Учебный отпуск. Часть 1. Гром над Балтикой. - Олег Языков

— "Наседка", свет мой, зеркальце, скажи…

— Гром, прекратите неуставные сигналы. Вокруг вас чисто.

— Спасибо, "Наседка" – я был сконфужен. Что-то я развеселился. Ведь сам же всегда строго выговаривал летчикам за болтовню в эфире. Наверное – за Васю обрадовался.

— Семерка – займи свое место. Молодец! Все сделал на "Отлично", — идем домой…

После посадки, оставив счастливого Васю рассказывать улыбающимся летчикам о том, как он строил атаку, как заходил и стрелял, я нашел нашего НШ.

— А что, Федор Тимофеевич, придется нам на Василия представление писать! Ведь это его третий и четвертый сбитый. Да еще в одном бою. Заслужил он свой орден, как есть заслужил. Как мыслишь-то?

— Да представление написать – это не вопрос… Напишем, конечно. А вот скажи мне, командир, как долго ты полковника на побегушках держать думаешь, а? Не дело это. Он старший офицер, знания и опыт кое-какой у него есть, полком командовал. А тут таксистом каким-то работает… Слетай туда, мотнись сюда… Не дело это. Хватит ему за твоей спиной сидеть! Ему взрослеть надо, мужчиной становиться, ясно?

— Да мне-то ясно, Федор Тимофеевич… А вот ясно ли это Василию Сталину – вот в чем вопрос… Но ты прав. Я с ним серьезно поговорю. А представление ты готовь. Я подпишу – и фельдсвязью в Москву. Он этот орден честно заслужил, вот так-то!

— Кто бы спорил… — пробурчал НШ и вновь зарылся в бумаги.

— Посыльный! Полковника Надеждина ко мне!

Через несколько минут прибежал довольный Васёк.

— Пошли, Вася, прогуляемся в лесок. Воздухом подышим, поговорим…

Наш разговор я тут приводить не буду. Непростой разговор сложился, трудный. Как я понял, Василий на "вольные хлеба" не торопился. С нами ему было удобно – за ним был контроль и присмотр. В то же время, его здесь по-своему ценили и уважали. Причем – искренне. Его это абсолютно устраивало. И еще… Он хотел полностью обелить свое имя в глазах отца. Показать, что Василий Сталин не пьянь офицерская, а летчик и боец. Не знаю, любил ли он его, боялся ли, но уважал – это точно. Да и любил, по-моему, тоже. Все же отец…

В конце концов, мы договорились так – сделаем еще пару-тройку боевых вылетов, освоится Василий в боевой обстановке, окрепнет как авиационный командир, и будем докладывать в Москву. Возврата к прошлым пьянкам-гулянкам больше не будет. Это Сталин-младший мне твердо обещал.

Глава 16

Так прошло пять дней. Эскадрилья освоилась на фронте, к летчикам вернулись наработанные, но подзабытые за время пребывания в госпиталях и в тылу боевые навыки. Да и сами они немного изменились. Движения стали резче и чётче, появилась постоянная настороженность, даже на земле они постоянно держали в поле зрения обстановку вокруг. Прекратились проблемы с подъемом. Теперь летчики вскакивали, едва наш старый "манагер" откидывал брезентовый полог палатки. На завтраке уже слышались шутки и подначки, летчики были бодрыми и активными. Новый день сулил новые вылеты и воздушные бои.

А бои, надо сказать, были успешными. Отличились "лос бандитос" – в одном из вылетов звено капитана Извольского пришло на помощь фронтовым летчикам, которых зажали восемь "Фокке-Вульфов" из JG-54. Наши, по наработанной еще над Курской дугой схеме, провели удар всем составом звена, приземлив сразу двух "зеленых жоп", а потом, распавшись на пары, разыграли комбинацию "поддавки", и Юрка Лесных сбил еще одного фашиста, которого пара Кира выложила ему на вираже, как мишень в стрелковом тире. Немцы бежали.

Были успехи и у звена "чекистов". Они еще раз поймали над "железкой" фашистов. На этот раз шла группа "Ю-87" с прикрытием из шести "зеленых". Наши, естественно, ударили по бомбардировщикам, сбив трёх с первого захода, но попали под атаку "ФВ-190". Вот тут им пришлось покрутиться. Фашисты оказались ребятами резкими и ухватистыми. Зная, что в маневренном бою им с нашими истребителями ловить нечего, немцы грамотно провели ряд ударов с высоты, рассчитывая на свою высокую скорость на пикировании и мощнейший огонь из бортового оружия. Пока "чекисты", отбиваясь от атак, выходили из-под удара и набирали высоту, старший лейтенант Кулагин поймал несколько снарядов… Но немцы мигом очистили поле боя, как только поняли, что преимущества у них нет. На земле горело четыре чадных костра от сбитых немецких самолетов, а звено повело шатающийся в воздухе истребитель Кулагина на рядом лежащий аэродром. Навстречу им просвистела пара третьяков, вызванная на усиление, но противника было уже не догнать.

— "Девятка", "Девятка"! Не молчи – ответь! Что с тобой? Как управляешься? Сашка, черт! Что с тобой?

Истребитель Кулагина на крики в эфире не отвечал, а, лишь валко рыская, упорно шел к аэродрому.

— Очистить полосу! Санитарку и пожарку на старт!

Когда Сашка Кулагин все же ухитрился посадить самолет и самостоятельно вылез на крыло, раздался такой мощный "У-у-ф-ф!", что, казалось, с техников снесет пилотки. Сашка, теребя лямки парашюта, смущенно улыбался. Его техник суетился вокруг своего летчика, осматривая и охлопывая его в поисках крови и ран.

— Да что ты меня щупаешь? Отстань! Вон, к радисткам иди! — отмахивался от него смущенный Кулагин. — Да цел я, цел! Отойди… Давай смотреть, что с самолетом…

Оказалось, что Сашка родился не просто в рубашке, а в смокинге… В фюзеляже его истребителя, у хвостового оперения, нашли три входных отверстия от снарядов фоки. Один снаряд, осколочно-фугасный, взорвался внутри фюзеляжа и повредил тяги рулей. То-то он летел и качался как пьяный… Да, а одна тяга переломилась прямо в руках проверявших ее техников. От смерти Сашку отделяло несколько мгновений…

А вот два других, бронебойных снаряда, ударили прямо в спину пилота… Когда техники, вытащив из-за бронеспинки сиденья разбитый в хлам аккумулятор, быстренько сняли кожаную подушку, мы все ахнули, а Сашка разом "взбледнул" лицом. На матовом листе алюминия, прикрывающего прокладку из сырой резины и бронеспинку, надулись два страшных "чирья" от ударов фашистских снарядов…

А один чирей даже и прорвался. Из порванного ударом листа торчало остриё бронебойного "гостинца" от "Фокке-Вульфа".

— А ну-ка, ну-ка… — расталкивая народ, в кабину истребителя влез инженер. — Снимайте бронеспинку, сержант!

Вот это да! Когда бронеспинку сняли, все стало видно, как в аптеке. Прошив броню на уровне поясницы, из металла торчали донца двух бронебойных снарядов. А один даже пробил и лист алюминия.

— Целуй свой "Як", Кулагин… — категорично сказал инженер. — Он тебе жизнь спас. Такого я еще не видел…

Сашка на полном серьёзе прижался к капоту истребителя и шептал ему что-то ласковое… А потом поцеловал свой "Як".