Ратоборцы - Влада Воронова

Донельзя удивлённый и растерянный Слав подчинился.

— Доминик, — начал было он, но вампир перебил:

— Спи. Хочешь завтра улететь — спи.

У вампира зазвенело зеркало связи, он ругнулся и выскочил в холл. Жерар подсел к Славу.

— Почему ты мне ничего не сказал? Ты хоть представить себе можешь, что я пережил, когда увидел тебя полумёртвого?! Да если бы не этот упырь, благослови его господь на вечные времена, тебя бы уже не было! Ну почему ты молчал?

— А что изменилось бы, расскажи я тебе? — ответил Слав. — Только беспокойство лишнее.

— Почему ты молчал? — повторил Жерар. Недоверие Слава ударило очень больно.

— Потому что Славян, — сказал вернувшийся Доминик, — со своими болячками как вампир с Жаждой — думает, если делать вид, что их нет, то они и впрямь исчезнут. Не обижайтесь, мсье Дюбуа, все человеки, у кого характер твердый, так делают, — лечить их сущее наказание. А у слабаков другая крайность: с болячками как с букетом орхидей носятся — больше-то им похвалиться нечем. Только, Славян, — глянул на него вампир, — с друзьями молчишь — ладно, перетерпим, но отцу надо было сказать. Его-то чего стесняться?

— А при чём здесь мой папашка? — удивился Слав.

— Так, человеки, — сосредоточенно нахмурился вампир, — я не понимаю вас чего-то. Славян, о Жераре Дюбуа ты думал как об отце, поэтому я тебя к нему в дом притащил, а не в латирисский, как хотел. Вы, мсье Дюбуа, думали о Славяне как о сыне, потому я и спрашивал вашего согласия, на простого знакомого или даже друга время терять бы не стал. А теперь вы смотрите друг на друга как чужие.

Поднять взгляд на Слава Жерар не осмеливался, разглядывал сосредоточенно узор на ковролине. Слав прикоснулся к его плечу.

— Если ты не передумал… Таким отцом любой гордиться может.

Жерар осторожно, чтобы не зацепить синяки, ожоги и поломанные рёбра, обнял глупого мальчишку, прикоснулся губами к виску.

— Слав, сын… Ну как я могу передумать… Взрослый уже, а ведёшь себя как ребёнок. Ложись, — легонько оттолкнул его Жерар.

— Да прошло всё давно.

— Хочешь, чтобы всё по-новой началось? — буркнул вампир. — И оденься.

— Жарко.

— До сих пор? — хрипло переспросил вампир. — Мсье Дюбуа, мне нужно с вами поговорить.

Они вышли в холл.

— Человека только человек и переупрямит, — сказал вампир, — так что уговаривать Славяна придётся вам, меня он даже слушать не станет. Уехать Славяну нужно немедленно, я бы его прямо сейчас на Техничку выпихал, но придётся ночь отлежаться, слишком крепко ему досталось.

— Слав уезжает завтра…

— Знаю, — резко перебил вампир, — потому и приехал сегодня. Хотел завтра с утра, но потом подумал, что и без меня забот Славяну хватит. Дома не застал, поехал искать…

— Как искать? — не понял Жерар.

— По линии крови. Любой вампир, имея метку крови, найдёт любого людя в радиусе десяти километров. По кратчайшей дороге. Метка — это… — вампир запнулся, — след в памяти… отпечаток Славяна во мне… Не знаю, как объяснить. Проще говоря, мы запоминаем кровь как собака запах. Только не на полгода, а навсегда. И, в отличие от собак, выборочно: берём метку только у тех, у кого хотим, у кого нужно. Именно метку, а не саму кровь. Когда надо найти нужного людя, метка прокладывает путь к своему хозяину — линию крови. Но не об этом речь. — Вампир рассказал, где и в каком виде нашёл Слава. Жерар похолодел.

— Ты уверен, что это был Сокол?! — схватил за лацкан вампира.

— Этих паскудников я узнаю где угодно, когда угодно и в каком угодно виде, — заверил вампир.

— Доминик, — Жерару было не до этикета, — но зачем им Слав? Он ведь никто, всего лишь ходочанин. У них такого добра и так хватает.

— Вот это я у него и спрошу. А ты уговори его, убеди, прикажи сидеть на Техничке, и полгода, ну три месяца минимум, носа с неё не высовывать. И ещё, Жерар, у Славяна был оберег. И сгорел. Но так не бывает. Если защита сталкивается со слишком сильным нападением, то просто распыляется, — оберег никогда, ни при каких обстоятельствах не причинит вреда хозяину. Что могло произойти, если сгорела серебряная цепочка?!

