Спасение челюскинцев - Александр Старостин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сколько же мы съедим? — задал себе задачку боцман Загорский. — Два ящика консервов или один? Как вы думаете?
— Надо спросить у собак.
— Сколько банок в ящике? — спросил Бобров.
— Семьдесят две.
— Тогда жадничать не будем. Съедим сперва один ящик. А в чем разогреем?
Кренкель сказал:
— В ванночке.
— В какой?
— В той самой, где купали детей.
Ванночка была установлена на печь.
Кому-то пришла в голову мысль — принести в палатку все имеющиеся примусы и одновременно зажечь их. Просто так. Для тепла и шума.
Когда вечно недоедающие челюскинцы умяли полванночки говяжьей тушенки, Кренкель сказал:
— А это отнесу собачкам. Где они?
— В «Бич-баре» загорают, — сказал капитан.
Но все восемь собак, привлеченные запахом консервов, переместились к штабной палатке.
— Кушать подано! — сказал Кренкель и поставил ванночку перед собаками.
И что тут началось!
Воронин и Бобров, чувствуя, что не заснут, вышли из палатки.
— Вы, Владимир Иванович, абсолютно правы. На материке сейчас прекрасно! — сказал Бобров и положил руку на плечо капитана. И вдруг их обоих охватила такая радость, такой прилив сил — скоро земля! — что они обнялись и расцеловались.
Кренкель вылез из палатки для того, чтоб побеседовать с собаками, и увидел плящущих не очень молодых и всегда сдержанных мужчин. Он даже рот раскрыл от удивления.
— Успокойся, товарищ Кренкель, — сказал Бобров. — Не подумай, что мы сошли с ума. И никому ни слова о том, как мы отплясывали трепак.
— Да-да, никому не говори, — поддакнул Воронин. — Могут неправильно понять.
Тайну пляски капитана и начальника экспедиции в ночь на тринадцатое число разгласил сам Бобров. Поэтому нет никакой нужды и нам просить извинения за этот рассказ.
Но тут же все разом вдруг осознали, что радоваться-то, собственно, рановато — давление неумолимо падало.
Капитан пошел в свою палатку, засветил «летучую мышь». Потом разжег примус, вскипятил воды, помыл посуду и принялся наводить порядок по старому поморскому обычаю. На столик выложил запас продуктов и спички — вдруг кто придет.
«Кто? — улыбнулся Владимир Иванович. — Но это не важно. Важно соблюдать обычай предков. На добрых обычаях держится русская земля».
Капитан еще раз осмотрел палатку, погасил лампу и вышел. Стояла удивительная тишина. Даже лед не трещал. В этой тишине было что-то жутковатое.
Воронин поглядел на звезды и стал как бы вслушиваться в тишину, которая, как ему показалось, состояла из множества звуков.
Потом стал забивать дверь, чтоб в палатку не зашел медведь. Впрочем, миша мог бы пройти и сквозь парусиновую стенку. Потом капитан вспомнил, что оставил внутри шапку. Вернулся за шапкой.
Потом увидел спасательный круг и вырезал ножом надпись «Челюскин». Из свода морских сигналов выбрал флаг — букву «Ч» — желтый ромб на голубом фоне и сунул себе за пазуху. На память.
Боцман Загорский уложил грузы на собачью нарту, расправил потяг и распутал все постромки, чтобы по сигналу о вылете самолетов не суетиться и не путаться в упряжи.
Кренкель приготовился к выходу на связь с Ванкаремом.
Небо на востоке заалело.
Ванкарем вышел на связь:
«Ждите Водопьянова — вылетел».
Прошел час, полтора — Водопьянова не было. Челюскинцы заволновались. Ну конечно же, у них были основания для волнения.
«Водопьянова нет. Что с ним?» — передал Кренкель.
«Вылетел полтора часа назад, — сказал Ванкарем, но тут же, ко всеобщему удовольствию, добавил: — Возвращается! Не нашел дымового сигнала. Дайте побольше дыма».
Через минуту Ванкарем сообщил для Боброва:
«Отправляем три самолета. Осмотрите лично лагерь, чтобы в нем не осталось ни одного человека. Свободное место догрузите собаками…»
— Ну вот, а вы волновались! — сказал Воронин собакам, которые торчали тут же.
Бобров даже несколько обиделся, получив такую радиограмму.
— Как же это можно бросить собак! — сказал он. — Мы на них ездили-ездили, они были и остаются нашей последней надеждой. Если не прилетят самолеты. Да ведь нам после этого ни один полярник руки бы не подал! Тем более, что собак мы взяли у чукчей, а долги надо возвращать.
Ровно в час ночи Ванкарем передал долгожданную весть:
«Вылетели три самолета».
Кренкель вышел на связь с Уэленом, чтоб поблагодарить Людочку Шрадер за блестящее радиообслуживание лагеря. Людмила Шрадер ответила:
«Почти все поняла… Не знаю, как и выразить нашу общую радость по поводу такого благополучного окончания всей этой жуткой аварии. Ждем, ждем, ждем. Баня скоро будет готова. Приготовлено много горячей воды. Ну, молодцы, слежу за вами…»
— Товарищи! — сказал Кренкель. — Водопьянов не нашел лагерь оттого, что был слабый дым. А тут над разводьями поднимается пар и сбивает с толку. Надо поддать так, чтобы небу сделалось жарко.
— Весь хлам сожгли, — сказал запасливый боцман Загорский, — остались только нужные и добротные вещи.
— Да кому они теперь нужны, твои добротные вещи! — засмеялся Кренкель. — Их вывезти — дороже станет. Всё — в костер!
И в костер полетели нераспечатанные рогожные кули с новыми полушубками, палатки, меховые спальные мешки, чемоданы, подушки и одеяла.
— Плохо дымит, — сказал заядлый курильщик Кренкель и метнул в огонь два фанерных ящика с папиросами первого сорта «Казбек».
И тут показались самолеты.
Прежде всего принялись грузить собак. Пожалуй, это было самым трудным и даже рискованным делом. Они визжали и кусались. Наконец восемь сердитых пассажиров оказались втиснутыми в парашютные бочки. Из дырок, которые Молоков сделал, «чтоб лететь было веселее», доносился скулеж и лай.
Кренкель получил из Ванкарема указание закрыть станцию.
Он передал по международному коду:
«Всем, всем, всем… Прекращаю действия радиостанции».
Потом сделал последнюю запись в журнале:
«Снят передатчик 02.08 московского 13 апреля 1934 года».
Лагерь Шмидта на льдине прекратил существование.
Самолеты один за другим взлетели.
Бобров попросил Водопьянова сделать круг над лагерем — так, на всякий случай.
Костер горел вовсю. Водопьянов дал глубокий крен и оглянулся: Кренкель чего-то морщился и тер глаза.
«Уж не плачет ли? — удивился Михаил Васильевич. — Небось так сроднился с лагерем, что и покидать не хочет. Вот странно устроена душа человека! Страдал, мучился, а уезжать жалко».
В Ванкареме задолго до прилета аэропланов все население высыпало на аэродром, а наиболее ловкие залезли на крышу радиостанции с биноклями и подзорными трубами.
