«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

Когда, наконец, был готов ветряной двигатель, за ним пришлось постоянно наблюдать, держать его «по ветру», т. е. разворачивать крылья в надлежащую сторону, а если ветер задувал слишком сильно, лезть наверх и «убавлять паруса» – работа на зимнем холоду не из приятных. Исполнявшему ее не раз приходилось усиленно дуть на пальцы и старательно растирать кончик носа, прежде чем снова спуститься вниз.

Время от времени откачивали воду из трюма. Однако, по мере того как вода вокруг судна и в его пазах замерзала, обязанность эта постепенно отпадала. С декабря 1893 года и до июля 1895 года совсем не прикасались к помпам. За это время единственную течь дала кормовая часть машинного отделения. Но и она была незначительна. Дело ограничилось тем, что каждый месяц мы скалывали с днища судна несколько мешков льда и выносили их наверх.

Помимо этих разнообразнейших работ, самыми важными были научные наблюдения; они занимали немало времени. Наибольшего внимания требовали метеорологические наблюдения, которые производились и днем и ночью через каждые четыре часа, а большую часть времени даже каждые два часа. Эти наблюдения занимали полный рабочий день одного, а иногда и двух человек. Главным исполнителем этой работы был Скотт-Хансен, постоянным ассистентом Иохансен, которого с рождества 1894 года заменил Нурдал.

Ночью эти наблюдения производили вахтенные. Если погода была ясной, Скотт-Хансен и его ассистент через день определяли широту и долготу. За этой работой, конечно, следили с живейшим интересом все участники экспедиции. Каюту Скотт-Хансена, когда он занимался вычислениями, положительно осаждали свободные от работы зрители, жаждавшие узнать результат – подвинулись ли мы со дня последнего наблюдения дальше к северу или отнесены к югу и на какое расстояние? От этих результатов в существенной степени зависело общее настроение на судне.

Кроме того, через определенные промежутки времени Скотт-Хансен вел наблюдения для определения величин элементов земного магнетизма в этой неисследованной области. Наблюдения эти первую зиму производились в специально приспособленной палатке на льду. На следующий год построили большую снежную хижину, которая оказалась более практичной и удобной для наблюдателей.

Несравненно меньше работы было у судового врача. Долгое время он тщетно ждал пациентов и в конце концов с отчаяния принялся лечить собак. Однако и он производил свои научные наблюдения: каждый месяц взвешивал участников экспедиции, брал у всех кровь для исследований на гемоглобин и число кровяных шариков. За этой работой следили тоже с неослабным интересом, так как каждый стремился прочитать в этих исследованиях свою судьбу – не грозит ли ему цинга.

Из прочих научных наблюдений нужно упомянуть об измерениях температуры воды и содержания в ней солей на различных глубинах, о собирании и исследовании животных организмов, встречающихся в этих полярных водах, изучении атмосферного электричества, наблюдениях за образованием, нарастанием и мощностью льда, измерениях температуры в различных слоях льда, об исследовании морских течений подо льдом и т. д. и т. д. Эти работы относились по большей части к моим обязанностям.

Кроме того, велись постоянные наблюдения за северными сияниями, для изучения которых были исключительно благоприятные условия. Довольно долгое время этими наблюдениями занимался я сам, потом они перешли к Блессингу. Оставляя впоследствии судно, я передал ему и другие исследования, которые вел до тех пор. Существенной частью наших научных работ были промеры глубин и взятие проб грунта. На больших глубинах эта работа настолько затруднительна, что в ней должны были принимать участие все; да и самые промеры глубин при том методе, который мы стали применять, отнимали много времени.

Дни на корабле мало чем отличались один от другого, описать один – в сущности то же, что описать все.

Вставали мы в 8 часов утра, после чего подавался завтрак. Он состоял из сухарей (ржаных и пшеничных), масла, сыра разных сортов (голландского, честерского и швейцарского), творогу, солонины (говядины или баранины), ветчины, копченого языка или же бекона, а также тресковой икры, анчоусов и овсяных галет или английских морских сухарей с апельсинным мармеладом или framefood jelly[162]. Три раза в неделю подавался свежевыпеченный хлеб и часто какое-нибудь пирожное.

Вначале через день пили кофе и шоколад; затем кофе стал подаваться два раза в неделю, другие два дня – чай, а остальные три дня – шоколад.

После завтрака одни шли посмотреть собак и выдать им корм – половину сушеной трески или пару собачьих сухарей, выпустить их погулять, поездить на них или что-нибудь в этом роде. Другие принимались за свои занятия. Все по очереди несли недельное дежурство в кухне, помогали повару мыть посуду, накрывать на стол и подавать. Сразу же после завтрака повар должен был сообщить о том, что предполагается сделать на обед; тут же мною окончательно утверждалось меню.

Обычно некоторые из нас после завтрака отправлялись прогуляться на льду и подышать свежим воздухом, а заодно осмотреть льды и проследить за их сжатием.

В час дня все собирались вместе на обед. Обычно он состоял из трех блюд: супа, мясного и десерта, или супа, рыбы и мяса, или рыбы, мяса и десерта, а иногда только из рыбы и мяса. Ко второму блюду всегда подавались картофель, овощи или макароны. Мне кажется, что все единодушно признавали наш стол отличным. Едва ли дома нам жилось лучше, а у многих домашний стол был, пожалуй, куда скромнее. Потому-то все и напоминали откормленных поросят, а двоим пришлось даже бороться против двойного подбородка и брюшка. Обед большей частью запивался слабым мартовским пивом и заправлялся шутками и анекдотами.

После обеда курильщики, сытые и довольные, шли, переваливаясь, в камбуз, который служил курительной комнатой; в каютах, за исключением особо торжественных случаев, курить не разрешалось. В камбузе затягивались куревом всласть, болтали, рассказывали друг другу разные истории, подчас завязывались и горячие споры. Затем некоторые из нас могли уйти к себе вздремнуть. Отдохнув, каждый снова брался за свое дело и работал до 6 часов, когда снова собирались вместе на ужин.

Ужин состоял примерно из того же, что и завтрак, с той разницей, что за ужином всегда пили чай. После ужина снова в камбузе курили, а кают-компания превращалась в тихую читальню.

Мы усердно пользовались ценной библиотекой, которой снабдили нас щедрые издатели и друзья экспедиции. Если бы благородные жертвователи видели нас, собиравшихся по вечерам вокруг стола, чтобы с головой погрузиться в книги или иллюстрации, если бы они знали, какими неоценимыми спутниками были для нас книги, они, несомненно, почувствовали себя вознагражденными сознанием того, что сделали доброе дело, помогли превратить «Фрам» в оазис среди великой ледяной пустыни.