Дом доктора Ди - Питер Акройд

«Он слышит вас и молвит следующее. Ди, Джон Ди, я здесь, дабы поведать и преподать тебе суть вверенных мне доктрин, что сокрыты в тринадцати обиталищах или воззваньях. Для пяти врат сего города есть четыре природных ключа (ибо одни врата отпирать не должно), и с их помощью ты по праву удостоишься проникновения в тайну сего места». Слова эти были темны, и пока я не мог постигнуть их смысла. Келли продолжал, не отрывая от хрусталя жадного взора: «Он приближается к широкой, открытой части города, подобной нашему Смитфилду. Посреди нее возвышается огромный камень около восьмидесяти дюймов в длину и ширину, по меркам смертных, и в камне сем пылает огонь. Теперь он берет шкатулку, открывает ее, и вот, внутри нее бледный восковой образ, сделанный как бы из свечного воска. Теперь второй, с подстриженной бородою, держит над ним нечто вроде стеклянного сосуда, однако я все еще вижу, сколь дивно выписан сей образ. Или, быть может, он весьма грубо вылеплен, с вмятинами и шишками на ногах. Не могу сказать точно. Теперь они опоражнивают в пламя лохань с кровью, и это пламя в глубине камня вспыхивает сильнее, и они бросают туда восковой образ, который словно растет там».

Я отлично понимал всю подоплеку происходящего, ибо сии духи разыгрывали не что иное, как немую сцену рождения гомункулуса. «Ну, а сейчас?» – жадно поторопил я его.

«Сейчас вся картина исчезает». Келли протер глаза и опять склонился над кристаллом. «Два призрака обозревают высохшую пустошь, по коей мы с вами недавно ступали. Оба вздыхают, и один указывает жезлом на землю. О Боже, теперь он растет и заполняет собою весь камень. Теперь я вижу только его зияющий рот. Господи Иисусе, сохрани меня от этого зрелища!»

С этими словами он отшатнулся от опытного столика, и его охватил кратковременный tremor cordis [68]. Но я был весьма обрадован и ублаготворен – не только беседой с духами, в продолжение коей они повиновались моим приказам, но и тем, что они надежно подтвердили мои расчеты относительно местоположения древнего города. «На сегодня хватит, – сказал я ему. – Завершайте свой труд. Мы увидели довольно и теперь должны подготовиться к завтрашнему сеансу».

«Завтрашнему? Зачем же менять укоренившиеся правила?»

«Следует ковать железо, мистер Келли, покуда оно горячо».

«Но я надеялся отдохнуть, сэр, ибо лицезрение подобных вещей дается нелегко. И вот опять, так скоро…»

«Сейчас нам некогда отдыхать. Мы должны двигаться далее».

Вскоре он покинул меня, еще раз сославшись на глубокую усталость, и я прошел к себе в кабинет, дабы заново обдумать все случившееся. Могу признаться, что рассудок мой был до сих пор смущен, а потому я положил перед собою и раскрыл сочинение высокоученого аббата Фладда «О злых демонах», где он предостерегает нас от вызова любых привидений, какой бы природы они ни были. Однако здесь я не могу с ним согласиться. Если сии призраки знают более, нежели мы сами, и если всякое знание есть добро, то что за беда, коли мы будем укрепляться в добродетели? Дыханье льва способно породить как голубку, так и змею, но стоит ли нам из-за страха перед змеями лишаться и голубок? Я размышлял об этом, когда услыхал на лестнице шаги жены; вскоре она вошла в кабинет, а я притворился, будто читаю книгу.

«Я отдала сапоги мистера Келли почистить», – сказала она, ни пожелав мне доброго дня, ни утрудив себя каким-либо иным приветствием.

«Что ж, прекрасно», – отвечал я, не подымая глаз от книги. Тогда она опустилась на табурет у моего стола и, тихо напевая себе под нос, взяла один из лежащих рядом томов. «Не потеряйте места, где я читаю, сударыня».

«Не волнуйтесь. Эти страницы так жестки, что я и переворачиваю-то их с трудом». В руках у нее был трактат «Maleficia Maleficiorum» [69]. «У меня голова начинает болеть, стоит только увидеть всю эту писанину, – продолжала она. – Что это, муженек?»

Я заметил, что она разглядывает символ звездного демона, находящийся в широком употреблении у некоторых неплохих ученых из Праги и Гамбурга. «Это часть каббалы. Смотри не ожгись».

«Я видела, как мистер Келли изучает ваши книги с пребольшим рвением, а ведь на нем ни волдырика».

«Эдуард Келли – здесь?'»

«Он частенько роется в ваших бумагах, когда вас нет дома. Странно, что он не сказал вам об этом».

«Что ж, библиотекой он может пользоваться и без особого дозволения».

