Фидель и религия. Беседы с фреем Бетто - Фидель Кастро

Мы тоже действовали в том же духе, именно в том же духе, и встречи, которые будут у меня с кубинскими епископами, не связаны прямо со встречей с североамериканскими епископами. На встрече с североамериканскими епископами я объяснил и рассказал им, что мы думаем обо всем этом, и упомянул о нашем намерении встретиться с кубинским епископатом. Я просто проинформировал их о том, что уже созревало, вследствие всех этих контактов, которые у нас были; сначала появились идеи, идеи возникли из фактов, когда мы видели, как церковь занимает справедливые позиции, или если не церковь, то многие христиане, многие очень достойные священники, епископы, разные деятели церкви, занимающие справедливую, на наш взгляд, позицию – позицию борьбы против эксплуатации, борьбы против несправедливости, борьбы против зависимости, борьбы за освобождение. Это было первое, думаю, что в самом деле вдохнуло в нас мысли, выраженные в ходе встречи, о которой мы говорили. Это помогло дальнейшим контактам, ибо все это созревает, можно сказать, почти на протяжении почти на пятнадцати лет, точнее, тринадцати лет, но только я думаю, что мы приближаемся к моменту, когда надо конкретизировать, делать конкретные шаги, которые, собственно, уже начинают делать.

Значит факты, идеи, и за идеями – новые факты; так все эволюционировало вплоть до этого момента, до момента действительно решающего, если мы хотим идти дальше.

Я говорил тебе вчера, что это уже не только вопрос принципов, скажем, не только вопрос этический, это, с определенной точки зрения, даже вопрос эстетический. В каком смысле эстетический? Я думаю, что революция – это произведение, которое следует совершенствовать; нечто большее – произведение искусства.

Фрей Бетто.  Красивое определение!

Фидель Кастро. Так вот, если в революции мы видим, что есть группа граждан –

не важно, сколько их, их не обязательно должно быть два миллиона, или один миллион, или пятьсот тысяч: пусть их сто тысяч на десять миллионов – что есть один процент граждан, которые по мотивам религиозного порядка чувствуют, что могут быть объектом некой формы политической дискриминации – потому что достаточно быть не быть понятым в социальной среде, достаточно того, что нет понимания, и уже возникает страдание, достаточно этого простого факта, который может выражаться даже в скрытых формах недоверия, чтобы мы не могли чувствовать себя удовлетворенными.

Я объяснил тебе, что причина тому была исключительно историческая, потому что революция была полна решимости выжить в борьбе против очень могущественного врага, который хотел уничтожить ее хотя бы ценой жизни миллионов кубинцев. В истоках этого недоверия лежит то отождествление, которое создалось вначале между высшей церковной иерархией, контрреволюцией и империализмом, а недоверие порождает скрытые формы дискриминации, как, например, связанную с членством в партии или, быть может,

с участием в некоторых политически важных мероприятиях, и в силу этого кое-кто может считать, что существует противоречие между определенным верованием и элементарными обязанностями патриота и борца-революционера.

Ну хорошо, если мне скажут: есть сто тысяч – не знаю, каково точное число христиан на Кубе, - которые испытывают такие трудности, люди, которые могут соединять в себе все качества патриота и революционера, люди добрые, работящие, исполнительные, - это должно вызвать неудовлетворенность. Если мне скажут, что их пятьдесят тысяч, десять тысяч, даже если мне скажут, что есть только один, это произведение искусства – революция не будет завершенным. Также как если мне скажут, что есть один гражданин, который подвергается дискриминации из-за того, что она – женщина, - а какая страна Латинской Америки боролась более Кубы против дискриминации женщин и преуспела в этом? Раньше у нас была также расовая дискриминация. Если нам скажут, что есть один человек, который подвергается дискриминации из-за цвета своей кожи, лишь один-единственный, это должно стать поводом для глубокого беспокойства; не будет совершенным произведение искусства, которым является революция. Об этом мы упоминали раньше.

