Черный риэлтер - Евгений Сартинов

Колодников был доволен задержанием поджигателя. Пока Шаврин допрашивал Шустовых, Андрей озадачил Косарева.

— Так, Георгий, с тебя свидетельские показания по этим мотогонщикам. Напишешь, потом оформим, будто это я тебя опрашивал. Надо еще кого-то к Мазурову послать, в больницу, его опросить.

— Можно я сам схожу к нему? Апельсинчиков куплю, — попросил Косарев.

— Да сходи. Привет передавай.

Перед уходом Косарев сунулся в кабинет Шаврина.

— Да что ты мне там давал?! — орал на отца сын. — Мне даже на игры не хватало!

Отец в долгу не оставался.

— Нет, тебе что, пятихатки в день на игрушки не хватало?! Я что тебе, ёб… твою мать, Абрамович!…

Косарев заскочил на рынок, купил килограмм апельсинов, и пошел в больницу. Увы, оказалось, что Мазуров уже ушел из больницы. Тогда он поспешил к нему домой.

Подполковник в отставке был дома один, и это устраивало второго подполковника.

— Здорово, Михалыч, как здоровье? Ты чего из больницы сбежал?

— Да, чуть полегше стало, и я ушел. Не люблю я там валяться.

— А я тебе апельсинов принес.

— Лучше бы настойки из боярышника. Она мне помогает при приступах.

Косарев полез в карман, и достал пузырек с красной жидкостью.

— Ну, ты даешь, — хмыкнул Мазуров. — Мысли, что ли, на расстоянии читаешь?

— Я же знаю твои вкусы.

Когда они выпили по пятьдесят грамм, Косарев сказал: — Михалыч, можно я тебя попрошу об одной услуге?

Мазуров нахмурился.

— Какой?

— Напиши в рапорте о происшествии в Синевке, что мотоциклист был один.

Мазуров изумился.

— Ты чего, Георгиевич, с ума сошел? Это зачем?

— Ну, надо, Михалыч. Надо! Мы же с тобой одни его видели.

— Но их же было двое.

— Ты в этом уверен?

— Конечно.

— А я нет.

Мазуров нахмурился.

— Слушай, Георгиевич, ты не темни, ты говори мне правду. Тебе что, кто-то взятку пообещал?

— Нет, не пообещал. И даже если бы кто пообещал, я бы ее не взял. Слушай, Михалыч, ты можешь меня не спрашивать ни о чем, а просто выполнить мою просьбу?

— Нет, не могу. Мне нужно знать, зачем это тебе надо.

— Давай еще выпьем.

С боярышника они перешли на водку. Выпили одну бутылку, начали вторую.

— Ну, ты пойми, Михалыч, я же ни разу за двадцать семь лет службы никого не обманывал! — орал уже голый по пояс Косарев. — Мне это надо, лично мне! Ты меня, как мент мента уважаешь?

— Как мент мента? Да, уважаю.

— И я тебя уважаю. Выполни мою просьбу.

— Нет. Это незаконно.

— Вот змей праведный! Что ты все меряешь праведными нормами: черное — белое! Нету черного, нету белого! Есть еще зеленые и голубые. Хочешь, я встану перед тобой на колени?

— Не хочу.

— А я встану!

— Да нахрен ты мне тут нужен, на коленях! Я тебе не баба!

— А я встану! Хоть ты и не баба. Ты первый мужик, перед которым я встал на колени.

И он действительно бухнулся перед Мазуровым на колени. Тот попытался его поднять, но свалился сам. Когда с работы пришла жена Мазурова, оба подполковника валетом спали на ковре. Елена Ивановна тяжко вздохнула, и пошла готовить ужин.

— Как до пенсии, прямо, нажрались. Вышел, называется, на работу! Лучше бы дома сидел!

ГЛАВА 44

Первый, кого посетила Софья в тот же день после выхода из ИВС, стал отставной десантник Соков. Иван Макарович смотрелся гораздо лучше, чем в последнее посещение майора. Он был слегка с похмелья, но все так же не брит, и в квартире царил все тот же бардак.

— Ну, что, вояка, оклемался? — по панибратски спросила она.

— Да, сколько можно пить. Все, завязываю.

— Ну, так что, Иван, продашь мне квартиру? Решился?

Тот чуть подумал, потом отчаянно махнул рукой.

— А, пропади она пропадом! Продам! Надо к Надьке ехать, нехрен тут болтаться, как дерьмо в прорубе. А у тебя деньги то есть, подруга моя кареглазая?

Сонька довольно хмыкнула.

— У меня нет, так есть у других. Хочешь, я тебе в день найду покупателя и в день все оформим?

— Годится. Только ты то чего суетишься? Тебе с этого сколько отстегнуть?

— А сколько не жалко, столько и дашь. Я баба не жадная.

— Не жадная, а дать то не дала, — и Соков попытался обнять цыганку.

— Ну, все еще впереди. Собраться быстро то сумеешь?

