Жорж Милославский. Время - вперед! - Юрий Ра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лето подходило к концу, мы почти каждый день ну или через день под вечер собирались на разминку за школой, и этих самых нас набиралось уже под двадцать человек. Практически все, кто ходил на секцию в учебном году, стали ходить на площадку летом. История с проведением фотосъемок в Кремле не только наших костюмов и доспехов, а и самих парней в доспехах, и даже проведение там боев добавила веса нашей секции. Уже боюсь, сможем ли мы удержать качество тренировок при таком наплыве.
Звонил Родимцев, сказал, что доволен уже не только самой съемкой, но и полученными фотографиями. Как договаривались, он мне напечатал пачку цветных снимков формата тридцать на сорок, решили, что не надо их слать почтой, а лучше встретиться в Туле, когда он там окажется. А окажется он там двадцать четвертого августа во вторник. И встретиться договорились прямо в Кремле в полдень — Родимцев собирался с утра встречаться с дирекцией Кремля по каким-то вопросам.
В назначенный час я принялся прохаживаться по дорожкам внутри квадрата стен, накатило что-то рифмованное, оставалось записать. Настроение портила только тяговая подстанция внутри крепости — портила вид проводами, изоляторами и дырой в кремлевской стене. Места им в городе не хватало что ли? Халуп в центре полно! Сноси-не-хочу. Илья Борисович что-то задерживался. Я уже и около домика дирекции потусить успел, потом набрался наглости и с деловым видом зашел внутрь:
— Добрый день! Родимцев давно ушел?
— Добрый! Сами ждем с утра, еще не приходил.
Родимцева я увидел, когда шел к выходу. Он плелся с таким видом, словно в сумке гантели, на плечах вериги, а шел пешком он от Москвы. Когда подошел поближе, шутить расхотелось.
— Жора, Гриша погиб.
— Как, когда?
— Утром, неподалеку. На перекрестке проспекта Ленина и Советской. Нам в бок влетел грузовик, Григория выкинуло из машины и прямо на трамвайные пути. Голову отрезало, как Берлиозу.
— А вы сами как? Кости целы?
— А я как живой. Хожу, разговариваю, показания даю. Но в тумане, как Бездомный. Давай сядем.
— Водички вам принести?
— Не надо. Вот твои фотографии, возьми.
— Спасибо. Чем вам помочь? Могу я в чем-то помочь?
— Нет Жора, я сам. Посижу и за дело. Работа лечит. А ты иди.
— Ладно, Илья Борисович, пойду. Вы мой телефон знаете. Если вдруг что, обращайтесь.
— А если ничего, то не обращусь. Иди. Береги себя, оказалось, что мы смертны.
Пакет я не открывал до самого дома. Ехал в поезде и думал, могло ли повлиять на смерть Григория моё вмешательство? С другой стороны, если так рассуждать, то вообще шевелиться нельзя. Эффект бабочки работает вперед, даже тогда, когда мы не путешествуем во времени. Просто фантасты об этом не говорят. Любые действия любого человека с микроскопической вероятностью могут повлиять на наше далекое будущее. Такое далекое, что оно уже и не наше. А раз вероятность минимальна и будущее не наше, то нефиг копаться в себе. Делай, что должно, и будь что будет.
Фотографии оказались выше всяких похвал! Двадцать штук, целая пачка. Цветные, отличного качества на импортной бумаге… фирма! По содержанию — профессиональные, а чего еще ждать от профи? Нарисовалась проблема, мне не хотелось их отдавать. Было понятно, выпустил из рук и всё, больше не будет. Что с ними сделают в школе? Часть поместят на стенд в школьном музее, часть уберет в стол директор. А потом что-то из стола улетит как сувенир всяким проверялам, что-то заберут тети из РОНО и дяди из ВЛКСМ на свой стенд. Сами сделать ничего не могут, отобрать завсегда готовы. Малая часть снимков останется в столе навсегда «на всякий случай» и выкинется вместе с мусором при новом директоре через несколько лет. Вывод напрашивается простой — себе всё оставить! Но как староста музея «на это я пойти не могу!» Сделаю иначе. Вот эти восемь фотоснимков мы разместим на стенде под стеклом, и увидит их Иван Дмитриевич уже в музее вместе со всеми. И заднюю передачу включать неуместно, и загребущие руки не дотянутся — экспонат музея! Остальные двенадцать в мой личный архив. И эту вот с Женькой в образе средневековой дамы.
А Григория жалко. Вспоминая его, я вдруг понял, что не знаю ни фамилии, ни адреса его. Даже не представляю, чем он занимался в жизни, как зарабатывал на хлеб с икоркой. Так вот спросят, и сказать нечего. Я прямо как в воду глядел.
Сентябрь начался первого сентября, такая есть традиция у нас, чтоб каждый месяц первого числа начинался. Это заканчиваться они могут непредсказуемо, а начинаются всегда по графику. Помню, в моей фирме объявили, что на выходные никто не пойдет, пока не закроют годовой отчет: «Успеете к тридцать третьего декабря, пойдем отдыхать тридцать третьего. Нет, значит до тридцать шестого будем трудиться» Для половины моих одноклассников это был выпускной год. Парадокс — если год выпускной, можно не напрягаться сильно — в училища и техникумы берут всех. А если не выпускной, чего напрягаться? В девятый класс берут всех остальных.
Уже третьего сентября в субботу экспозиция музея пополнилась стендом с фотографиями из Кремля. Фурор — самое подходящее слово! Настолько яркие динамичные снимки, подчеркивающие красоту костюмов, доспехов и оружия! А фотография спарринга вообще за гранью — прямо кадр из фильма. На всех переменах толпились дети и громко комментировали стенд. Директор школы именно по крикам нашел новинку, рассмотрел. Неизвестно, как сложится у этого фотографа в Москве с выставкой, но вот тут уже отлично! И стенд уже успели сделать, Сумрачный Гений на своем месте отлично справляется. А еще сомневался, когда оформляли на работу. Какой-то он был непредставительный, хоть и мужчина. Такие меланхоличные педагоги у детей авторитет не завоёвывают. А он загорелся, молодец.
— Милославский, вот ты как раз мне и нужен!
— Добрый день, Иван
