женой вернуться в Вену. Однако он никогда не забудет, что значила для него Тереза, в чем состоит его долг перед ней, и она может в любой жизненной ситуации рассчитывать на него, как на своего лучшего друга. Ее дрожащие губы ощутили горечь, но она и тут не заплакала.

На следующее воскресенье брат пригласил ее к обеду. А поскольку Терезе нечего было опасаться встречи там с отставным женихом, она ответила согласием. Карл принял ее с подчеркнутым радушием, и она вскоре поняла, почему брат столь явно выражает свое одобрение ее отказу: профессор оказался чрезвычайно ненадежным человеком и оппортунистом, он перекинулся из лагеря немецких националистов в христианско-социальную партию и теперь выставил свою кандидатуру — с большой вероятностью успеха — в совет общины.

Потом Карл заговорил о матери, которая, по его словам, внушала ему большую тревогу. Что сделала старая женщина со своими деньгами и что собирается делать с ними в дальнейшем? Легко подсчитать, что она наверняка уже скопила кругленькую сумму. Дети ее, вне всякого сомнения, просто обязаны побеспокоиться об этом, в особенности он, Карл, как отец семейства. Не хочет ли Тереза — человек необеспеченный и потому в большей степени имеющий право затронуть столь деликатную тему в разговоре с матерью, — не хочет ли она как-нибудь при случае намекнуть матери, что он, Карл, с радостью готов приютить старую женщину в своем доме, где ей, естественно, придется нести куда меньше расходов, чем живя в пансионе. Хотя подобные рассуждения Карла показались Терезе в высшей степени отвратительными, она согласилась поговорить с матерью, но покуда и не думала выполнять обещание, данное брату.

Как-то вечером она встретила в центре города Агнессу. Тереза ее даже не сразу узнала. Вид у нее был вызывающий, чуть ли не подозрительный, и Терезе было неприятно стоять и разговаривать с нею на улице. Агнесса сообщила, что с некоторого времени больше не работает «у людей», а стала продавщицей в парфюмерной лавке. Тереза спросила о родителях, Агнесса ответила, что редко бывает в Энцбахе, впрочем, знает, что отец умер еще прошлым летом. Потом попросила передать привет Францу и распрощалась.

А уже спустя несколько дней она заявилась к Терезе без приглашения. Франц, с которым Тереза не обмолвилась ни словом с тех пор, как он поднял на нее руку, и который появлялся в доме лишь ради того, чтобы поесть, да и то всегда с опозданием, почему-то вдруг оказался дома; он поздоровался с Агнессой не без некоторого смущения, — впрочем, оно быстро прошло из-за ее развязности. И вскоре, почти не обращая внимания на присутствие Терезы, они уже дружески болтали друг с другом на каком-то уличном жаргоне, который Тереза понимала с трудом. Обменивались воспоминаниями об Энцбахе, полными туманных намеков, полагая, что Терезе их не понять… Однако время от времени Агнесса искоса поглядывала на Терезу и нагло улыбалась ей, как бы говоря: «Ты думаешь, он принадлежит тебе? Он принадлежит мне, вот кому!»

Наконец она по-приятельски крепко пожала Терезе руку и направилась к двери, а Франц, не сказав матери ни слова, присоединился к ней. Как нелепо он выглядел в своем дешевом уже не детском костюмчике — брюки в крупную клетку, слишком короткий пиджачок и носовой платок с красной каймой в кармане, — каким бледным и порочным и тем не менее довольно смазливым было его лицо! Мальчик? Нет, мальчиком он уже не был. На вид ему можно было дать лет шестнадцать-семнадцать. Молодой человек? Нет, это слово явно ему не подходило. Другое слово лезло ей в голову, но она старалась не думать об этом. Грудь Терезы тяжко поднималась и опускалась от муки невыплаканных слез.

Спустя несколько дней Франц заболел непонятно чем, самочувствие у него было ужасное. Врач определил воспаление мозговой оболочки и при третьем визите был уже, казалось, готов отказаться от помощи пациенту. Тереза послала умоляющее письмо брату. Тот приехал, в раздумье покачал головой и выписал лекарства, которые действительно уже через несколько часов вроде бы переломили болезнь. В последующие дни он опять приезжал, и вскоре Франц был уже вне опасности. Карл и слышать не хотел о какой-либо благодарности. А Тереза не могла прийти в себя от изумления и восторга, видя, как меняется Франц во время выздоровления. Когда Тереза сидела возле его постели, он любил держать ее руку в своей, и она воспринимала пожатие его пальцев как просьбу о прощении и как обещание. Иногда она читала ему вслух. Он внимательно слушал, и глаза его становились по-детски благодарными. Терезе казалось, что Франц проявлял известный интерес к некоторым темам, в особенности к рассказам о животных, путешествиях и открытиях, и она решила как можно скорее серьезно поговорить с ним о будущем. Она даже размечталась о том, что он сможет продолжить учебу и стать учителем или — бери выше — доктором. Но пока еще не решалась сказать ему о своих планах.