«Хорошо, коли так. А то ведь я не раз слыхала, как он тут бормочет, будто пытается затвердить что-то наизустъ».Это поселило у меня в душе легкую тревогу; хотя я и постарался скрыть от жены свое беспокойство, здесь имелись бумаги, каковые никто не должен был видеть без моего одобрения или ведома – никто, даже моя жена, ибо разве можно угадать, какими бедствиями чревато опрометчивое выбалтывание важных секретов? Помнил я и то, что здесь лежат кое-какие заметки о сотворении новой жизни, отнюдь не предназначенные для чужих взоров. Но что же именно Келли старался заучить наизусть?

«Почему вы хмуритесь? – спросила жена. – Неужто заметили какую-нибудь пропажу?»

«Нет. У меня ничего не пропало». Я пристально посмотрел на нее. «Ты желаешь сообщить мне еще что-то?»

«Да нет».

«Однако мне кажется, ты нынче не в настроении».

Тут она поднялась с табурета и стала шагать взад и вперед по комнате, буквально не смыкая уст. «Мистер Келли уже много месяцев живет с нами в одном доме, но мы и теперь знаем о нем не более, чем о любом случайном прохожем. Он шныряет в ваш кабинет и обратно, словно боясь, что его изловят, и глядит на Филипа и Одри с таким презреньем, будто они выползли невесть из какой дыры».

«Слова ваши довольно вески, сударыня, однако, думаю я, за ними ничего не кроется».

«Ничего? Стало быть, это ничего, что он имеет собственный ключ от ваших личных комнат и роется в ваших записях и книгах, покуда вас нет дома? Что он таскает тома из вашего кабинета и проглядывает их со свечою?»

«Он ученый, мистрис Ди, и его снедает великая жажда знаний».

Она рассмеялась. «Кабы только знаний, сударь. Если он и впредь будет пить так много вина, у него в животе разведутся лягушки».

«У него возвышенный ум, а ведь люди говорят, что более всех пьет тот, кто дальше прозревает».

«И что же он там узрел, сударь?»

«Пока сие должно оставаться тайной». Я был зол на нее и хотел побольней ужалить напоследок. «Вот что я вам скажу, сударыня. Лучше я выброшу все свои бумаги в отхожее место, листок за листком, нежели отдам их на прочтенье глупцу или вору. Но Эдуард Келли совсем из другого теста. Он —мой semper fidelis [70], и я требую, чтобы вы так же уважали его и доверяли ему, как я сам».

«Ну хорошо, будь по-вашему». Она встала с табурета, присела в знак покорности и направилась к двери. «Верно говорят, – пробормотала она себе под нос, – что разбитую голову штукатуркой не склеишь». Я не понял, к чему это, но едва собрался задать ей вопрос, как она стремительно, точно маленький смерч, повернулась и исчезла из комнаты.

На следующей неделе мы ежедневно посещали келью прозрений, однако в кристалле ничего не являлось; побеседовав, мы сошлись на том, что внезапная перемена в порядке опытов возмутила или разгневала духов. Поэтому мы решили не предпринимать новых попыток до истечения целой седмицы.

Между тем мистрис Ди вняла моим увещаниям и во время трапез беседовала с Эдуардом Келли весьма любезно. Встречаясь с ним в коридоре, она также обращала к нему вежливые и почтительные речи. «Скажите, сударь, – промолвила она как-то днем, когда мы сидели все вместе, – что служит вам главной опорой в трудах – память или вдохновение?»

«Это славный вопрос, – отозвался Келли. – Довольно будет сказать, что память без вдохновенья неплодоносна, тогда как вдохновенье без памяти подобно коню без всадника, пустившемуся в галоп. Такой ответ вам подходит?»

«Вполне, сударь. Именно такого ответа я и ожидала от вас, истинного ученого, который знает, куда ему скакать».

Это был приятный для слуха разговор, однако два дня спустя она внезапно появилась в моем кабинете. Она была охвачена невероятным гневом и яростью и даже занесла руку, точно собираясь ударить кого-то. «Мои кольца и браслет исчезли, – сказала она. – Как корова языком слизнула». Слова извергались из нее таким бурным потоком, что я велел ей успокоиться. «Я искала большую иголку, – продолжала она, – потому что петельки у вас на штанах обтрепались и шнурок никак не продернуть, и пошла в свою комнату, где у меня лежат коробки со всякими мелочами. А ее уже нет».

«Чего нет?»

«Деревянной шкатулки, где я держу кольца. Господи Боже, до чего ж короткая у вас память! Разве не вы купили ее мне в прошлом году в Олд-Джуэри? Такая чудная шкатулочка, вся в мелкой резьбе и с русалкой на крышке! Вот она и пропала. Стибрили ее вместе с моими кольцами и браслетом!»

«Ты просто не можешь найти свою шкатулку. Куда ты положила ее вчера?»

«Вчера я ее не трогала. Она всегда лежит на одном и том же месте, а теперь ее украли».