Операция "Раскол" - Стивен Стюарт

И вот 23 ноября 1951 года президент Готвальд вызвал к себе премьер-министра Запотоцкого, министра национальной безопасности Коприву и советского советника по вопросам безопасности Алексея Бесчастнова. Готвальд мрачно сообщил им новые доказательства, полученные по делу Рудольфа Сланского, и приказал арестовать его в ту же ночь. Запотоцкий побагровел. «Сланский сегодня вечером обедает у меня, – сказал он, явно взволнованный. – Мне надо теперь отменить приглашение».

Бесчастнов воспротивился этому: «Есть доказательства, что он может постараться покинуть страну. Поэтому все должно происходить как обычно, чтобы не вызвать у него подозрений». Впрочем, он оказал услугу Рудольфу Сланскому. «Великому сокрушителю» было разрешено в последний раз отведать великолепных кушаний, соответствовавших его высокому рангу и положению.

ГЛАВА 14. МЕШОК, ПОЛНЫЙ ПЕПЛА

Вечер был приятным и даже сердечным. Хозяином был премьер-министр Чехословакии Антонин Запотоцкий. Главными гостями – группа советских экономических советников, возвращающаяся на следующий день в Москву после командировки в Чехословакию. На вилле премьер-министра собралось немного гостей. Все это была избранная публика: премьер-министр с женой; Анатолий Лаврентьев – новый советский посол; Вильям Широкий, министр иностранных дел; Густав Климент, министр тяжелой промышленности; Яромир Коланский, председатель Госплана, и его жена; и, наконец, заместитель премьер-министра Рудольф Сланский и его жена Йозефа.

Все происходило 23 ноября 1951 года, в день рождения Клемента Готвальда. И собравшиеся выпили за его здоровье, а также за здоровье Иосифа Сталина. Сланским, которые, как обычно, приехали поздравить президента, сказали, что он очень болен и никого не принимает. И они передали для него картину, на которой была изображена его родная деревня.

После полуночи Йозефа Сланская, беспокоившаяся за здоровье мужа – у того была больная печень, предложила разойтись по домам. Жена премьер-министра вызвала по телефону машину, и Сланские, тепло распрощавшись, уехали.

Их вилла, когда подъехали к ней, была погружена в полную темноту. Г-жа Сланская споткнулась, и Рудольф сердито велел охранникам выяснить, что случилось со светом. Он открыл входную дверь, вошел в темный холл, и свет мгновенно зажегся. Кто-то схватил г-жу Сланскую за руку, вывернув ее за спину. Рудольфа Сланского крепко держали у дверей кухни двое мужчин. Несколько человек, вооруженных пистолетами-автоматами, стояли вдоль стен, готовые стрелять, если кто-нибудь попытается бежать. Йозефа закричала (это был «нечеловеческий вопль», как писала она впоследствии в своей книге «О моем муже»). Кто-то зажал ей рот, чтобы заставить замолчать. Ее увезли в покинутый домик в лесу близ Праги; там к ней присоединился 16-летний сын Руди. Дочь Мария была отправлена в детский дом. Рудольфа Сланского поместили в Рузинскую тюрьму.

Человек, всего несколько месяцев тому назад бывший вторым лицом в Чехословакии после Готвальда, которому тот сказал на его 50-летии три месяца назад: «…Вся наша партия, весь наш трудовой народ, поздравляет Вас как своего преданного сына и бойца, полного любви к трудящемуся классу, к Советскому Союзу, великому Сталину», – был обвинен в предательстве и шпионаже.

Его посадили на цепь, как собаку, надели смирительную рубашку и били. Допросы продолжались круглые сутки. В течение месяца Сланский признавал только некоторые политические ошибки, за которые он уже подверг себя самого критике на заседании ЦК в сентябре.

Он написал письмо в президиум ЦК партии: «Я знаю, что мой арест безусловно вызван серьезными причинами, – правда, мне неизвестными. Но в том, что касается подозрений относительно меня, что я совершил какие-то преступления против партии, то они, очевидно, вызваны ужасной ошибкой. Никогда в моей жизни я не предавал партию и не наносил ей сознательно вреда. Я никогда не шел на сделки с врагом.

Я хотел бы просить вас об одной милости: не осуждать меня заранее как врага. Я не враг. Я твердо уверен, что вы убедитесь в несостоятельности выдвинутых против меня обвинений».

