Твой восемнадцатый век - Натан Эйдельман

Откровенные и притом лицемерные рассказы, рассуждения царицы о тайной политической истории страны — одно это делало ее мемуары в высшей степени секретным документом. Но мало того: Павел I нашел в «Записках» признание, будто его настоящий отец — не Петр III, а один из возлюбленных Екатерины (князь Сергей Салтыков)… Вдобавок сообщалось, что новорожденного немедленно унесли от матери и что Екатерина чуть не погибла, лишенная всякого ухода, — ее совершенно забыли, пока, наконец, не появилась царствовавшая тогда императрица Елизавета с ребенком в руках (которого, впрочем, матери так и не дали). Тогда же начались разговоры, будто Екатерина вообще родила 20 сентября 1754 года мертвого ребенка, но наследник государству был столь необходим, что в течение нескольких часов нашли и отобрали новорожденного у одной крестьянки, а семью этого крестьянина вместе со всеми соседями сослали в Сибирь…

Если правда, что сын Екатерины родился от Салтыкова либо в крестьянской семье, — значит, Павел не правнук Петра Великого и его права на престол не больше, чем у его матери!

Павел не верил, не хотел этому верить… Виднейший специалист по XVIII веку Я. Л. Барсков (один из редакторов сочинений Екатерины II, вышедших в начале XX века) считал, однако, что Павел все-таки был сыном Петра III (вспомним их внешнее сходство!); Екатерине же, свергнувшей мужа, это обстоятельство так не нравилось, она так хотела уменьшить роль Петра III и роль Павла в истории императорской фамилии, что могла и нарочно наговоришь на себя; могла при помощи одних «безнравственных картин» (роман с Сергеем Салтыковым) затенить другие, куда более жуткие (расправа с Петром III).

Один из историков мрачно заметил, что «династия Романовых — государственная тайна для самой себя».

Вспомним, что по сведениям, собранным Пушкиным, сорокадвухлетний преемник Екатерины допускал, будто его отец, Петр III, все-таки жив и в 1796-м!

Пусть и не в «образе Пугачева», но, может быть, где-то скрывается…

Итак, 6–7 ноября 1796 года началась вторая жизнь потаенных «Записок» царицы: их запечатывают особой печатью, подлежащей вскрытию только по прямому распоряжению самого царя… Отныне не увидит их никто и не прочитает. Но — человек слаб, даже если он в короне. Характер Павла отличался резкими, неожиданными колебаниями, приводившими часто к прямо противоположным поступкам: вслед за великим гневом следовала щедрая доброта; предельная подозрительность — и полная доверчивость. Сорокадвухлетний самодержец изредка уступал тому девятнадцатилетнему юноше, который мечтал быть достойным своей юной невесты…

Обижаемый, унижаемый при матушке, Павел сохранил особую память о тех, кто его не оставлял, дружески помогал в ту пору; одним из самых задушевных, неизменных друзей детства был князь Александр Куракин, немало за то претерпевший от покойной царицы. Как же не поделиться с другом столь уникальным, интереснейшим манускриптом, «Записками» Екатерины II, этим «трофеем», попавшим в руки новому хозяину Зимнего дворца? С Куракина берутся страшные клятвы — что он никому на свете не покажет, не расскажет; сотни страниц он должен прочесть за кратчайший срок…

Куракин быстро вернул толщенную тетрадь, благодарил Павла за доверие; «Записки» запечатаны царской печатью… Но вскоре молодой Панин (сын генерала Панина и племянник министра), затем другой аристократ — Воронцов, еще и еще особо важные персоны тихонько признаются друг другу, что познакомились с потаенными мемуарами…

Откуда же?

Все благодарят Куракина.

За те немногие дни, что рукопись гостила у князя, он разделил ее на несколько частей и велел скопировать каждую опытным писарям… Возможно, то были грамотные, даже владевшие французским крепостные. Или вольные, но «маленькие» люди, охотно принявшие княжескую мзду за свой труд и испуганно хранившие о том молчание…

Царь Павел до последней минуты верил, что мемуары Екатерины находятся в вечном заточении, а они меж тем потихоньку гуляли на свободе…

От Куракина и других вельмож копии «Записок» отправляются к таким важнейшим читателям, как Карамзин, Александр Тургенев, Пушкин…

Проходит лет сорок.