— Что мне, собираться, только ордена собрать, фотографии, а вся эта хрень деревянная мне не нужна! Хоть на помойку ее выбрасывай.

— Зачем выбрасывать. Мебель я тебе тоже помогу продать, — сказала цыганка, берясь за телефон.

В самом деле, через два часа в квартире Сокова кружилось человек двадцать цыган и цыганок. Они брали у майора все — от стенки из полированного ореха, до ношеных трусов и маек. Соков еле успел содрать со стен фотографии да из стенки документы, награды и памятные безделушки. Всем этим цыганским ураганом заправляла Сонька, и, надо сказать, делала она это виртуозно. Мимо нее не походила ни одна вещь без оплаты. После того, как Зубаревская оказалась на свободе, ее авторитет в цыганской среде значительно возрос. И это не смотря на то, что она при этом засадила за решетку сводного брата. Остальные цыгане восприняли все эти проделки Соньки с восхищением.

Затем в квартире появились и узбеки, таджики — торговцы с рынка. Эти брали вообще все: вплоть до дырявых ведер и гнутых вилок. Через четыре часа такого урагана Соков остался с раскладушкой и чемоданом в пустой квартире. Под это дело у него чуть не увели чемодан с документами и орденами, и та же Сонька с матами отобрала его у одного шустрого цыганенка.

На следующий день, с утра, Сонька привела в квартиру Сокова не кого иного, как Александра Александровича Александрова.

— Вот, Саша, посмотри, какая хорошая квартирка, — сказала она, показывая рукой на пустую залу, с сидевшим на раскладушке лохматым хозяином.

— Да, не плохая хатка, — согласился тот.

— Три комнаты, улучшенная планировка, изолированные комнаты, две лоджии, кухня шестнадцать метров. Второй этаж, не угловая. Персик, а не квартира!

Они разговаривали так, словно хозяина квартиры не было и в помине. Тот хотел что-то заявить, откашлялся, попытался встать, но не смог. Вчера майор, получив из рук Соньки деньги за обстановку, не удержался и хорошо наквакался.

— Когда вы сможете ее купить? — спросила Сонька.

— Хоть завтра. Документы готовы?

— Да, осталось две подписи. Хозяина, — она кивнула на Сокова, — и ваша.

— Хорошо, приезжайте. Деньги наличностью?

— Да, конечно.

Они вышли, а Соков, чуть подумав, завалился обратно на раскладушку.

Сонька в этот день каталась по городу на такси. Могильщик был занят другими делами. Взяв свою «шестерку», он все же первым делом направился в сауну к Абдуле. Он знал, что там любили попарить кости уголовные сливки общества. Расчет его оправдался. В бане оказался авторитет старой закваски, Антоныч. Этот невысокий, худощавый старичок жутко любил попарить веником своим исписанные татуировками конечности. Они как-то пересекались на зоне, и взаимно друг друга уважали. Началась, все, естественно, с рассказа Жоры о том, как им с Сонькой удалось кинуть ментов и выйти почти совсем уже из зоны. Потом пошли разговоры о прошлых отсидках и знакомых уголовниках.

— А Шешель то что, сыграл в ящик? — спросил Жора.

— Да, тубик его съел, как бобик косточку, — ответил Антоныч, потягивая старомодное «Жигулевское». Других сортов пива старый волк не признавал.

— Да, он еще худой был, как глист, — припомнил Могильщик. — Что там еще тубику было грызть? Кости? В любую форточку ведь пролазил. А Камора где?

— Камора доходит. Видел я его с полгода назад. Опух так, что зенки еле видны. Счас, говорят, уже не встает. Цирроз. Лупанет стакан водки, и воет от боли. Чуть отойдет, снова к стакану тянется.

Могильщик покачал головой.

— Да, пить надо тоже уметь. А я ведь с ними ведь начинал, и с Каморой, и с Шешелем. Хаты мы с ним долбили — айда ушел. Камора замки вскрывал как шпроты, а если что — я фомкой косяки отжимал. За день иногда по десять хат обносили. Счас, поди, и не осталось хороших домушников. Я помню, Вова Сыч был такой, кореш мой по волейболу. Тот все с крыши на балконы пикировал.

Антоныч кивнул головой.

— Помню, как же. Хороший был балконщик. Загнулся Вова в дальнике, в Воркуте.

— Да ты что!

— Да. Сын его, вроде, тоже по хатам у нас шустрит. Так же, с крыши. Ему и погоняло досталось по наследству — Сычек.

— А с кем он работает? Там одному то тяжело. Все равно страховаться нужно.

— Не в курсах я, это не моя грядка, — засмеялся Антоныч. Тот и в самом деле был классическим налетчиком. Ему, было, легши нож к горлу поставить, чем взломать хату.

— А живет он где, не знаешь? Надо бы повидать парня, спросить, что там было у отца.

— Нет, не знаю. Он не наш, волчонок, отвалился сам по себе. С нами не мутиться, не уважает старичков.