Но скоро ему стало ясно, что его надежды оказались тщетными.

Он больше не мог сопротивляться. Несколько раз ему причиняли такие страдания, что Сланский был не в состоянии вынести их, терял сознание на несколько часов. Однажды, задумав покончить с собой, он попросился у следователя в туалет. Следователь покинул на мгновение помещение, чтобы вызвать охрану. Сланский подскочил к двери и запер ее. Обезумев, он напрасно искал пистолет следователя, а затем попытался повеситься на оконной раме. Когда взломали дверь, Сланский был без сознания, ему сделали инъекцию и искусственное дыхание. Врач, который спас его тогда, позже был награжден.

Допросы продолжались до самого лета. По всей стране сотни людей, занимавших различное положение, были арестованы лишь за то, что знали Сланского или назначены им на свои посты. Всех их заставили дать новые компрометирующие Сланского показания, которые приобщались к разросшемуся делу.

Началась подготовка к судебному процессу. Но в тюрьме оказалось так много народа, что было трудно решить, кто должен предстать перед судом вместе со Сланским. После того, как актеры были отобраны, сотрудники службы безопасности стали разучивать с ними роли. И те выучили их наизусть. Судьи, прокуроры и защитники также выучили свои роли в том спектакле. Ничто не было пущено на самотек. Сотрудников органов безопасности, помнивших о процессе Костова, преследовал страх перед возможностью отказа кого-либо из обвиняемых от показаний на суде. Была проведена генеральная репетиция – судьи, прокуроры, защитники и обвиняемые разыграли предназначенные для них роли. Все записали на магнитофонную пленку. Была разработана система сигналов между председателем суда и представителем службы безопасности, который должен был сигнализировать председателю, как только кто-либо из обвиняемых собьется с текста. При подобных сигналах председатель должен немедленно объявлять перерыв.

Внутри руководящей верхушки ни у кого не оставалось сомнений, что этот процесс является не чем иным, как фарсом. Потому что они тоже тщательно изучали материалы дела до начала суда и распорядились внести ряд изменений. Заместитель премьер-министра Алексей Чепичка, получивший повышение после женитьбы на дочери Готвальда, полагал, что «обвинения являлись слабыми с юридической точки зрения», и он предложил их усилить. Министр иностранных дел Вильям Широкий считал, что обвиняемые говорят слишком много и что следует обратить больше внимания на обвинительные заключения. Готвальду казалось, что было бы ошибкой подчеркивать враждебную деятельность обвиняемых внутри партии, поскольку партия уже исключила их из своих рядов, к тому же они вряд ли могут быть судимы обычным судом за это.

20 ноября 1952 года, практически точно через год после ареста, Рудольф Сланский и его сообщники по «заговору» заняли места на скамье подсудимых в государственном суде в Праге. В соответствии с обвинительным заключением перед судом предстали:

«Рудольф Сланский, еврей, бывший генеральный секретарь Коммунистической партии Чехословакии, во время ареста – заместитель премьер-министра; Ведржих Геминдер, еврей, бывший заведующий международным отделом ЦК КПЧ; Людовик Фрейка, еврей, бывший глава отдела национальной экономики Кабинета президента республики; Джозеф Франк, чех, бывший заместитель генерального секретаря Коммунистической партии Чехословакии; Владимир Клементис, словак, бывший министр иностранных дел; Бедржих Рейсин, еврей, бывший заместитель министра обороны; Карел Шваб, чех, бывший заместитель министра государственной безопасности; Артур Лондон, еврей, бывший заместитель министра иностранных дел; Вавру Хайду, еврей, бывший заместитель министра иностранных дел; Эуген Лёбль, еврей, бывший заместитель министра внешней торговли; Рудольф Марголиус, еврей, бывший заместитель министра внешней торговли; Отто Фишль, еврей, бывший заместитель министра финансов; Отто Слинг, еврей, бывший первый секретарь Коммунистической партии в Брно; Андрей Симон, еврей, бывший редактор «Руде право». Все люди, «сговорившись между собой, развернули подготовку заговора, в который вовлекали других лиц, с целью уничтожить независимость республики и народно-демократический строй государства, узаконенный Конституцией. Подобными действиями, проводившимися в широком масштабе, они поставили под угрозу этот государственный строй».