Люди полной луны - Александр Экштейн

Виктор Найденов, который рассчитывал только на самого себя и не брал, а вырывал из окружающей жизни необходимые куски благ, вскоре разочаровал Валентину Стромову. Дело в том, что, покидая своего негромко обеспеченного мужа, она думала о новой жизни с Виктором Найденовым с неоправданным

и в какой-то мере идиотским оптимизмом. Ей представлялось, что вот он, сильный, широкоплечий, веселый, возвращается с моря, а она, в легком платьице, подчеркивающем ее фигурку, встречает его на берегу. Он берет ее на руки и несет в дом, где она кормит его ужином, они пьют легкое вино, глядя друг другу в глаза, затем занимаются всю ночь любовью, а по воскресеньям посещают что-нибудь красивое и дорогое, и вся она этим красивым и дорогим окутана… Но, как известно, ограничен лишь ум, идиотизм безбрежен. Когда Валентина сожгла за собой мосты первого замужества, забрала ребенка и ушла туда, где «золотистей и вкусней», она не знала, что ей нужно будет содержать в идеальном порядке дом, потрошить, разделывать, пластать, коптить, вялить рыбу, готовить ее к продаже и реализовывать по субботам и воскресеньям на рынке. Она не знала, что нужно будет содержать в порядке еще и сельский дом и огород при нем, кормить гусей, кур, готовить пойло для двух поросят. Нужно будет вставать в два часа ночи, чтобы накормить мужа горячим, затем, слегка вздремнув, вновь закружиться в хозяйстве и готовке обеда. Вино они по вечерам не пили, Виктор пил водку, но не часто, а лишь после особо зябкой и мокрой погоды. В глаза они друг другу не смотрели в томлении, Виктор называл это слюнтяйкой. Сексом они занимались редко, да и то лишь тогда, когда Виктор этого желал. Однажды это случилось даже в птичнике, лишь была слегка спущена и слегка вздернута одежда. По выходным она стояла на рынке, а у него выходные были лишь в дни непогоды и шторма на море. Да, он покупал ей дорогую одежду и золотые украшения, но относился к ней с любовью и заботой того качества, с которым хороший хозяин относится к сильной и работящей лошади. Уже через несколько месяцев нового брака Валентина именно это и чувствовала — усталость лошади. Отрицательные качества и мягкость характера своего первого мужа ей уже не казались плохими. И она, Виктору Найденову стоило бы обратить на это внимание, призадумалась. Нет ничего опаснее, чем думы обманутой в своих лучших ожиданиях женщины. И это тоже следовало бы знать Виктору Найденову.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Москва — один из самых городских городов, в котором проживает восемьдесят пять процентов жителей с психологией людей, созданных для жизни в сельской местности. Поэтому Россия на бытовом уровне считает жителей столицы обыкновенными выскочками. Впрочем, оно и понятно. Стоит только бывшему туляку или космодемьяновцу правдами или неправдами получить московскую прописку, как он так омосквичивается, что даже коренному москвичу, ведущему свою родословную с пожара Москвы 1812 года, хочется уехать в Сан-Франциско или еще куда подальше, лишь бы не натыкаться на супермосквича из космодемьяновца. Впрочем, бывали случаи, когда коренные москвичи так подчеркивали свою столичную исключительность, что уже космодемьяновцы и прочие провинциалы разочаровывались в Москве и, плюнув на нее, уезжали в Париж, Лондон или куда-то наподобие Рио-де-Жанейро, где так опариживались, олондонизировались и ориодежанейровались, что даже трудно представить, что при этом чувствовали парижане и прочая зарубежная сволочь. Вот о чем думал про себя коренной москвич полковник Хромов, когда ровно в 11 часов утра входил в приемную кабинета министра внутренних дел России. Он вошел, а из кабинета министра стали выходить руководители московской милиции.

— А, Хромов. Пришел по вызову? — доброжелательно, но с легкой настороженностью спросил у полковника его непосредственный начальник, глава МУРа генерал Градов. И, не дожидаясь ответа, посоветовал: — Ни от каких предложений не отказывайся, я тебя рекомендовал как лучшего сыщика Москвы. — Градов неопределенно хмыкнул: — Но не знаю, не знаю, хорошо это или плохо.

— Хорошо, по всей видимости, — неуверенно предположил Хромов, приблизительно понимая, что имел в виду генерал. — Может быть, и повышение сейчас будет.

— Ты что этим хочешь сказать? — не на шутку встревожился Градов. — Думаешь, тебя на мое место поставят?

— Я бы не прочь, — не стал отрицать такого предположения Хромов, — но с условием, если вас тоже повысят.

— Ну да, — согласился Градов. — В этом случае и я был бы не прочь…

— Полковник Хромов! — раздался хлесткий, как звук бича, голос адъютанта. — К министру.

Хромов кивнул Градову, одернул мундир и вошел в кабинет министра.