Николай I, не любивший свою бабку Екатерину и полагавший, что она «позорит род», стремился конфисковать все списки. Даже наследник Николая смог познакомиться с мемуарами прабабки лишь тогда, когда стал императором Александром II: до этого Николай запрещал своим родственникам знакомиться с «позорным документом»; член царской фамилии великая княгиня Елена Павловна могла получить копию только от Пушкина, который 8 января 1835 года записал: «Великая княгиня взяла у меня «Записки» Екатерины II и сходит от них с ума».

Увидев в списке бумаг погибшего Пушкина «мемуары императрицы», Николай I написал против них: «ко мне».

В советское время, когда отмечалось столетие со дня смерти Пушкина, юбилейная сессия Академии наук обратила внимание будущих исследователей на особую необходимость — найти «тетрадь Милорадовича» (сборник эпиграмм, составленный поэтом в кабинете петербургского генерал-губернатора, а затем бесследно исчезнувший), а также пушкинскую собственноручную (как в ту пору думали) копию «Записок» Екатерины II.

Наконец, в 1949 году, при разборе рукописей, входивших в состав библиотеки Зимнего дворца, была обнаружена копия мемуаров — два переплетенных тома, — сделанная на бумаге с водяным знаком «1830». Первые несколько строк были списаны рукой Натальи Николаевны Пушкиной; часть текста была внесена в тетрадь опять же рукою Натальи Николаевны Пушкиной, а также ее брата, очевидно помогавших Александру Сергеевичу. На форзаце обоих томов рукою Пушкина помечено: «А. Пушкин».

Сегодня они хранятся в Пушкинском доме…

Меж тем в 1837 году, когда пушкинская копия «Записок» была взята царем, полуофициальным образом было передано настойчивое пожелание Николая I, обращенное к осведомленным придворным кругам, — вернуть, сдать копии «бабушкиных воспоминаний». Большинство выполнили царскую волю — из страху или из понятий дворянской чести… В последние десятилетия николаевского правления русское образованное общество скорее слыхало о существовании мемуаров императрицы, чем было знакомо с самим документом. Герцен писал: «<Академик> Константин Арсеньев… говорил мне в 1840 году, что им получено было разрешение прочесть множество секретных бумаг о событиях, происходивших в период от смерти Петра I и до царствования Александра I. Среди этих документов ему разрешили прочесть «Записки» Екатерины II (он преподавал тогда новую историю великому князю, будущему наследнику престола)».

Тем не менее и тогда не все копии были возвращены императорской семье: так, Александр Тургенев один список вернул, а несколько других сохранил при себе…

Минули еще годы, отгремела Крымская война, окончилось царствование Николая, уходили 1850-е…

О «Записках» Екатерины в мире все еще не знают, — но они живут, угрожают…

«Спешим известить наших читателей, что П. Трюбнер издает в октябре месяце на французском языке Мемуары Екатерины II, написанные ею самой (1744–1758).

Записки эти давно известны в России по слухам и, хранившиеся под спудом, печатаются в первый раз. Мы взяли меры, чтобы они тотчас были переведены на русский язык.

Нужно ли говорить о важности, о необычайном интересе «Записок» той женщины, которая больше тридцати лет держала в своей руке судьбы России и занимала собою весь мир от Фридриха II и энциклопедистов до крымских ханов и кочующих киргизов».

Это объявление появилось в Лондоне в сентябре 1858 года на последней странице 23–24-го номера русской революционной газеты «Колокол», и тысячи читателей угадали «почерк» Искандера, Александра Ивановича Герцена.

В «Записках» описана молодость ее, первые годы замужества, — тут в зачатках, в распускающихся почках можно изучить ту женщину, о которой Пушкин сказал:

Насильно Зубову милаСтарушка милая жила.Приятно, по наслышке, блудно,Вольтеру лучший друг была,Писала прозу, флоты жглаИ умерла, садясь на судно.И с той поры в России мгла,Россия бедная держава —С Екатериною прошлаЕкатерининская слава!{19}

Примерно через неделю несколькими потаенными путями этот номер «Колокола» просочится в Россию и вскоре окажется в руках московских и харьковских студентов, петербургских профессоров, чиновников, литераторов, военных, ляжет на стол Александру II и шефу жандармов. Сообщение о мемуарах Екатерины II — точно известно — вызвало шок, испуг и недоверие властей (а вдруг обман!).

Герцен, впрочем, обладал особым умением — нервировать своих противников обещаниями приближающегося удара: сообщение о предстоящем выходе тайных «Записок» прабабушки ныне царствующего императора было повторено в следующих номерах…