Собрание сочинений. Том 5 - Петр Павленко

И, как всегда с материнским сердцем, стоило только вспомнить сына, как воинственность ее слабела. Война оборачивалась к ней своей печальной стороной.

Вспоминая прочитанное о тяжестях войны, о жертвах, она представляла гибель своего Саши, и тогда все то твердое, непреклонное, что только что владело ею, ослабевало, рассеивалось почти без остатка.

Но следом рождалась новая мысль: кто же она сама? Патриотка ли? Да, патриотка. Желающая победы? Да, желающая победы. Победы любой ценой? Да, любой ценой. И даже ценой своей собственной гибели? Да, даже такой ценой. Лишь бы был жив и цел Александр. Но разве он один только на войне в опасности?..

Эти мысли измучивали ее, и наутро пенсне все чаще оказывалось в руке, а не на носу, и она все сильнее куда-то спешила.

Однажды она получила письмо от комиссара полка с благодарностью за храбреца Колоскова, и все прежние сомнения и колебания ее лишились цены.

Когда человек идет в бой, он берет с собою самое сильное из имеющегося у него оружия. Когда человек бросается в рукопашную, он использует самое сильное и крепкое в своей натуре. Так ведь точно и с нею. Она послала на войну самую молодую и сильную часть своей души — сына. И сражаться ему нужно не хуже, а лучше других. И если придется погибнуть — пусть не удерживает его от подвига мысль о старой матери. Пусть он борется за двоих — и за нее тоже, в две силы, в две ненависти.

Проверив, твердо ли в ней это новое, она села за письмо к сыну и отправила его, много раз перечитав и омыв мелкими, точно робеющими литься слезами.

Младший лейтенант Александр Колосков очень любил свою мать и много рассказывал о ней товарищам, так что все они отлично представляли седенькую учительницу с пенсне в руках и знали — по рассказам — густые сады на живописных волжских берегах, где прошло детство Александра. Он никогда не рассказывал, женат ли, любит ли кого, оставил ли на Волге невесту. Но все знали — дома оставлена старая мать.

…Разведчик он был превосходный. Точно родился им. Никто, кроме Колоскова, не умел подползти к немецкому часовому так бесшумно и напасть так внезапно, что выстрел потом так и не раздавался.

Украинец Петр Герасименко придумал даже такую загадку:

— Огня немае, пули не гудуть, а фашисту все одно капут?

Отгадку все бойцы знали: это младший лейтенант Колосков душит фашиста.

Он был необычайно силен и ловок. Однажды в рукопашной схватке с немцами он дрался прикладом винтовки, а когда ближайший к нему фашист упал, поскользнувшись, он ногой разбил ему голову. Недаром, оказывается, был он в свое время центром полузащиты в футбольной команде.

В разведку он ходил почти еженощно, и всегда с неизменным успехом…

Спустя месяц комиссар получил ответ от матери Колоскова и захотел прочесть его Александру.

В землянке разведчиков был один лишь Герасименко. Остальных с минуты на минуту поджидали с задания.

И вот на рассвете, мутном, как сумерки, дверь в землянку распахнулась, и двое разведчиков, с трудом протискиваясь, внесли третьего. Они были в белых маскировочных костюмах, затвердевших на жестоком морозе.

— Ранен? — спросил комиссар.

— Убит, — ответил один из вошедших.

Комиссар приподнял фитиль едва мерцающей «летучей мыши» и направил огонь на лицо убитого.

— А я — то привез ему письмо матери, — сказал он тихо. — Оно, товарищи, и нам с вами адресовано.

Положив погибшего на нары, разведчики подсели к огню.

«Товарищи бойцы, родные мои. Получила письмо от нашего комиссара. Он пишет: сын у вас храбрый, сын у вас герой. Это был святой день в моей жизни: ведь Саша — моя кровь, моя душа… Сашенька, ты у меня единственный, ты знаешь, что, когда, бывало, ты палец поранишь, я места не находила. Мне страшно подумать, что с тобой может что-либо случиться! Но, слушай, родной мой… — Комиссар взглянул на нары, точно ожидая ответа из темноты, и, не услышав, повторил еще раз: — Но, слушай, родной мой! Для нашей победы мне ничего не жаль — ни себя, ни самого дорогого в моей жизни — тебя. Сражайся, сынок, чтобы тебя хвалили и впредь, живи смельчаком, а если судьба — умри смельчаком».

Разведчики долго глядели на лицо Александра, умершего героем, — так, как с далекой Волги завещала старая мать.

И Герасименко один за, всех сказал:

— Хорошо, мать. Не бойся за нас. Не посрамим твоей седины.