Кабинет министра внутренних дел, во-первых, был большим, даже очень, а во-вторых, даже если бы вы не знали, что это кабинет руководителя одного из самых сильных ведомств государства, все равно, войдя в него, почувствовали бы легкий, а возможно, и сильный, до мурашек, трепет. Длинный совещательный стол из алтайского кедра, полки с книгами слева от входа. Книги толстые, солидные, дорогие, из тех, которые читают только в силу служебных обязанностей, фанатичной любознательности и при бессоннице. Стоит взять такую книгу в руки, лечь в постель и открыть ее, как уже в середине первого предложения она выскользнет из ваших рук и съедет на пол, а вы погрузитесь в глубокий и благодатный сон, что само по себе хорошо для здоровья и плохо для честолюбивых замыслов. Справа от входа два больших окна, дневной свет попадает в кабинет радостными и большими дозами. За спиной министра, естественно, карта СНГ, испещренная разноцветными и непонятными для непосвященных знаками. Где-то здесь, рядом с картой, дверь другого выхода, но ее не видно в силу потаенности.

Министр встал, пошел навстречу Хромову, пожал ему руку, усадил его за небольшой стол, сел напротив и коротко предложил:

— Рассказывайте, Леонид Максимович, все, от и до. Хромов непонимающе напрягся и вопросительно посмотрел на министра.

— Все об УЖАСе, о том, как вас отстранили от расследования убийства Сергея Васильева в Сочи, о Хонде, в конце концов, о Тассове.

«Понятно, — подумал Хромов, — новая метла».

Министр был только что назначенный. Хромову он импонировал своей жесткостью и, самое главное, тем, что был до мозга костей ментом. И Хромов стал рассказывать. Все, с его точки зрения.

— Здорово! — восхитился министр, когда Хромов закончил свой рассказ. — Это получается, значит, что ГРУ, всякие там УЖАСы и всякие там генетики, вкупе со своими покровителями, ведут себя так, будто МВД — это что-то наподобие вневедомственной охраны, выше сторожей не поднимающейся, так что ли?

— Ну да! — грустно и досадливо ответствовал Хромов. — Именно так и считают.

— Зря, — огорчился министр. — Непростительная глупость с их стороны. Вас это задевает, полковник?

— Еще бы! — вскинулся Хромов, тот еще артист, и уже спокойней и поэтому убедительней повторил: — Еще бы.

— Ну, тогда, значит, так, — с загадочно-одобрительной усмешкой проговорил министр, — слушайте меня внимательно…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

После того как от полковника Хромова ушла жить к родителям жена, не простив ему пущенные на ветер деньги, предназначенные на покупку «Жигулей» и норковой шубы, он стал относиться к женщинам скептически. Хромов как-то вдруг и сразу осознал, что жизненный фактор по имени «женщина» — это что-то среднее между приятным досугом, Божьим наказанием и постоянной нехваткой денег.

— Ты меня не осуждай, конечно, — говорил он приехавшему в отпуск сыну, — но твоя мама все ноты перепутала. Дура, одним словом.

— Отец! — возмущенно воскликнул сын и машинально добавил: — Мама хорошая.

Двадцатишестилетний сын Хромова Олег был старшим лейтенантом флота и служил на линкоре «Верный» в заграничном русском городе Севастополе.

— Мама хорошая, — согласился с Олегом Хромов, — но жена с выкрутасами. Посуди сам, сынок. — Хромов стал загибать пальцы: — Во-первых, мужик я хоть куда, иду по улице, так на меня восемнадцатилетние глазками стреляют. Но я-то не пижон сексуально озабоченный, я на них не реагирую, тем более что восемнадцать лет — это еще не женщина, а свисток, я предпочитаю «мастерицу на все руки».

— И много на тебя таких мастериц работает? — рассмеялся Олег.

— Молчи, не перебивай. — Хромов увлекся и продолжал загибать пальцы: — Во-вторых, пьяный с топором домой не приходил, руки распускать, тем более на женщину, ни в коем случае. Всегда с нею любезен и даже в какой-то мере нежен. В-третьих, дом полная чаша, — обвел он рукой трехкомнатную квартиру. — В гости, в театр, на выставку, на дни рождения в ресторан всегда ее водил. В-четвертых, я начальник, крупный, можно сказать, поднимаюсь по карьерной лестнице, аки конь резвый…

— Конь? — удивился Олег.

— Не перебивай! В-пятых, — Хромов потряс в воздухе сжатым кулаком, — я сыщик, и это главное, а она мне претензии. Зачем, где и с кем, видите ли, я деньги на «Жигули» пропил? — Он укоризненно посмотрел на сына, будто тот и был главным виновником загула. — Надо было, и пропил, какое ей дело, тем более меня начальство, министр наш, машиной премировал и к тому же меня служебная стала возить, то есть рост карьеры налицо!