— Ну тут-то всё просто, — пояснил Жерар, в юности полтора года отучившийся в волшебническом университете Гавра, — когда рыцарь перешёл в прямую атаку, боевое заклинание столкнулось с обломками какого-то разрушенного заклятья, плюс сопротивление оберега. Странно, Доминик, другое: почему рыцарь предохранитель не активировал? Это такая элементарщина! В универе сначала предохранители выставлять учат, а потом уже всей волшебнической премудрости. Через год самый тупой студент активирует предохранители рефлекторно, забыть о них просто нельзя, как нельзя забыть как ходить или расчёсываться. Это уже память тела, часть тебя самого. А тут рыцарь, человек, как минимум пять лет посвятивший магии, забывает о предохранителе.

— Видимо, — предположил Доминик, — Славян сказал ему что-то очень обидное, задел так, что в аффекте рыцарь позабыл всю свою выучку.

— Ну разве что глубокий аффект… Да, тогда можно и о предохранителе забыть.

— Никогда не слышал о предохранителях.

— А волшебным расам они и не нужны, только человекам.

— Жерар, почему ты бросил учёбу? — спросил вампир.

— Моих волшебнических талантов хватало только на то, чтобы в универ поступить. И ничего выше третьего ранга мне не светило. А хотелось стать кем-то значимым. К тому же я фотографией увлёкся… Вот и бросил. Как оказалось — правильно сделал. Ладно, пошли к Славу, пока он сам не вылез выяснять, чего мы тут такое обсуждаем.

В холл вошли пять чернокрылых вампиров в тусклой и незаметной молодёжно-спортивной одежде: на людей в таких бесформенных серых тряпках будешь в упор смотреть — не увидишь. Вампиры поклонились хозяину дома, затем повелителю.

— Четверо — охрана, присмотрят за домом, — пояснил Доминик, — а вот он дверь починит. Только и не хватает, чтобы хелефайи тебе завтра скандал устроили.

Один из вампиров отдал Доминику две спортивные сумки: большую, если не сказать — огромную, и маленькую, с которой Слав ездил на выходные в Эндориен.

— Что с дохлятиной? — спросил повелитель.

— Всё чисто, — ответил один из вампиров. — Ни те, ни те пернатые ничего не отыщут.

— Отлично. — Повелитель кивком отпустил вампиров, отнёс сумки в гостиную.

В комнату заглянул шестой вампир, сунул Жерару небольшой пакет с продуктами и исчез.

Остаточный жар горелой волшбы не уходил. Доминик заставил выпить горячего вина, настоянного на травах, съесть пару бутербродов — Славяну кусок в горло не шёл, и сесть возле огня, чтобы пламя вытянуло жар.

Измученный треволненьями отец заснул, едва сел в кресло. Доминик осторожно, так что Жерар не проснулся, переложил его на второй диван, укрыл своим пальто и его курткой.

— Ты хорошо умеешь ухаживать за больными, — отметил Славян.

— За ранеными, — уточнил Доминик. Он выключил свет, горел только огонь в камине. — Вампирская волшба исцеления сильнее хелефайской, но узконаправленна: больной зуб или обычный понос мне вылечить труднее, чем открытый осколочный перелом руки. Если бы не твоё сердце, ожоги и рёбра я вылечил бы за полчаса. Но мы сотворены исключительно как воины, и целительство у нас воинское.

— Как будто воину живот не прохватывает.

— Прохватывает, и почаще чем обывателю, в походе чего только жрать не доводится. Поэтому проще повысить крепость желудка, чтобы лопать за милую душу могли всё, разве что не откровенную тухлятину; сделать высочайшую устойчивость к ядам — ни змея, ни отрава не страшны, добавить непробиваемый иммунитет — ни одно поветрие не возьмёт, от чумы до СПИДа… И готов универсальный солдат: не бьётся, не ломается и резво кувыркается. А подранят, так и себя вылечит, и товарищей.

— Ты как будто не рад.

— А чему тут радоваться? — Вампир сел во второе кресло, уставился на огонь. — Сила, выносливость и реакция у нас втрое выше эльфийских, а вы, обезьяныши, и в счёт не идёте. Но это всё мура. Ты от рождения свободен, а у волшебных рас — предназначение. Как у ночной вазы — только и годится, что нужду справлять. Ну, если ёмкости получше не нашлось, могут кактус посадить, — вот и весь выбор жизненного пути. Ты можешь стать кем захочешь, ты ни чем не связан, а волшебные расы как были рабами, так и остались. — Вампир резко обернулся к Славяну. — Ты даже представить не можешь, как я тебе завидую. Тебе — калеке, тебе — обезьянышу с неуклюжим слабым телом и ничтожно короткой жизнью, тебе — человеку. — Усмешка вампира стала пугающей. — Господину. Хозяину. Врагу. Сильнейшему. Творцу. Завидую до дрожи, до ненависти. До преклонения. И за это ненавижу ещё больше.

Славян ответил долгим прямым взглядом. Вот оно значит как. И не вампиры — волшебные расы.