К этим соображениям, к этим критериям, к этим принципам добавляются также соображения политического характера. Если бы в революции, принесшей столько справедливости, сколько принесла социалистическая революция на Кубе, существовала бы какая-то форма дискриминации в отношении к человеку по религиозным причинам, это было бы полезно только врагам социализма, врагам революции, было бы полезно только тем, кто эксплуатирует, тем, кто грабит, тем, кто угнетает, тем, кто притесняет, тем, кто вторгается на чужую территорию, тем, кто угрожает, тем, кто предпочел бы скорее истребить народы Латинской Америки и Карибского бассейна, чем потерять свои привилегии; то есть к этим концепциям присоединяются также соображения политического плана, которые следовало бы иметь в виду.

Думаю, что эти суждения действительно выражают суть наших идей и объясняют наш интерес – по принципиальным причинам, но кроме того, по причинам политическим в лучшем смысле этого слова: ради того, чтобы дело революции, еще не завершенное в некоторых областях, было бы свободно от подобных ограничений.

Фрей Бетто. Очень хорошо, команданте.

Я хотел бы задать вам вопрос о следующем. Вы знаете – и об этом говорилось много раз, что после Второго Ватиканского собора, созванного папой Иоанном XХIII, а затем после латиноамериканского варианта собора – собрания Латиноамериканской епископальной конференции в Медельине в 1968 году в церкви на нашем континенте начались большие изменения; церковь больше приблизилась к беднякам, особенно в таких странах, как Бразилия, где в течение многих лет у власти были военные диктатуры, и я обычно говорю, что не столько церковь встала на сторону бедняков, сколько бедняки, вследствие подавления народного движения и синдикалистского движения, встали на сторону церкви, то есть нашли в церкви некое пространство, чтобы оставаться организованными, собранными, сознательными и активными. И в этом смысле, - я

не шучу, а повторяю слова, которые услышал по крайней мере, от двух бразильских епископов, - в этом смысле, по мере того, как бедняки наводняли церковь, католические священники и епископы начали обращаться в христианство. И сегодня во всей Латинской Америке есть бесчисленное множество низовых церковных общин; в Бразилии около ста тысяч низовых церковных общин – групп христиан, рабочих, крестьян, люмпенов, в них собрано около трех миллионов человек.

Почему столько низовых церковных общин на континенте?

Фидель Кастро.  Сколько, ты сказал, миллионов?

Фрей Бетто. Три миллиона в Бразилии. Их сто тысяч групп, куда входит примерно три миллиона человек.

Почему это происходит? Сегодня есть общины в Чили, в Боливии много общин, в Перу, в Эквадоре, в Гватемале, в Никарагуа, они играют, как вы сами подчеркнули, важную роль в процессе освобождения; в Мексике, в Сальвадоре, даже в освобожденных партизанами районах. Так вот, почему это, почему?

Если мы спросим латиноамериканского крестьянина, рабочего, домашнюю прислугу: каким вы видите мир? они наверняка ответят в религиозных категориях. Самое элементарное мировоззрение наших угнетенных в Латинской Америке – это религиозное мировоззрение.

И с моей точки зрения, одной из наиболее серьезных ошибок латиноамериканского левого движения, особенно левых марксистско-ленинского направления, было, работая с массами, проповедовать атеизм. Не то что они не должны говорить что думают, дело

не в этом; но, вместо того чтобы бережнее обращаться с религиозными взглядами людей, они препятствовали возможному установлению связи между своей политической программой и массами.

Непросто, например, убедить рабочего, крестьянина, что надо бороться за социализм, но очень просто сказать ему следующее: «Видишь ли, мы верим только

в одного Бога – Бога-отца. Если это правда, все мы должны жить как братья. А посмотри, в обществе, где мы живем, нет этого братства, которого желает Господь, его установлению препятствует расовая дискриминация, классовое неравенство, экономические противоречия, факт, что есть очень богатые люди и большинство очень бедных. И вот мы считаем, исходя из самых корней нашей веры, что бороться за братство значит, бороться против всех этих положений, которые не позволяют, конкретно и исторически, добиться социального равенства, справедливости, свободы, полного достоинства для всех, независимо от их работы, их цвета кожи, их воззрений». И этим объясняется, почему в последние годы эта работа получила такое широкое развитие.

И вот, размышления, родившиеся из факта существования этих общин, размышления о вере, которая служит светом, чтобы побуждать людей бороться за освобождение в Гватемале, в Перу, в Бразилии, в Сальвадоре, во всех странах, систематизированные теологами, - именно это и есть то, что мы сегодня называем Теологией освобождения.