1942

Сыны Кавказа

Удар с моря по Керчи был неожиданностью для немцев. В штормовую декабрьскую ночь, когда, казалось, ни одно существо не проберется живым через кипящий волнами пролив, бесшумно подошли большие и малые десантные суда. Люди прыгали в студеную воду и, высоко подняв в руках оружие, спешили к берегу. Крохотный катер подскочил к самому причалу, но не пришвартовался вплотную. Между бортом и пристанью было пространство метра в полтора-два. Пехотинцы чуть замялись. Безыменный краснофлотец прыгнул в воду, уперся руками в края причала, шепнул ближайшему бойцу: «Пехота, прыгай на меня! Не бойся! Флот под тобой! Не подведет!» И шестьдесят пар сапог промчались по его богатырским плечам. В спешке этой героической ночи никто не заметил, куда потом девался отважный моряк. Одни говорили, что захлебнулся и погиб, другие уверяли, что видели его поутру в первых рядах наступающих и слышали, как он покрикивал: «Размяться никак не могу, ребята! Навек пехота меня сгорбатила!»

Удар с моря был для немцев страшною неожиданностью. Но еще большей — явилось для них яростное звучание боевых криков на добрых пяти языках, раздавшееся в предутреннем сумраке Керчи: звали в бой, пели, бранились, скликали товарищей на русском, украинском, на грузинском, армянском и азербайджанском.

Вой был жестоким. Бушлаты моряков и шинели пехотинцев звенели, подмерзнув на холодном ветру. Бой шел за берег Крыма, за дороги, за город, за каждую улицу.

И поныне цел дом, в котором группа краснофлотцев, заняв второй этаж, выбивала немцев из первого и третьего этажей. И поныне памятно место, где погиб, ведя за собой бойцов, комиссар Георгадзе. Его сильный певучий голос немцы могли услышать одним из первых:

— Вашá! Вашá! (Ура!)

Он звал за собою, голос его в темноте ночи был маяком, определявшим путь вперед.

— За нашу Грузию! — подхватывали бойцы-грузины зов своего комиссара.

— За Айястан! — вторили им бойцы-армяне.

— За Баку, за солнце Азербайджана! — дружно поддерживали азербайджанцы.

— За Черное море! — гремели краснофлотцы.

…Из Крыма Гитлер мог угрожать станицам Терека, долинам Грузии, степям Азербайджана, горам Армении. Отбивать Крым от немцев сошлись бойцы со всех сторон Советского Союза, и, пожалуй, ни на одном другом фронте не было такого национального разнообразия, как в Крыму. Здесь все народы в братском единстве защищали каждый свое родное и кровное. Молодые воины Кавказа получали здесь свое первое боевое крещение, и скоро подвиги более опытных слились с новой славой тех, кто впервые взял в руки винтовку.

В сталинском содружестве советских народов началась борьба за освобождение Крыма. Это содружество создало свои традиции, свою славу, свое бессмертие. Вот оно:

Идя на прикрытие наших бомбардировщиков, летчик-истребитель капитан Абзианидзе встретил над территорией, занятой немцами, семь «мессершмиттов» и пять «юнкерсов». В его распоряжении было не больше полсекунды, чтобы принять решение. Он принимает самое смелое — вперед!

Подскочив на шестьсот метров к семерке вражеских истребителей, он берется за пулемет и орудие. Не давая немцам опомниться, он первым нападает на них. После нескольких выстрелов у одного из немцев отрывается левая плоскость, он падает. И одиннадцать остальных вразброд отваливают в сторону, сходя с курса, поворачивают назад. Небо остается за капитаном Абзианидзе.

А на земле, в подбитом немцами танке, башенный стрелок Сааб Измаилов, азербайджанец, перевязав раненого командира, открывает огонь из орудия по фашистской колонне, идущей в контратаку. Снаряд за снарядом он метко посылает в немцев. Их контратака сорвана. Они растерянно залегают. А Сааб Измаилов, израсходовав все снаряды, спокойно принимается за пулемет. Он бьет по залегшим цепям, заставляет их ползти назад или разбегаться по сторонам. Тогда немецкая артиллерия сосредоточивает на танке Измаилова сильнейший огонь. Танк в огне. Немцы радостно улюлюкают: сейчас советский танкист выскочит с обожженным лицом, поднимет вверх руки и будет молить о пощаде. Немцы придвигаются ближе, чтобы не упустить его. А Измаилов и не думает покидать горящей машины, он знает одно: впереди есть еще не перебитые немцы, а патронов у него много. Он бьет по врагам в упор. Жизнь его замолкает с последним выстрелом, точно они едины.

Недалеко от этого места продвигается вместе с подразделением автоматчик Айрапетян. Немцы жестоко отбиваются. Они подбрасывают подкрепления, чтобы задержать наш натиск. Их резервам удается на какой-то момент приостановить атаку. Все может сейчас пойти прахом. Решают секунды. Нужен решительный зов или отважный поступок, чтобы возобновить движение. Айрапетян горяч и вспыльчив, как всякий южанин, а битва еще более возбудила его. Полный ярости, скрипя зубами от злости, он вплотную приближается к немцам и открывает такой сумасшедший огонь из автоматов, точно стреляет последний раз в жизни. «Психическая атака» Айрапетяна имеет успех — немцы растеряны. Не зная, что позади него, не зная, один ли он, или в соседстве с товарищами, Айрапетян попрежнему наседает на немцев.